— До каких пор ты будешь считать меня ребенком?

— Нет, нет… Тогда я тоже поеду. Так будет лучше. Сними чемодан.

Дагния вскочила, выдвинула ящик шкафа, да так и застыла с опущенными руками. В спешке она ошиблась — это был ящик, где хранились вещи мужа. Сверху лежала белая польская рубашка, которую посчастливилось купить в городском универмаге. На серебряную свадьбу, решили они тогда. В углу старые носки, что она привезла Мартыню из Чехословакии, и он тогда был так рад…

— Мам, скорее! Опоздаем.

— Иди, сынок… Поезжай. Я… не могу. Так сразу.

— Почему?

— Нет, нет… Ты не поймешь…

Угис подошел к матери, коснулся кончиками пальцев ее щеки.

— Пришли телеграмму, когда поедешь. Я тебя встречу.

Дагния кивнула головой и прикусила губу, чтобы не разреветься.

Угис вышел во двор, вскинул рюкзак на плечо. Надо идти. Почему он медлит? Чего ждет? Прислушивается, не стукнет ли дверь. Точно! Парень повернулся к дому спиной — он не хочет даже видеть… Одновременно и жаль, и хорошо, что не успел… Вдруг окажется, что все совсем…

— Сынок!

Угис обернулся: спотыкаясь о раскиданные обрезки досок, вытянув руки, к нему бежала мать — в точности как это изображают в фильмах, где сыновей провожают на фронт. Добежав, она упала ему на грудь, истерически рыдая и бормоча, чтобы ее не покидали.

Парень растерялся: как быть? Чтобы успеть на автобус, надо спешить, но мать висела на нем такая бессильная, что приходилось ее поддерживать, чтобы не свалилась в траву. Ища совета и помощи, Угис по привычке оглянулся на отца. Мужчины, пораженные поведением Дагнии, прервали свое затянувшееся обсуждение. Отец, опустив голову, дергал себя за нос. Угис знал — так он делает, когда смущен. Виктор глядел в упор с нескрываемым любопытством.

Угис расслышал, как он сказал:

— Это что за номера?

В это время из дома выпорхнула Ласма в пестром — зеленом с желтым — бикини и накинутом на плечи легком халатике. В руках у нее было полотенце — собралась умыться у колодца, как всегда по утрам.

— Мне надо идти, — Угис легонько оттолкнул мать.

Дагния, увидев девушку, догнала ее, сорвала халат, выхватила полотенце, бросила их на землю и стала топтать ногами.

— Вот так, вот так! На тебе! На!

Ласма, вскрикнув, убежала в дом. В тот же миг проем двери заполнили две фигуры, то были старая Мирта и Олита.

Лицо Угиса пылало. Он резко повернулся и пошел прочь, прямо через поле, не разбирая дороги.

Мартынь хотел было приблизиться к жене, чтобы утихомирить ее, но Дагния так страшно крикнула, чтоб не смел подходить, что муж отступил.

— Что это с ней? Помешалась, что ли? — недоумевала Олита.

— Она с утра чудная какая-то. Приказала, чтоб Ласму услали отсюда, — рассказывала тетя.

Дагния, устав от самой себя, пнула ненавистные тряпки и уселась на траву.

Теперь скрыть уже ничего нельзя, понял Мартынь. Если он не хочет поступиться мужским самолюбием и, как собака, поджав хвост, под кроватью выжидать, когда уляжется хозяйский гнев, он должен объяснить, почему происходит эта сцена.

— Мы с Дагнией разводимся… — вымучил он.

— Ничего подобного, — жена вскочила на ноги. — Если бы мужик женился на каждой девке, с которой переспал, то ему раз десять пришлось бы жениться…

— Дагния, не устраивай базар! — прервал ее муж.

— Если б ты не вел себя как потаскун, я бы не устраивала.

Олита, чувствуя недоброе, поспешила в комнату к Ласме за разъяснением.

У Мирты отвисла нижняя беззубая челюсть; прикрыв рукой темную впадину рта, она бормотала:

— Как же так… Как же это?

— Если ты… если ты был с моей дочерью, я тебя в порошок сотру! — потрясая кулаками, оскорбленный отец пошел на Мартыня.

— Ласма совершеннолетняя. Мы любим друг друга… поженимся, — оправдывался Тутер.

Это обещание еще больше взбесило Виктора: очень ему нужен в зятья этот спринтер.

— Жених нашелся! — издевался Виктор. — Для того ли я растил, учил, одевал свою дочь, чтобы выдать ее за кретина моего возраста!

— Ай-ай, — качала головой Мирта. — Ну и судьба у молодой девчонки, что у цветка придорожного: кто мимо ни пройдет, норовит лепесток оторвать. Только зачем позволять-то? Уж такая вроде девчонка хорошая, и вот на тебе…

— Ласма! — закричал Виктор. Лицо его налилось, лоб пересекла взбухшая жила. — Куда ты подевалась, черт возьми!

В дверях показалась Олита.

— А ты, старая квашня, не вздумай защищать! Я вам покажу, что значит отец! На этот раз не обойдется тем, что нос в землю уткнешь. Как следует оттаскаю! Лучше бы разбилась, чем связалась с этим… этим…

— Опомнись, что ты говоришь! — одернула мужа Олита.

— Молчать, я сказал!

Жена испугалась, видя, как Виктор дрожащей рукой сжимает тяжелый плотницкий молоток. Такого — со зверскими глазами и Перекошенным ртом — Олита его видела впервые за двадцать лет супружеской жизни.

— Скоро эта шлюха покажется или мне сходить за ней?

Ласма, опустив голову, остановилась за спиной у матери.

— Подойди поближе, дочка, подойди! — Виктор исходил ядом. — Встань рядом с женихом, чтоб и мы посмотрели, какая пара из вас получается!

Девушка мгновение колебалась, потом отодвинула мать в сторону. Взлетели откидываемые с лица волосы, и она, как была, почти обнаженная, повисла у Мартыня на локте.

— Тьфу! — сплюнула Мирта. — Ни стыда, ни совести. Я говорила: добром не кончится, коли в доме нугисты завелись.

Она повернулась и пошла в свою комнату. Пусть сами разбираются в своих пакостях, она не желает на это смотреть. Старая отомкнула шкафчик, достала бутылку бальзама, рюмку, налила ее до половины и осушила. Прислушалась. Все ругаются. Пусть себе ругаются, от крика быль небылью не сделается. Ах, племянник, племянник! Ученый человек, и вот поди ж ты… Правда, так уж повелось: ученые-то люди на деревне испокон веку искали, какую бы овечку обстричь. И Мирта, опустившись на припечек, вспомнила, как молодой плотовщик соблазнил Лизету, да потом и бросил. Пришлось ей, бедной, на дубу повеситься, по сей день на том месте крест виднеется. Да взять хоть ту же Хилду, соседку, еще чуть — вся бы жизнь наперекосяк пошла, да, спасибо, Веперис взял замуж, и Даумант поспел в законном браке на свет появиться…

Скрип дверцы шкафа за стеной пробудил Мирту от воспоминаний. Чего это Олита там делает? Надо посмотреть. Ну как же, бывшая невестка собирала вещи.

— Мы уезжаем, — завидев хозяйку, объяснила Олита. — Я не оставлю своего ребенка этому старику на… на… — она принялась тереть глаза.

— Обещал ведь жениться. В нонешние времена от жен-то легко избавляются. И потом, Дагния…

— Фигу ему! Ласме учиться надо.

— Честь-то потеряна…

— Ах, не будь же такой старомодной, мать! Сейчас нет такой девушки, которая замуж невинной бы вышла.

— Да что ты! Не может того быть! — удивилась Мирта.

— Только я думала, это будет какой-нибудь симпатичный парень, студент, к примеру. Может, стал бы зятем. А этот… Через пять — десять лет в развалину превратится. И будет Ласма ухаживать за этой рухлядью, да, почитай, в одиночку детей поднимать. Нет уж, спасибочки! Не бывать этому!

Мирта вздохнула.

— Вы тут с ума сходите, а мне терпеть. Крыльцо вон так разобранное и стоит.

— Там работы на один день. Пусть Мартынь заканчивает.

— И правда, Мартынь, — согласилась Мирта. — Только как бы не укатил вслед за вами. Какими глазами он тут на людей смотреть будет?

— Ну, тогда Даумант.

— Язык не повернется просить. И так от зари до зари на комбайне трясется.

— Ну, не знаю, — бывшая невестка раздраженно передернула плечами. Старуха устраивает трагедию из-за какого-то крыльца, когда тут у человека, может быть, вся жизнь испорчена…

Хозяйка хутора еще какое-то время постояла рядом, но бывшая невестка не обращала на нее никакого внимания. Несколько задетая, Мирта потопала искать племянника, чтобы заставить его работой искупить свою вину.