Перфилов подумал, что погибнуть в схватке со Злом будет, наверное, даже почётно. Где мои бронежилет, крестик и Святое писание? Только что ж делать-то? Писать? Кому? Если вы не отзовётесь, мы напишем в "спортлото"…
Господи, ты не того избрал!
Ему почему-то вспомнился юноша с горящим взором и вырезанной иконкой на груди из "Мастера и Маргариты". Как его? Поэт Безродный… Или Бездомный. Я, кажется, буду походить на него. И с такими же перспективами! Меня упекут в психиатрическую лечебницу!
Перфилов рассмеялся.
— Нет, я не этого желал, — произнёс он вслух.
Он скрючился было на кровати и закрыл глаза, но совершенно не удивился, когда тут же несколько раз требовательно тренькнул дверной звонок.
Симптоматично. В покое его не оставят.
— Иду, — буркнул под нос Перфилов, засовывая ступни в противно-колкие от песка тапки. — Все сдохнете.
Прошаркав к двери, он не глядя в глазок открыл.
— Молодец, не трус, реально.
Возникший на пороге Веркин сожитель, подхватив оторопевшего Перфилова под локоть, безошибочно определил, где кухня, и повлёк его туда.
— Садись.
Он секунду или две придержал опустившегося на табурет Перфилова за плечи, словно предостерегая от побега.
В отличие от позавчерашнего, мужчина был более-менее трезв. Волосы не топорщились, лицо имело здоровый слабо-розовый цвет, щёки и подбородок демонстрировали следы бритья. Шишка на лбу, впрочем, не облагородилась и никуда не делась.
Был сожитель в широких штанах на подтяжках и рубашке в косую полоску с коротким рукавом. Из глубокого брючного кармана он тут же извлёк полулитровую бутылку водки и со звоном поставил в центр стола. Сев напротив, протянул руку:
— Николай.
— Руслан, — машинально пожал её Перфилов.
— Ясно, — кивнул мужчина и замолчал, опустив глаза вниз. Лоб его сморщился, и шишка налилась кровью.
Перфилов посмотрел на водку.
— Собственно…
— Рюмки есть? — угрюмо спросил гость.
— Да, конечно, сейчас.
Перфилов кинулся к шкафчикам.
— И закусь, — добавил Николай.
— Колбаса подойдёт?
— Подойдёт.
Поставив на стол две стопки из хрусталя, Перфилов присоединил к ним блюдце с ломтиками варёной колбасы в окружении вялых стрелок зелёного лука и опустился обратно.
Николай, кашлянув, ловко свинтил с пол-литры пластиковый колпачок.
— Значит… — сказал он. Водка, побулькивая, наполнила посуду. — Разговор у нас с тобой будет короткий.
Николай поднял стопку, и Перфилов последовал его примеру. Они выпили. Гость потянул в рот лучок, Перфилов закусил основательней, сделав себе бутерброд.
— Я, знаешь, за Веру и убить могу, — подышав, сказал Николай. Взгляд его стремительно помутнел. — Она мне сказала, что ты пристаёшь к её малому. Это правда?
— Нет!
Николай набулькал по второй порции.
— Я че, не видел вчера, как он из твоей хаты выходил?
Перфилов отставил стопку.
— Это всё?
Гость подвигал челюстью.
— Ты, мля, учитель, засохни. Я и на перо посадить могу. А увижу, сука, как ты у малого рядом трёшься, так и сделаю.
Он опрокинул водку в горло.
С каким-то отстранённым чувством Перфилов следил, как пальцы гостя в два слоя накладывают колбасу на хлеб. Он мне угрожает, подумалось ему. Сидит, жрёт и угрожает.
Кусок льда образовался у него в животе. Только со страхом у этого ощущения не было ничего общего.
Перфилов поднялся.
— Вы не боитесь умереть, Николай?
Соседкин сожитель моргнул.
— Че?
Кусок хлеба с колбасой застыл у раззявленного рта.
— А я не боюсь, — сказал Перфилов. — Разве это жизнь? — он округлым жестом обвёл кухню. — И вибрации у меня неправильные. Все говорят, что я — зло.
— Под придурка косишь? — сощурился Николай.
— И с Вовкой вы бы поосторожнее.
— Ты че талдычишь вообще?
Николай опасливо отодвинулся от стола, над которым навис Перфилов.
— У вас там тараканы и мухи не повывелись?
— Мля, я ж по доброму хотел. Ну, нет так нет, — гость, мотнув головой, резкими движениями закрутил водочный колпачок. — По другому поговорим. В другом месте, в друго…
— Сдохни! — закричал вдруг Префилов, наставив на него палец. — Сдохни! Умри! Склейся!
Грохнула об пол, разлетаясь на осколки, бутылка.
Николай вздрогнул, стремительно побледнев, вытянулся к Перфилову, пробормотал: "Сука какая" и вывалился в коридор. Хлопнула входная дверь.
Перфилов посмотрел на лужицу с блестящими осколками стекла и пошёл в ванную за шваброй. Заметая стекло на совок, он подумал, что, наверное, не сука, а кобель. Пёс. Мужского рода всё-таки.
Водочный запах шибал в нос.
Чего ж они мне не верят-то? — удивлялся Перфилов, просыпая осколки в мусорное ведро. Я им про Вовку, они мне про меня. Глупость же очевидная. Слышат сами себя — и только. Что я, пустое место? Или записали в зло и поэтому не верят?
Ничего, станет дохлятины больше…
Интересно, с какого времени объявят чрезвычайную ситуацию?
Граждане! Сохраняйте спокойствие! Мёртвые насекомые не причинят вам вреда! Спасатели и пожарные производят очистку улиц!
А что, если это всё-таки оно самое чудо и есть? — подумал Перфилов. Бог знает, какие там у Бога пути. Неисповедимые. Думал о смерти, вот тебе — в разных ракурсах и позах. Пока это маленькие, насекомьи смерти, но если не проникнешься…
Нет, с Вовкой обязательно надо поговорить. Это я, тупой дундук, каждый раз не с того начинаю, не о том…
Перфилов застыл со шваброй в руке.
Так. У Вовки нет отца. Мать пьёт. Дядя Коля, урод с угрозами, терзает струны. Вовке плохо, он злится, и вокруг тут же дохнут жуки и мухи. Логично? Может такое быть? Может. Фантастикой отдаёт, конечно. Только по факту-то так и есть. Сам свидетель.
Теперь: какой вывод из этого?
Напрашивается, соответственно: убрать негатив. Лишить следствие самой причины. А как убрать причину? Перфилов посмотрел на швабру. Н-да… Ворваться и перебить всех…
Я же ни фига не смогу заменить Вовке отца. Да и не хочу. Вероника Павловна антиалкогольную проповедь слушать точно не будет. И потом — где гарантия, что Вовку не разозлит что-то ещё? Школа там, первая любовь…
Получается, что точка приложения усилий всего одна. Сам Вовка.
Перфилов убрал швабру на место и, вернувшись на кухню, открыл форточку — выветрить водочный запах.
В холодильнике оказалось неожиданно пусто. Перфилов, у которого подвело живот, не обнаружил ни дежурного, нарезанного ломтиками сыра, ни несколько месяцев куковавшей на верхней полке рыбной икры от "санта-бремора". То ли выкинул, то ли съел — не понятно. Возможно, что-то съел, что-то выкинул. В хлебнице скукожилась четвертушка ржаного.
В сущности, конечно, можно было попытаться сдохнуть от голода.
Перфилов подумал и засобирался в магазин. В кошельке была тысяча с лишним — купить ножек куриных и котлет каких-нибудь на сегодня-завтра. Так, стоп… Он вспомнил про приглашение Лены на шесть часов. Оно в силе, интересно? У качелей всё-таки расстались на повышенных тонах… В нежное она…
Перфилова передёрнуло. А ведь надо будет что-то купить на новоселье, сувенир или подарок. Бутылку вина. Нет, вино нынче дорого… И на сегодня тогда можно просто салат.
Эту Лену на мужчин постарше что ли тянет? Тогда Вениамин Львович — идеальный кандидат. А какие усы!
Он шагнул в прихожую и долго озадаченно смотрел на пустую щель между серым плащом и вытертой зимней короткополой дублёнкой, соображая, висело ли у него что-то в этой пустоте раньше. Прореха казалась не правильной.
Перфилов сдёрнул с крючка куртку и вспомнил: пальто, чёрное велюровое пальто ещё вчера занимало пустующее сегодня место. И куда делось? Пальто покупалось лет шесть назад, Перфилов его почти не надевал, в нём ему было холодно.
Загадка. То есть, вчера…
В голове его щёлкнуло, и пропавшее пальто соотнеслось с визитом Николая. Вот же какая сволочь! Прихватил, наверное, по уркаганской своей манере. И кто зло? Я — зло? Я ещё, придурок, по добру дал ему выскочить!
