Придя на следующий день в школу, я тут же сказал своему классному руководителю:

— Знаете, учитель, к нам в дом провели электричество, теперь никакая ночь не страшна.

— К нам в дом тоже провели. Помнишь, я когда-то рассказывал вам, как Эдисон изобрел электрическую лампу? Видишь, благодаря ему теперь и мы, японцы, стали счастливее. А ведь Эдисон вырос в бедной семье. Но он любил учиться, и голова у него была светлая. В этом ты на него похож. Вот вырастешь и станешь таким, как Эдисон.

— Да.

— Но для этого ты должен поставить перед собой цель перейти в среднюю школу и уже сейчас начать уговаривать своих близких позволить тебе сделать это. Не волнуйся, кто-нибудь обязательно согласится за тебя платить. В мире еще много чего нужно изобрести и открыть ради блага всего человечества. Понял?

Слова Масуды-сэнсэя воспламенили мое сердце. Я вспомнил, что и Сугияма-сэнсэй, бывший моим классным руководителем в четвертом классе, часто, желая меня подбодрить, говорил мне примерно то же самое…

— Я ведь и сам из бедной крестьянской семьи, мои родные живут с той стороны горы Кануки в деревне Оохира. Несмотря ни на что, я решил продолжать учиться и поступил в среднюю школу в Нумадзу. Мне каждый день приходилось переходить через гору, чтобы попасть в школу. Потом я решил уехать в Токио и держать экзамен в университет, а чтобы скопить деньги на учение, целый год работал учителем. Ты тоже должен закончить среднюю школу. Тебе нельзя становиться рыбаком.

— Почему мне нельзя становиться рыбаком?

— Это очень тяжелая и опасная работа. Тебе надоест всю жизнь заниматься одним и тем же. К тому же сколько бы ты ни трудился, жить в этой деревне легче не станет. Такие умные мальчики, как ты, должны жить ради других людей, ради того, чтобы способствовать развитию цивилизации на благо всего человечества. А для этого ты должен заниматься наукой, поэтому тебе во что бы то ни стало следует поступать в среднюю школу. Понял? Что касается платы за обучение, то кто-нибудь наверняка об этом позаботится, не волнуйся.

Молодой учитель Сугияма неизменно говорил со мной об этом, когда мы оказывались вдвоем. И когда я перешел в школу второй ступени, он очень обрадовался:

— Ну вот, а там и средняя школа не за горами, — а потом сказал: — Твоим классным руководителем теперь будет Масуда-сэнсэй. Он преподавал у вас в третьем классе и хорошо тебя знает, поэтому советуйся с ним всегда и во всем, как если бы он был твоим отцом. Я же и в этом году буду вести четвертый класс, а в июле уеду в Токио поступать в Высшее технологическое училище. Надеюсь, что с сентября снова стану студентом.

Он разговаривал со мной так тепло, так дружески, будто был моим старшим братом.

Поэтому слова, сказанные мне Масудой-сэнсэем на следующий день после того, как в нашу деревню провели электричество, легли на уже подготовленную почву и укрепили меня в мысли обязательно поступать в среднюю школу.

Однако, когда наступили летние каникулы, дедушка, решив-таки сделать из меня рыбака, велел дяде Санкити брать меня с собой в море, хочу я этого или нет. Он сказал, что все мои бывшие одноклассники, закончившие четыре класса, уже стали прекрасными рыбаками и если я не буду выходить в море хотя бы во время каникул, то мне их никогда не догнать, более того, меня могут обвинить в нарушении местных обычаев. Поэтому в первый же день каникул меня разбудили затемно, мы с дядей Санкити дошли до берега Каногавы, где стояла его лодка, и вместе вышли в море.

С нами в лодке было еще трое: мой второй дядя, живший в доме позади нашего, и двое соседей-рыбаков. Взрослые сели на весла и вывели лодку в залив Суруга. Примерно часа через полтора мы оказались во внутренней бухте, где закупили мелких рыбешек для приманки макрелевого тунца, а еще через час, миновав побережье Сэмбон, выплыли в открытое море и начали искать косяки тунца, определяя их местонахождение по мелкой ряби на поверхности воды. Рядом плавало еще десятка два лодок из нашей же деревни, все они занимались одним и тем же, и когда кому-то удавалось отыскать косяк, остальные, обгоняя друг друга, спешили пристроиться поближе и тоже начинали ловить.

Как только лодка вышла из устья Каногавы, мне велели стоять рядом с дядей Санкити и работать одним с ним веслом, когда же мы наткнулись на косяк и взрослые забросили удилища, я должен был сачком доставать живцов из закрепленного на носу лодки садка, перекладывать их в кадку и подтаскивать рыбакам. Потом дядя передал мне удилище и сказал:

— Теперь и ты попробуй!

Я нацеплял на крючок живца и забрасывал удилище в море. Оно сразу тяжелело в моих руках, и когда без чьего бы то ни было напоминания я вытягивал его, живой тунец падал в лодку и начинал биться. Взрослые рыбаки то и дело сосредоточенно вытягивали удочки, потом, снова нацепив на крючок живца, забрасывали их в море. Прошло, наверное, около часа, и настил весь покрылся рыбой, так что некуда было ступить. Скоро — может быть, потому, что весь косяк оказался выловленным — утренний лов закончился.

Все лодки, в том числе и наша, двинулись к побережью Сэмбон. Пока оба дяди работали веслами, молодые рыбаки сбрасывали рыбу с настилов на днище лодки и обмывали настилы в море. Затем расстелили на корме тонкую циновку и установили навес от солнца. К тому времени мы приблизились к берегу метров на пятьсот и, так же как и все остальные, стали на якорь. Парни-лодочники тут же вытянули со дна несколько рыбин и принялись делать из них намасу[42]. Настало время обеда.

Все выставили на расстеленную на корме циновку взятые с собой коробки с рисом и, нахваливая только что приготовленное намасу, принялись за еду. Но я ни к чему даже не притронулся. За час до этого меня уже раза два или три вырвало, так что все, что я съел на завтрак, оказалось в море, и я чувствовал себя ужасно. Скорчившись, я кое-как устроился под навесом, но вокруг так воняло рыбой, что я не мог дышать. Взрослые, наевшись до отвала, залезли под узкий навес и улеглись там вповалку, чтобы немного вздремнуть.

— Тебя укачало? — спросил меня дядя Санкити. — Ты просто еще не привык к морю. Поспи немного, тебе наверняка станет лучше. Вытянись, ляг как следует.

Я послушно вытянулся, но меня опять затошнило от запаха рыбы, и я не мог спокойно лежать. И тут я вспомнил, как недели три назад, когда во время урока естествознания я, помогая Масуде-сэнсэю, нагревал мензурку с жидкостью на спиртовке, она вдруг взорвалась и мне поранило указательный палец на правой руке. Сэнсэй тут же обработал рану и забинтовал палец, но боль была очень сильной. Тогда сэнсэй сказал:

— Забудь, что у тебя болит палец, думай о чем-нибудь другом, и тебе сразу станет легче.

Я стал сосредоточенно о чем-то думать, и боль действительно прошла. Вспомнив об этом теперь, я стал соображать, о чем бы таком мне подумать…

Дома от дяди Санкити я никогда не слышал ни слова, он был молчуном, и я избегал его, но сегодня, когда мы вместе работали веслом, мне показалось, что он что-то напевает вполголоса. Когда же, запасшись во внутренней бухте живцом для подкормки, мы выплыли в море, он вдруг заговорил со мной:

— Глянь-ка на Фудзи! Она сегодня такая спокойная и так хорошо видна, прямо как на ладони… Только внизу слева облака, но совсем чуть-чуть… Она дает нам знать, что сегодня день будет тихий и ясный. А облака означают, что, когда мы будем возвращаться, подует южный ветер, и можно будет отложить весла и просто поднять парус… Ты тоже многому научишься от Фудзи, когда станешь выходить в море. Ну, перво-наперво — погода… Я благодаря ей ни разу за всю свою жизнь не попадал в шторм в открытом море, и лодка у меня никогда не переворачивалась… Вот и ты гляди внимательно на Фудзи и примечай, запоминай, чему она тебя учит. Ну и я, конечно, что могу расскажу… Посмотри-ка, какая она большая и красивая, если смотреть с моря, правда?

Фудзи я видел каждый день, но никогда не любовался ею. Я вообще не обращал внимание на пейзажи вокруг. А тут впервые поднял глаза и взглянул на Фудзи. Отсюда, с моря, ее вершина, поднимающаяся над соснами, была величественно прекрасна. И эта Фудзи учит дядю Санкити угадывать погоду? Вот чудеса!