Через три дня у меня прекратились приступы астмы, и моя младшая дочь, Рэйко, повезла меня на машине в Нумадзу, потому что устроители музея хотели, чтобы перед открытием я обязательно осмотрел дом. По дороге мы заехали в Великую Восточную Церковь, которая находится в городе Нумадзу, в Ооке, и я передал брату слова живосущей Родительницы.
Брат, совсем исхудавший, лежал в темной комнате с закрытыми ставнями, он был очень обеспокоен тем, что в Великой Церкви перестраивается зал для собраний, в связи с чем и его дом, расположенный на той же территории, планируется скоро снести. Я вдруг понял, что это последняя наша встреча, и у меня сжалось сердце.
— Знаешь, в утро своего дня рождения мне явилась госпожа Родительница и просила передать тебе: она знает, что есть у тебя на душе нечто такое, что мешает тебе радоваться. Положись на нее и не беспокойся.
Брат только молча кивал мне в ответ. У меня было так тяжело на душе, что я поспешил распрощаться с ним, сказал, что заехал по пути в музей и спешу, что он должен взбодриться…
Через месяц состоялась пышная церемония открытия музея. Господин Окано позаботился обо всем, вплоть до мелочей, на открытие были приглашены даже мои не имеющие никакого отношения к литературе родственники и друзья детства. Мне показалось, что среди них был и мой умирающий брат, во всяком случае, в зале сидел очень похожий на него человек в цветных очках, накидке с гербами и черных хакама. Я не поверил собственным глазам и, как только закончилась торжественная часть, поспешил к нему — оказалось, что это действительно мой брат.
— На следующий день после твоего приезда я стал есть кашу, впервые за восемь лет у меня появился аппетит. Все забеспокоились, мол, что-то у него тело отекло, а на самом деле я просто потолстел. А еще говорили, что ты неверующий… Спасибо, признаю свое поражение… — ликовал он, и, озадаченный, я вернулся на свое место. (Брату сейчас 87 лет, он совершенно здоров.)
Вечером на третий день после церемонии открытия моя дочь Фумико, вернувшись из консерватории, сообщила, что ее совершенно неожиданно назначили ассистентом профессора. Пока она была простым преподавателем, ее имели право в любой момент уволить, но теперь ее положение упрочилось, она обрела уверенность в будущем и могла спокойно работать. «Ну точно как говорила та старуха в алом», — радовалась она.
Через несколько дней моя младшая дочь Рэйко при поддержке газеты А. давала концерт в зале Иино. После концерта в ее уборную зашел какой-то юноша с букетом цветов, ему известно, что она не замужем, — сказал он и попросил разрешения встречаться с ней, имея в виду возможное заключение брака. Оказалось, что он заметил ее еще несколько лет назад в Париже, на ужине в резиденции японского посла, он тогда стажировался в Кембридже по дипломатической линии. После банкета он признался жене посла, что хотел бы сделать моей дочери предложение, но та пожурила его, мол, девушка учится играть на фортепиано, отдает этому все силы, не стоит смущать ее покой, и он, смирившись, так и остался холостяком. Оба они были уже взрослые, поэтому ничто не мешало им общаться, он несколько раз приходил в наш дом, и осенью, незадолго до его отъезда в Корею, они поженились и уехали в Сеул вместе. Теперь мы с женой были спокойны за судьбу дочери, ведь, наверное, именно этого мужчину и выбрал для нее Бог-Родитель.
Таким образом, Бог-Родитель исполнил три обещания из четырех, четвертое касалось нашей старшей дочери Марико. Она в конце года приехала к нам, чтобы в кои-то веки вместе встретить Рождество, и все радовались, но тут вдруг у нее случился приступ аппендицита, ее положили в близлежащую больницу и сделали операцию. Операция на слепой кишке считается довольно простой, поэтому никто особенно не волновался, нас попросили подежурить возле больной только одну ночь, а именно 31 декабря, когда приставленная к ней медсестра должна была уехать домой встречать Новый год. Третьего января дочь должны были выписать, поэтому Фумико совершенно спокойно согласилась заменить медсестру. Сестры до одиннадцати часов с удовольствием слушали по радио «Турнир красных и белых»[20], потом решили ложиться, потому что на следующий день надо было рано вставать. Марико в детстве воспитывалась во французской семье и приняла католичество, да и потом, когда мы вернулись в Токио, тоже училась в католической школе. Пожелав сестре спокойной ночи, она сказала: «Знаешь, когда я днем, часа в четыре, задремала, за мной приходил Иисус Христос, правда странно? Разбуди меня завтра в пять, чтобы померить температуру».
Фумико, не придав ее словам особого значения, улеглась рядом на раскладушке. Проснувшись по будильнику в пять часов, она стала будить сестру, чтобы померить ей температуру, но та уже спала вечным сном.
И для нас с женой, и для нашей второй по старшинству замужней дочери Томоко это известие было ужасным ударом, но я тут же вспомнил, как плакала старуха в алом кимоно, рассказывая о смерти своей дочери Кокан, и тихонько подумал про себя: вот что она имела в виду, — а моя сестра, возглавлявшая церковь в Верхнем Отиаи, стала утешать нас.
— Вы не должны горевать, — сказала она, — ведь это результат великой деятельности Бога-Родителя, не зря же Он обещал решить все ваши проблемы уже в этом году и предъявить неоспоримые свидетельства. Марико с детства была простодушна, как ангел, ничего не жалела для людей. Бог наверняка дарует ей новую счастливую жизнь.
Но даже такие поразительные события не поколебали моего неверия. Я только пожалел о том, что уже нет в живых симбасиры Сёдзэна Накаямы — будь он жив, я бы непременно сообщил ему обо всем, что с нами произошло. Ведь Сёдзэн Накаяма был удивительно мудрым человеком, одним из самых мудрых приверженцев Тэнри, к тому же он отличался удивительной широтой взглядов, мне казалось, что все эти факты, во-первых, заставили бы его признать женщину в алом кимоно настоящей живосущей Родительницей, а во-вторых, он как симбасира наверняка сумел бы использовать их на благо учения.
Сам я не имел никакого отношения к Тэнри и со временем, поглощенный своими творческими исканиями, постепенно забыл о происшедшем.
Но на следующий год, осенью, произошло еще одно важное событие. По инициативе японского ПЕН-клуба, председателем которого я был, в Киото проходила Международная конференция японоведов. После успешного завершения пятнадцатидневных заседаний в Токио провели церемонию закрытия, и все иностранные участники разъехались, а в Киото был организован банкет в честь организаторов конференции, на котором я должен был присутствовать. Так вот, за день до моего отъезда в Киото случилось следующее.
Ранним утром я дремал в постели и вдруг ощутил чье-то присутствие. Приподнявшись, увидел, что на стуле рядом с моей кроватью сидит та самая старуха в алом кимоно и ласково улыбается мне.
— Я пришла просить тебя об услуге, — заговорила она, как всегда, добрым и чистым голосом, употребляя характерные для нее старомодные обороты. Я и теперь, через десять лет, прекрасно помню все, что она мне сказала, но, к сожалению, не могу передать дословно.
Речь шла о некоем господине О. из Киото, который в результате тяжелых душевных переживаний утратил уверенность в себе, боялся показываться на людях и вел крайне замкнутый образ жизни, не встречаясь даже со своими прихожанами. Он закончил университет и возглавлял одну из церквей, но в вере, по ее словам, не мог считаться человеком подготовленным. От меня требовалось встретиться с ним в Киото и от имени госпожи Родительницы сообщить то, что будет мне изложено.
Этот О., несмотря на молодость, возглавлял одну из церквей Тэнри. Несколько лет тому назад он занял первое место в конкурсе на лучший рассказ, который проводил популярный журнал «Ёки» («Радостный дух») — орган Тэнри. Я был одним из членов жюри, и впоследствии, приезжая в Токио, он каждый раз навещал меня. В свое время он блестяще закончил филологический факультет Киотоского университета, после чего унаследовал дело отца и стал настоятелем церкви Тэнри в Киото; его родители незадолго до войны, едва поженившись, уехали в Северную Корею миссионерами и, вполне преуспев на этом поприще, после капитуляции Японии вернулись в Киото, где и основали церковь, Я всегда скептически относился к Тэнри и, когда О. приходил ко мне, чаще всего беседовал с ним на общие темы, старательно избегая всяких разговоров, связанных с учением Тэнри. Как-то, придя ко мне в очередной раз, он, к моему величайшему удивлению, заявил, что его жена — лучшая женщина в Японии. Еще он рассказал, что его отец, передав ему церковь в Киото, некоторое время служил в токийской Великой Церкви, но несколько лет назад скончался. Младший брат едва закончив все тот же Киотоский университет, покончил с собой. У О. была и младшая сестра, он как-то привел ее к нам, чтобы познакомить, и она оказалось необыкновенной красавицей, трудно было поверить, что они брат и сестра. Примерно через месяц она ездила в музей в Нумадзу и снова заехала к нам. Она призналась, что переживает трудное время: скоро она должна выйти замуж за человека, которого давно любит и с которым помолвлена, но до сих пор колеблется. Причина же ее колебаний в том, что у нее на спине большое красное родимое пятно и она не решается сказать об этом жениху. «Всего лишь?» — подумал я и предложил ей отправиться к дерматологу и сделать операцию, если ее так волнует это пятно. Более того, я посоветовал ей рассказать обо всем жениху, уверяя, что на его отношение к ней не может повлиять такая ерунда. Однако, наверное, для нее это было слишком серьезно, во всяком случае, вернувшись в Киото, она через четыре дня покончила с собой… Может, именно все это и стало причиной тяжелого душевного состояния О.? — вздохнул я и приготовился выслушать то, что скажет мне женщина в алых одеждах.
