– Видно, видно, – она рассмеялась. – Но нормально – это так мало.
– Это много, Варя. Очень много. Боюсь, тебе это трудно понять. Ты всегда находилась за пределами нормы.
– Смотря что понимать под нормой, – Вадик разлил по рюмкам коньяк. – Кстати, о норме. На сколько вы рассчитываете?
– Я лично собираюсь напиться! – радостно провозгласил Раскрутин, звонко похлопывая себя по животу. – В меня много влезет.
Все одобрительно загудели. А Варя умоляюще протянула ручки к Вадику.
– Вадичка, солнышко, я пью только вино. Надеюсь, ты не откажешь в такой маленькой прихоти бывшей однокашке?
– С каких это пор? – Лада глубоко затянулась сигаретой, с раздражением вглядываясь в ее красивое и свежее личико.
Лада откровенно не любила женщин. Впрочем, сейчас мне трудно было в этом ее упрекнуть. А Варя попросту проигнорировала вопрос, устраиваясь за столом.
– Замечательно! – Вадька поцеловал кончики пальцев. – У меня имеется прекрасный коллекционный запас. Выбор такой, что глаза разбегаются! Если хотите знать, невежи, все эти десять лет я собирал вина, и мой подвал превратился в своеобразный музей. Под закрытым небом. Музей, хранящий в себе пыль веков самых разных стран. И как, скажите, еще, если не по вкусу вина, определить их красоту и своеобразие, прикоснуться к их истории, быту, традициям, узнать о любви и ненависти их граждан?!
– Ты, вижу, времени зря не терял, – попытался съязвить Дроздов.
– Напрасно иронизируешь, друг мой! – Вадька со всей силы хлопнул товарища по плечу. – Поверь, гораздо благороднее коллекционировать вина, чем слова. Во всяком случае – надежнее и безопаснее. Я хотя бы могу быть уверен на все сто, что люди от моей коллекции получают истинное удовольствие. Чего нельзя сказать о всех вас.
– Ну, это как посмотреть, – хохотнул Юрка. – От наших романов, во всяком, случае не наступает похмелья.
– Эх ты, самовлюбленный невежа! Сразу видно, что ты не знаешь настоящего букета настоящего вина! И посему, учитывая вашу исключительную необразованность, приглашаю вас на познавательную и просветительную экскурсию. Заметьте, в свой музей я приглашаю далеко не всех. Но вы – мое прошлое. Пусть не всегда доброе и не всегда достойное. Но от прошлого, как и от семьи, не отказываются. Во всяком случае уйти от него навсегда невозможно. За мной, приверженцы миражей и иносказаний! Может быть, увидев коллекцию и оценив ее, вы осознаете, что ваш труд – эфимерен!
Вообще-то мне гораздо более эфимерной показалась подобная вылазка из-за реального, уставленного яствами стола. Но обижать хлебосольного хозяина не хотелось. Хотя он и не прочел ни одного из наших написанных и пока не написанных романов, это не означало, что мы должны были проигнорировать его музей и не откупорить парочку-другую из его коллекционных запасов. Учитывая, к тому же, что вино являлось далеко не последним действующим лицом нашего творческого процесса. И делом чести было воздать ему должное.
Влад долго и упорно возился с огромной связкой ключей перед мощной стальной дверью. Наверное, он по совместительству с хозяйским положением в кафе совмещал все должности, в том числе и охранника, и метрдотеля, и официанта… Наконец, когда нужный ключ был найден, стальной сим-сим распахнулся пред нами. Повеяло холодом и сыростью.
Медленно, по очереди, мы стали спускаться вниз, по витой узкой лестнице. И мне на миг показалось, что это путь в преисподню. Но, вспомнив, что в ней покоится целая коллекция марочных вин, все стало не таким страшным и безнадежным.
«Преисподня» и впрямь оказалась не пугающей. Напротив, перед нами предстала хорошо обставленная комната, к стенам которой плотно примыкали стеллажи с экспонатами знаменитой коллекции Вадика Руденко. Два мягких кресла и круглый стол из березы намекали на то, что ее обладатель не раз проводил здесь долгие вечера. И не один.
– Ну и как? Где ваши восторженные восклицания?! – самодовольно ухмыльнулся Вадик. Он и впрямь гордился своим музеем. – Вот вам, пожалуйста, бургундские вина.
И он указал на разноцветную коллекцию бутылок, которые прямо через толстое цветное стекло источали очаровывающий аромат.
– Сhevalier Montrachet – аромат меда, – он начал знакомить нас с шедеврами. – Чувствуете, словно вы на медовой пасеке? Жаркое лето, а вокруг кружат пчелы… А это Corton. У этого вина сильный характер, настойчивый. Его не так просто побороть… А вот, пожалуйста, Сivry, которое поставляли ко двору самого Генриха Четвертого. Король, как это не удивительно, предпочитал недорогие вина.
Вадька все более воодушевлялся. Я редко слышал, как он молчал, но и не помнил, чтобы он говорил так зажигательно.
– Знаете, вина Бургундии не похожи друг на друга, как и люди. У каждого свой темперамент, свой характер, своя сила воли и… своя цена. Да и сами виноградники похожи на людей. Живут около 80 лет. Но уже в пятнадцать достигают зрелости и дают плоды до пятидесяти. До этого с ними, как с детьми, приходится нянчиться. Воспитывать, лечить болезни (а лучше не доводить до них дело), да и спасать от дурных наклонностей.
– Ну, Вадим! – развел толстые руки Юрка Раскрутин. – И впрямь, начальник, тебе бы романы писать… А ты в этом паршивом погребе застрял.
Вадька на мгновение задумался, стоит ли обижаться на сравнение винного музея с погребом, да еще удостоенном эпитета «паршивый». И решил, что не стоит.
– Это и есть мой роман, который я собираюсь писать всю жизнь, – Вадик обвел теплым взглядом свою коллекцию.
– М-да, – я почесал затылок. – Вот как бывает, когда бросаешь пить. Тут же начинаешь коллекционировать неоткрытые бутылки. Я так понимаю, когда бросаешь любить, то надо заниматься коллекционированием женщин?
Вадик громко расхохотался.
– Ну, до этого мне еще далеко. Кстати, я не только вина коллекционирую. А все напитки, так или иначе связанные с историей. Это ли не роман?.. Насколько я понял, наша славная Варя-Варежка ныне предпочитает слабые напитки? Похвально. Напитки слабого пола, к каковому она и принадлежит. Кстати, Моцарт был далеко не слабого пола, но тем не менее предпочитал пиво. Вот, пожалуйста.
Вадик с особой нежностью, открыл буфетик из красного дерева и продемонстрировал нам пивную батарею из сортов “Штигль”.
– Знаете, невежи, ваш коллега по искусству, некто Моцарт, этот безалаберный, бесшабашный и чуть-чуть сумасшедший гений, сидя в зальцбургском пивняке, брал в руку огромную запотевшую кружку этого пива, сладострастно сдувал с нее мыльную пену и задорно орал на весь бар: “Прост!” И пил за здоровье молодой жены… Сегодня тысячи австрийцев бесстыже следуют его примеру, чокаясь под сумасшедшую музыку Моцарта. И такой же шанс я даю и вам. Правда, вначале хочу уточнить: есть ли у вас молодые жены?
В ответ мы тактично промолчали. Впрочем, и запотевших кружек здесь не было в наличии. Вадик нас понял и, нарушив установившуюся паузу, тут же потянул за собой, к другому стенду.
– А это вам более близкое Бордо YAUT – BRION. Франция, девушки… Легкая страна, может быть, не очень умная, но никогда от этого не страдающая. И несмотря на это, вино довольно прямолинейное. Ему уже – двадцать. Еще молодой, даже юный возраст. Но одновременно в нем и опыт, и зрелость – само совершенство! Но это, видимо, не про вас. Поскольку вы еще занимаетесь таким детством, как сочинительство. Не проще ли в таком случае напиться обычной водкой?
Вадик откровенно издевался над нами. Хотя, пожалуй, и над собой. И я вдруг подумал, что этой бравадой о винах, он скрывал какую-то необъяснимую боль. Или – тоску. Словно по воле судьбы (или по собственной прихоти) он оказался по другую от нас сторону жизненной границы.
Мне вдруг захотелось поддержать его: «Ты тысячу раз прав, Вадим. Ты перешел на правильную сторону, где гораздо интереснее и менее мучительно. И, возможно, гораздо честнее…» Но так ничего и не сказал. Впрочем, Вадим в моих утешениях и не нуждался. Возбужденный, раскрасневшийся, этот вечный мальчишка вдруг чуть ли не подпрыгнул на месте и вскрикнул:
