— Понятно. Я поразмыслю об этом на досуге.

Довольный тем, что он выслушал мой совет, облеченный в выражения, отвечающие правилам риторики Тэнри, я проводил его в столовую, где угостил столь любимой им простой едой, к которой выставил бутылку доброго французского вина, присланного мне одним из моих старых друзей. Ради такого случая можно было и пренебречь диетой.

После обеда он сказал, что устал сидеть на стуле, поэтому мы перешли в японскую гостиную, из которой открывался вид на сад, и там просидели целых три часа за приятной беседой. Вечером я проводил его с тяжелым сердцем — как знать, может, это и в самом деле наша последняя встреча?

Потом он позвонил мне в начале осени и сказал — голос его звучал очень бодро, — что собирается в Южную Америку, в Чили: какой-то чилийский город стал побратимом города Тэнри и он ехал на празднование этого события. Я удивился и спросил с сомнением в голосе:

— А вам можно ехать? — на что он со смехом ответил:

— Разумеется.

Сначала я немного волновался за него, потом перестал — судя по слухам, он чувствовал себя прекрасно. В конце концов я окончательно успокоился, и тут-то как раз пришло известие, что 14 октября симбасира неожиданно скончался.

Я не поверил, что он умер. Я не хотел в это верить. Я даже не пошел на похороны. Мне хотелось думать, что он жив. Я упорствовал в этой мысли больше года, но потом вдруг как-то разом осознал, что его уже нет в этом мире, и отправился в Тэнри навестить его могилу.

Я долго размышлял: на чем же строилась наша многолетняя дружба с Сёдзэном Накаямой? И в конце концов пришел к следующим выводам. Во-первых, я решился писать «Вероучительницу» только после того, как убедился: великий Бог-Творец, тот самый Бог, о котором говорил мне мой задушевный друг Жак, снизошел на Мики Накаяма. Без этого учение Тэнри оставалось бы для меня всего лишь одной из многих неорелигий, которые быстро, как эпидемия, распространились по постмэйдзийской Японии, и о нем вообще не стоило бы писать серьезно.

Однако, когда я дошел до описания последних лет жизни Мики Накаяма, моя убежденность немного поколебалась. Мне захотелось получить подтверждение своим мыслям, и я решил найти их в самом учении Тэнри: ведь если Великий Бог действительно снизошел на Мики Накаяма, это должно быть там хоть как-то отражено. Поскольку же Сёдзэн Накаяма, будучи симбасирой, являлся наместником Бога, я подумал, что действовать надо именно через него. Понимая, что, только став его другом и завоевав его расположение, смогу достичь своей цели, я постарался сблизиться с ним, дарил ему все, что он хотел, и добился того, что у нас установились вполне доверительные отношения. И в конце концов я сам поверил в нашу дружбу…

В течение года после его смерти я размышлял, вспоминал и вынужден был признать, что никаких подтверждений от него я так и не получил. Поэтому я навестил его могилу, оплакал его, как оплакал бы просто друга, и, решив, что с учением Тэнри покончено, вздохнул свободно и зажил в мире с самим собой.

Все это было в начале зимы 1968 года. С тех пор прошло целых семнадцать лет, я уже готовился достойно и тихо уйти из жизни, как вдруг осенью 1985 года ко мне совершенно неожиданно является Мики Накаяма, которая, как верят последователи учения Тэнри, после смерти занимается Спасением Мира в качестве живосущей Родительницы, и требует от меня новое «Жизнеописание Вероучительницы»!

Это повергло меня в сильнейшее замешательство.

Я ни разу не перечитывал своей книги «Вероучительница», после того как она вышла отдельным изданием, и почти забыл о ней, все материалы, после того как книга была завершена, я отдал своему младшему брату. В памяти сохранились только неприятные воспоминания о том, как, когда я еще был в процессе писания, меня несколько раз вызывали в налоговую инспекцию и, требуя представить сведения о доходах, интересовались моими гонорарами. В первый раз меня с пристрастием допрашивали, не получил ли я какие-то дополнительные деньги, у них в голове не укладывалось, как я мог согласиться на столь мизерный гонорар. Спустя четыре года меня вызвали снова — на этот раз они никак не могли поверить, что за прошедшие четыре года мой гонорар ничуть не увеличился. Со снисходительным презрением меня спрашивали, почему я не требую повышения гонорара, не потому ли, что нахожусь в особых отношениях с руководством Тэнри? Публикуя книгу, директор издательства Кадокава посоветовал мне в предисловии прямо и откровенно написать, что я не являюсь адептом Тэнри. Он предупредил меня, что книгу, написанную одним из прихожан Тэнри, просто не станут читать — столь велика неприязнь к этому учению.

Почему тогда к Тэнри относились с таким предубеждением? И изменилось ли что-нибудь теперь? Сомнения одолевали меня и тут, об этом я писал в предыдущей главе, мне посчастливилось встретиться с живосущей Вероучительницей Микки, и мой первый эксперимент завершился удачно…

Я уже подумывал, не пора ли приступать ко второму эксперименту, как однажды в октябре, ближе к вечеру, ко мне пришел незнакомый господин, который назвался настоятелем одной из церквей Тэнри. Он оказался страстным почитателем моей «Вероучительницы» и сообщил, что когда в течение трех месяцев читал лекции на специальных курсах при Центре Тэнри и знакомил своих слушателей с биографией Вероучительницы, то, стремясь отыскать что-нибудь редкое, обнаружил в одном доме «Портрет госпожи Родительницы в алом кимоно». Портрет этот хранился как семейная реликвия и никогда не выносился наружу, после долгих упрашиваний ему разрешили сделать фотографии, одну из которых он и преподнес мне.

Это был свиток, прекрасно выполненный в традиционной манере, но женщина, на нем изображенная, ничем не походила на ту, которую я видел в своей спальне на втором этаже. И тут мне пришло в голову показать эту фотографию юноше Ито — то есть провести второй эксперимент, и я горячо поблагодарил своего гостя. Примерно через час юноша явился ко мне.

Я с нетерпением ждал его. На этот раз я решил сам записать слова живосущей Родительницы и с этой целью накануне купил магнитофон.

Едва проведя юношу в гостиную, я спросил:

— Говорят, ты постоянно видишь госпожу Родительницу в алом кимоно, скажи, как она выглядит? Я давно хотел тебя спросить об этом. Похожа она на эту фотографию?

Мельком взглянув на фотографию, юноша Ито равнодушно произнес:

— Общее у них только седые волосы и алое кимоно, а в остальном… Но, может, это совсем другая женщина?

— А как выглядит госпожа Родительница?

— У нее лицо чуть полнее и глаза побольше, да и выражение лица более ласковое. К тому же она немного выше ростом… Нет, на этой фотографии явно не она. И вообще госпожа Родительница выглядит внушительнее.

Итак, мой второй эксперимент тоже можно было считать благополучно завершенным. Теперь не мешало бы поближе познакомиться с самим юношей, но это я решил отложить на потом. Тут юноша сказал:

— Сэнсэй, я пришел сегодня, потому что госпожа Родительница хочет поговорить с вами. Могу я пройти в ту комнату? — И, поднявшись, он занялся омовением рук.

Я велел дочери срочно убраться в японской гостиной и подготовил магнитофон к записи. Юноша, как всегда, сел напротив меня и сложил руки перед грудью. Не прошло и минуты, как его лицо изменилось, на нем появилось ласковое выражение и он заговорил голосом Вероучительницы, проникающим до самой глубины души.

Когда-нибудь я подробно напишу, о чем она говорила, сейчас же ограничусь лишь упоминанием о том, что после ее объяснений я понял: мне все-таки придется написать книгу, о которой меня просит Бог-Родитель, иного выхода у меня нет. В довершение всего Вероучительница подробно разъяснила сидевшей за моей спиной дочери, какие надежды она возлагает на нее как на преподавательницу музыки.

На следующий день пришло письмо от моей младшей дочери, которая жила в Канаде, в Торонто. Она писала, что в Торонто провели дискуссию, участвовать в которой пригласили писателей со всего мира, что от Японии приехал Кэндзабуро Оэ[26], который прочел еще и публичную лекцию, и она была поражена, что он расхваливал мою «Вероучительницу». Возможно, дочь была так удивлена потому, что сама не читала эту книгу, более того, считала, что лучше бы я ее вообще не писал, но мне было очень приятно, что Оэ прочел даже это мое сочинение.