Но все на свете имеет конец, и вот Белов уже стоял на площади, где возвышался закрытый дощатой обрешеткой павильон станции метрополитена. Жаль только, что до ввода его в строй оставалось еще около года…

Оглядевшись, Саша чуть было не пожалел о своем отказе от милицейской помощи. Приезжие с трех вокзалов брали приступом немногочисленные автобусы, а трамваи отъезжали, просто облепленные пассажирами со всех сторон. Люди висели на подножках, на сцепках сидели по двое-трое, а некоторые умудрялись цепляться даже за окна.

Там же, где в Сашином прошлом-будущем гуртовались таксисты и частники, в тридцать четвертом стояли два автомобиля и с десяток извозчичьих пролеток. Александр направился было к ним, но вовремя спохватился: его возраст и одежда явно говорят о неплатежеспособности, так что немногочисленные таксисты и извозчики пошлют его куда подальше. Если же показать им деньги – реакция подобных субъектов непредсказуема. Вдруг польстятся на «легкую добычу» в лице подростка. А лишнее актирование никому не нужно.

Внезапно Саше бросились в глаза большие буквы «МОСТОРГ». Огромный плакат призывал граждан покупать в «Мосторге» все, что требуется для счастливой советской жизни. Что ж, пожалуй, следовало воспользоваться эти заманчивым предложением…

Белов рассуждал просто: его внешний вид ну никак не соответствует внутреннему содержанию. В самом деле, в том странном инциденте в вагоне «Красной стрелы» отчасти виноват и он сам. Нечего было пробуждать к себе нездоровый интерес всяких «френчей» и прочих бдительных граждан столь явной разницей между объемом финансовых трат и прикидом «приютской крысы». А значит – вперед, к смене внешних атрибутов!

От вокзала он бойко дошагал до Красносельской улицы, слегка помахивая чемоданом. Нельзя сказать, что чемодан был такой уж легкий, но в планы Александра не входило всем и каждому показывать, что чемодан у детдомовца туго набит. Поэтому он старался, хотя рука уже начинала побаливать…

Подойдя к перекрестку, на котором находилась трамвайная остановка, Белов глубоко задумался. Москву он знал хорошо, но в своем времени, сто лет тому вперед. То есть в наличии метро, автобусы и троллейбусы, а не только одни трамваи. Вот как, например, добраться отсюда до ЦУМа? Спросить бы у кого-нибудь? Так ведь он даже не знает, как этот ЦУМ сейчас называется…

Откуда-то из глубин памяти вынырнуло непонятное словосочетание «Мюр и Мерлиз». Вроде бы так назывался ЦУМ до революции, но вот как он называется сейчас?..

– Извините, – обратился Саша к прилично, по-городскому одетой молодой женщине со значком КИМ[23] на груди. – Вы мне не подскажете, как до «Мюр и Мерлиза» добраться?

Та, оглядев Белова, улыбнулась хорошей, открытой улыбкой:

– Вот сейчас двадцать первый номер подойдет – сядешь на него и доедешь до Старой площади. Кондуктор объявит. А там пересядешь на…

– Спасибо вам большое, – прервал ее объяснения Саша. – От Старой площади я знаю, как дойти. Не маленький, дотопаю.

Женщина еще раз окинула его оценивающим взором, потом согласно кивнула:

– Дойдешь, если дорогу знаешь. Что, товарищ пионер: давно в Москве не был?

– Ну… Не то чтобы давно, просто вот тут, в районе… – Белов отчаянно пытался вспомнить, как в старые времена называли здешние места, но ничего не выходило.

– На Каланчевку не заходил? – удивилась женщина. – Что, даже в Сокольники не ездил?

То, что Сокольники в то время были одним из основных центров досуга молодежи, Александр знал и мысленно чертыхнулся за такой прокол. А впрочем…

– Да мне Сокольники особо и не нужны, – произнес он уверенно. – Мы возле Калужской заставы жили, так что у меня – Нескучный[24] под боком.

– Тогда конечно, – согласилась кимовка и легонько подтолкнула Сашу вперед. – Давай, товарищ. Вон твой трамвай подходит.

Белов легко вскочил на подножку, протянул кондуктору двугривенный, пояснил, что едет до Старой площади, и, получив билетики, прошел внутрь. Народу было на удивление немного, и Саша даже сел на место возле окна. Трамвай покатил к вокзалам, и вот там-то и началось то самое мамаево побоище, которое Александр наблюдал минут двадцать тому назад.

Вагон был уже переполнен, но люди все лезли и лезли. Казалось, что вот-вот, и кто-нибудь окажется сидящим или лежащим на головах у прочих пассажиров. И тут внимание Белова вдруг привлек молодой парень в косоворотке и какой-то удивительной плоской клетчатой кепке с «ушами» на манер шапки-ушанки. Дополняли это великолепие полосатые брюки, заправленные в начищенные до зеркала «хромачи»[25]. Но Александра заинтересовал не этот несуразный наряд, а поведение его обладателя. Парень явно «работал». Скорее всего, это был карманник, но – чем черт не шутит? – мог оказаться и сотрудником УгРо, проводящим операцию по слежению или задержанию. Во всяком случае, для начала Саша решил проследить за непонятным объектом.

Следить с сидячего места было неудобно, а потому он встал и уступил место какой-то полной, крашеной тетке с объемистой сумищей в руках. Та буркнула: «Спасибочки» и грохнулась на сиденье, водружая свою ношу на колени. Что-то показалось Белову странным, а через секунду он уже понял – что. Сбоку сумки торчала какая-то тряпка. Из свежего разреза…

Корсет работал быстро и легко. В свои двадцать шесть он был уже опытным щипачём, причём одним из лучших в Москве. А сегодня он работал особенно красиво: с ним вместе был «васек»[26] – малец, еще не заслуживший собственной клички, который должен был принимать хабар и сносить его из вагона. Васек отзывался на имя Петька и мечтал когда-нибудь стать таким же, как он – Корсет, вор первой статьи.

Корсет уже взял приличный лопатник[27] у какого-то штымпа[28] в дорогом прикиде, парочку кошельков у двух разинь, прихватил изрядную пачку купюр у толстой тетки, аккуратно помыв[29] сумку, и собирался слить всё это ваську, когда вдруг перед ним возник невидный, тощий паренек с красным галстуком. Корсет не успел даже удивиться, когда паренек вдруг схватил его за руку, рванулся и коротко взмахнул другой, свободной рукой. Что-то кольнуло Корсета в подмышку, а потом сразу же все вокруг стало красным, и в глазах померк свет…

…Белов молниеносно спрятал стилет в рукав. Тонкое трехгранное лезвие оставило лишь малюсенькую ранку, которая даже не кровоточила. Да сама сталь вышла чистой. Точный удар в сердце. Александр, считавший, что вор не должен сидеть в тюрьме, а лежать в могиле, мгновенно оценил качество «работы» и набрал побольше воздуха в лёгкие.

– Ой! Товарищи! Тут дяденьке плохо!

Детский голос прорезал гомон трамвайного столпотворения. Стоявшие рядом начали поворачиваться, а потом шарахаться от оседающего мешком молодого мужчины с закатившимися глазами. Возле него стоял мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, который пытался поддержать падающего. Внезапно он снова закричал:

– Ой! Товарищи! А у него тут кошельки! Он, наверное, вор!

Пассажиры заволновались, принялись хвататься за карманы:

– Ах ты ж! Нет кошелька! Зараза!

– Ой, мамочки! Сумку порезали! А там – деньги казенные!

– Граждане, да что же это! Портмоне сперли!

– А ну-ка, парень, – к упавшему протиснулся военный в гимнастерке с кубарями комроты. – Давай-ка посмотрим, что это тут…

– Его какой-то дяденька толкнул, – быстро сообщил Белов. – Прямо в грудь, и тут же – на выход. А этот постоял, постоял, а потом на меня падать начал…

– Ишь ты. Глазастый ты, паренек… – Военный наклонился к упавшему, оттянул веко и тут же сообщил: – Холодный. Милицию надо звать. А ты, – он повернулся к Саше и потрепал его по волосам, – подрастешь – приходи к нам. Нам в Красной Армии такие глазастые и внимательные очень нужны. Стрелять-то умеешь? – Саша кивнул, и военный продолжил: – Приходи-ка, товарищ пионер, к нам, в Бауманский район, в клуб ворошиловских стрелков. Отменный из тебя стрелок выйдет, я тебе говорю…