Николаи собирал подписи среди многочисленной профессуры Берлинского университета. Только трое профессоров согласились. Один из них был 80-летний Вильгельм Ферстер, директор Берлинской астрономической обсерватории, который подписал и официальный манифест. Двое других подписавших тоже были учеными, лишь недавно переехавшими в Берлин: Отто Бук приехал из Гейдельберга, а Альберт Эйнштейн из Швейцарии. Это был первый случай публикации политической позиции Эйнштейна. Позднее Бук вспоминал: «К сожалению, мы переоценили мужество и честность немецких профессоров».

Сам кайзер присоединился к кампании по утверждению немецких культурных ценностей; 25 ноября он написал философу-социалисту Хьюстону Стюарту Чемберлену, родившемуся в Британии и принявшему немецкое гражданство: «Трудно выразить словами мою убежденность в том, что страна, которой Господь даровал Лютера, Гёте, Баха, Вагнера, Мольтке, Бисмарка и моего деда, еще будет призвана выполнить великие задачи на благо человечества».

В то время как сухопутная война в Северной Франции принимала форму противостояния траншей и колючей проволоки, на море во всех водах утвердилась тирания торпед. 15 октября немецкая подводная лодка U-9, в сентябре потопившая три британских крейсера, торпедировала в Северном море крейсер «Хоук». 525 британских моряков утонули, 21 удалось спастись. Двумя днями позже в Южно-Китайском море немецкая торпеда поразила японский крейсер «Такатихо», затонувший вместе с 271 японским моряком. 26 октября в проливе Ла-Манш немецкая подводная лодка U-24 выпустила торпеду во французский пароход «Адмирал Гантом», приняв его за войсковой транспорт, в результате чего погибло сорок бельгийских беженцев.

Опасность немецких подводных лодок, особенно против торговых кораблей и океанских лайнеров, нельзя было недооценивать, но в разгорающейся битве умов между командирами подводных лодок и их противниками из Королевского военно-морского флота британцы уже в октябре добились огромного преимущества. 13 октября Российский Императорский флот направил в Лондон справочник шифров с немецкого крейсера, севшего на мель в Финском заливе и попавшего под обстрел российской морской артиллерии. Связист, обязанный уничтожить справочник, был убит разорвавшимся снарядом. Русские обнаружили его, когда забирали труп для захоронения. Благодаря этой находке британские дешифровальщики смогли приступить к кропотливой работе по расшифровке немецких сообщений и определению местоположения противника.

В Тихом океане немецкая Восточно-Азиатская крейсерская эскадра, возглавляемая Максимилианом фон Шпее, сеяла хаос среди британских торговых судов. 1 ноября вблизи порта Коронель эскадра столкнулась с двумя британскими крейсерами «Гуд Хоуп» и «Монмут». Фон Шпее затопил оба крейсера с полутора тысячами британских моряков, включая адмирала сэра Кристофера Крэдока. Для британского флота это стало первым серьезным поражением за сто лет, после того как в 1814 г. зарождавшийся военно-морской флот США одержал победу на озере Шамплейн. Среди погибших был сосед семьи Каллаган из Портсмута. Джеймс Каллаган, которому в то время было 2 года и 9 месяцев, вспоминал: «Новость достигла Портсмута только через несколько дней, и я помню, как сжимал мамину руку, когда она шла по улице навестить и утешить вдову. В той комнате я ощутил горе всем своим существом. Неизгладимое впечатление, отпечатавшееся в памяти, на меня произвела молодая вдова, кормящая грудью новорожденного младенца» [53].

Со второго дня войны Императорские военно-морские силы устанавливали мины в Северном море. Минирование за пределами пятикилометровой зоны от позиций врага противоречило решениям 2-й Гаагской конвенции 1907 г. 3 ноября британский премьер-министр выступил с декларацией, призывая отныне считать Северное море британским «военным пространством», и заявил, что некоторые его участки будут заминированы. Нейтральные суда могут заходить в Северное море лишь «на свой страх и риск». Остановившись в британском порту, они подвергнутся обыску, причем все «незаконные» грузы, перевозимые в Германию, будут изъяты, а затем суда проведут между минными полями.

Нейтральные Швеция и Норвегия, больше всех пострадавшие от этой блокады, выразили протест против попрания британцами норм международного права. Но британцы не сомневались в необходимости «чрезвычайных мер в новых военных условиях» и не снимали блокаду, лишив Германию военных поставок и продовольствия. Соединенные Штаты отказались присоединиться к протесту против действий Британии, несмотря на просьбу норвежского правительства.

Между деятельностью британцев и немцев в Северном море имелось существенное различие. На немецких минах подорвались сотни судов нейтральных стран, тогда как британская блокада представляла опасность только для тех судов, которые отказывались заходить в порты. За два года затонуло лишь пять американских судов и погибло четверо американцев, потому что зарегистрированные в США торговые корабли отказались выполнять условия британской блокады.

На Восточном фронте немецкие войска продолжали продвижение в глубь российской Польши, в то время как русские войска вторглись в австрийскую Галицию. Вторжение немецких войск в польские губернии Российской империи привело к тому, что местное население ополчилось против евреев, веками населявших эти территории. Еврейские лавки, дома и синагоги были разграблены. По словам французского посла в России Мориса Палеолога, на подконтрольных русским территориях ежедневно вешали евреев, обвиняя их в том, что они тайно поддерживают немцев и желают им победы. Даже то, что четверть миллиона евреев служили в российской армии, не помогало преодолеть предрассудки. В Лодзи, Петркуве, Белостоке и Гродно и в десятках других городков и сел сотням тысяч евреев пришлось покинуть свои дома и пуститься в путь со всем скарбом, который удавалось погрузить на телеги или увязать в узлы. Они отправились на восток в поисках убежища внутри России, подальше от истерии зоны военных действий.

Масштабы человеческих потерь на Восточном фронте ничем не уступали западным. 12 октября специальный военный корреспондент Times в российской армии Стенли Уошберн писал из военного госпиталя в Ровно: «Блуждая по нескончаемым больничным палатам с ранеными, поражаешься, сколько всего может пережить человек и от каких травм оправиться благодаря современным методам лечения. Кажется невероятным, что хрупкое человеческое тело способно перенести такое чудовищное обращение и почти полностью восстановиться. Мы видели мужчину, получившего ранение в голову. Рана оказалась чистой, и через две недели он был практически здоров». Другие, раненные в живот или легкие, «восстанавливались так быстро, словно получать ранения было частью их повседневной работы».

Через десять дней Уошберн прислал в Times описание поля битвы в Галиции. «По сторонам каждой воронки валяются обрывки голубых австрийских мундиров, разорванных взрывом; повсюду видны предметы амуниции, оторванные ноги в сапогах и другие страшные ошметки, напоминающие об отлично вымуштрованных солдатах, удерживавших позицию под градом снарядов и осколков».

На поле, еще недавно бывшем местом сражения, Уошберн наткнулся на деревянный крест и распятие. Одну из рук Христа «оторвало осколком снаряда», а к кресту была приколочена грубая деревянная табличка с надписью: «Здесь похоронены 121 австрийский боец и четыре русских».

17 октября немецкие войска в Южной Польше отступили под напором многократно превосходящих их русских сил. Некоторые части за один день отошли почти на 96 километров. Российская армия заняла позиции, позволявшие ей угрожать промышленному центру Германии – Силезии. Благодаря своим выдающимся навыкам материально-технического снабжения Людендорф и Гофман сумели переместить 9-ю армию, в тот момент расположенную северо-восточнее и развернутую от Познани к Кракову, на новую позицию ближе к юго-востоку, развернув ее от Познани к Таруни и создав угрозу для русской Лодзи, что вынудило русские войска, стоявшие на пороге Силезии, защищать оказавшийся в опасности город. Тогда же, 21 октября, польские войска под австрийским командованием впервые сразились с русскими.