— Каскыр![7]

На крик жены выскочил Бисимбай.

— Где?

Запыхавшись от бега, Галия показала рукой на берег.

Пастух, схватив ружье, кинулся к озеру.

Большой широколобый волк с белым пятном на груди, завидев человека, побежал рысью. Бисимбай выстрелил. И, когда рассеялся дым, он увидел, как зверь, сделав огромный прыжок в сторону, исчез в камышах.

— Шайтан! — пастух сбросил на землю свою засаленную тюбетейку и почесал затылок.

— Чтобы Бисимбай сделал промах? Эко, или мои глаза трахома съела, или пальцы засохли? Вот так стрелок! — ругал он себя.

— А, может быть, волка и не было? Пойду, однако, посмотрю. — Спустившись к берегу, он стал внимательно рассматривать следы. — Нет. Это не волк. Тот бегает трусцой, а у этого шаг крупный. А это что такое? Белый волос? — Подняв бережно волосок, Бисимбай присел на корточки.

— Откуда он взялся? — Захватив жидкую бородку в кулак, пастух задумался. Вдруг его осенила догадка. Вскочив на ноги, он побежал к юрте.

— Галия, ты действительно видела волка?

— Да, ростом он был с годовалого теленка. Вот такой, — женщина подняла руку до груди.

— Это, Галия, был не волк, а одичалая собака. То была настоящая собака с белым пятном на груди. Теперь я понимаю, почему она не трогала моих овец.

Весть о необыкновенном волке далеко разнеслась по Тургаю. Бисимбаю не верили, над ним смеялись.

— Съезжу, однако, к своим друзьям, потолкую о белогрудом, — сказал он однажды Галии.

Через час, приблизившись к урочищу, где стояло несколько юрт, он остановил коня возле одной из них и не спеша слез с лошади. Хозяева встретили его приветливо.

Напившись чаю, Бисимбай осторожно повел разговор о белогрудом волке.

— Если ты уверяешь, что это была собака, то как же ты не мог ее убить? Какой ты после этого стрелок? Нет, это был старый опытный волк.

Пастух упрямо твердил свое.

— Это одичалая собака, в ней сила барса, быстрота джейрана[8] и ум шайтана. Вы говорите, что я плохой стрелок? Настоящий охотник стрелять собак никогда не будет, — гордо выпрямился Бисимбай.

— Но ведь ты стрелял?

— Хотя бы, — бросил он вызывающе, — я стрелял для того, чтобы пугнуть, — и, стараясь оправдать себя в глазах охотников, он заявил: — Если это был волк, то почему он не трогал моих овец?

— Когда лежка волка находится недалеко от отары, то он ее никогда не трогает, — ответил ему старый охотник Рустем.

— Значит, вы мне не верите?

— Нет.

Обиженный Бисимбай, не простившись с друзьями, уехал.

Кто был белогрудый? Волк или собака? Об этом знали только два человека. Один из них, старый чабан Жексамбай, жил недалеко от места, где впадает река Уй в Тобол, другой — хозяин белогрудого — юноша Абдурахмат томился в то время в Кустанайской тюрьме.

До ареста, скрываясь от белых, Абдурахмат жил у Жексамбая, полюбившего его, как сына. Летом, направившись в соседний аул, они наткнулись в балке на волчий выводок. Волчица была убита выстрелом Абдурахмата. Жексамбай прикончил всех волчат, за исключением одной маленькой самочки. Старик привез ее домой и посадил на цепь. Прошел год. Волчица постепенно стала привыкать к новой обстановке и к людям, а через некоторое время она принесла щенков. Лучшего из них, по кличке Казбек, Жексамбай подарил Абдурахмату.

Когда из станицы Звериноголовской в степь вышел карательный отряд хорунжего Пономарева, оставаться у Жексамбая стало опасным. И Абдурахмат, захватив с собой ружье и Казбека, направился вверх по реке Уй.

Юноша облюбовал себе для жилья старую заброшенную заимку, недалеко от Кочердыка. Казбек вырос в большую умную собаку. Это был редкий экземпляр степной овчарки с низко нависшим надлобьем, с развитыми челюстями и с большим белым пятном на широкой груди. На своих крепких жилистых ногах он легко догонял степную лисицу и мертвой хваткой валил волка на ходу.

Однажды Казбек в погоне за лисой забежал далеко от жилья и вернулся поздно вечером. Как обычно в таких случаях, поскреб дверь, ожидая, что хозяин впустит его в избу, но дверь не открылась. Казбек стал обнюхивать следы. У самых дверей услышал запах чьих-то незнакомых ног. А вот и следы Абдурахмата. Впереди и позади следов был виден отпечаток чьих-то ног. Метрах в десяти от заимки следы людей исчезли, и дальше в степь тянулись уже конские следы. Обнюхивая их, Казбек отдалялся все дальше и дальше от жилья.

Километра через два собака остановилась. Перед ней текла широкая Уй. Следы потерялись. Казбек побежал вдоль берега, но знакомого запаха копыт абдурахматовского коня не было слышно.

Пронизывающий осенний ветер гнал невидимые рокочущие волны. Набегая на берег, они торопливо скатывались мелкими струйками обратно в темную пучину вод. Через редкие разрывы тяжелых туч на миг выглядывала луна и, осветив пустынный берег и сидящую на нем одинокую собаку, скрывалась вновь.

Инстинкт подсказывал Казбеку, что с хозяином случилось что-то неладное. Задрав морду вверх, он протяжно завыл. Тоскливые звуки повисли над рекой и, подхваченные ветром, растаяли далеко в степи. Перед утром Казбек прибежал на заимку. Там по-прежнему было пусто. Свернувшись клубком около двери, он задремал. Часто, ворочаясь во сне, он жалобно скулил, изредка прислушиваясь к возне мышей в старой соломе. Пошел снег. Тоскливо стало в Тургайской степи. Одинокий пес бродил вокруг избы, ожидая хозяина. Абдурахмат не возвращался. Голод гнал Казбека в степь. Но, поймав зайца или другого зазевавшегося зверька, он вновь приходил к жилью.

Так прошла зима. Как-то ночью Казбек услышал вой волчицы. Шерсть его вздыбилась. Вой повторился. Собака стояла не двигаясь, изредка поворачивая голову то в сторону заимки, то по направлению звука. Инстинкт волка победил, и, задрав морду, Казбек завыл. Голос волчицы послышался ближе. Белогрудый бросился к ней. Волчица, как бы не замечая белогрудого, не торопясь, шла к зарослям кустарника. Неожиданно с противоположной стороны Казбек заметил мчавшегося во всю прыть матерого волка. Произошла короткая схватка. Страшные клыки белогрудого вонзились в шею волка, и тот повалился на снег. С видом победителя Казбек подошел к волчице.

Через несколько месяцев в глухой балке, сплошь заросшей кустарником, появились волчата. В те дни у белогрудого было много забот. Целыми сутками он охотился за мышами, сусликами и приносил их на дно балки. Волчата были прожорливы и часто дрались из-за добычи. Иногда из логова вылезала похудевшая волчица и, греясь на солнцепеке, смотрела на игру детенышей. Было их семь. Шесть из них походили на мать, седьмой — на белогрудого. Такой же широколобый, с едва заметным белым пятном на груди, он скоро перерос своих братьев и сестер. Когда отец приносил добычу, он пожирал ее первым. Злобные волчата гурьбой наваливались на коротконогого, но тот, разметав их, во всю прыть мчался к отцу. Казбек ласково лизал прижавшегося к нему любимца.

Волчата подрастали. Они уже рыскали по кустарнику, принюхиваясь к незнакомым предметам.

Стоял август. Над Тургайской степью трепетало знойное марево. Было слышно, как свистели суслики и проносились небольшие стайки скворцов. Над балкой стрекотали бойкие сороки и воровато смотрели на игравших костями волчат.

В один из таких дней Казбек, в поисках добычи, ушел далеко от своего логова и, заметив лису, погнался за ней. Прячась в высокой ковыльной траве, зверь начал петлять, взяв направление на старый курган. Обогнув солончаки, лиса зигзагами поднялась на бугор. Казбек, зная уловки зверя, гнал его без передышки. Лиса заметно замедлила бег. Ее пышный хвост волочился уже по земле. Добыча была близка. Неожиданно с противоположной стороны кургана показался молодой волк. Завидев его, лиса заметалась. Стараясь первым нагнать ее, белогрудый напряг все свои силы, но, когда он был уже совсем близко от лисы, незнакомый волк броском опередил Казбека и вцепился ей в горло. Белогрудый бросился на противника и вдруг замер. Перед ним стоял широколобый, его сын.