Однажды мне было тоскливо... Я метался между стен комнаты, потом вышел в город и пошатался по магазинам, купил несколько дисков и напоследок – книгу Экзюпери. Я случайно нашёл её на дальней полке магазина, не знаю, как она туда попала. Там обычно стоят книги классиков, писателей, живших до Апокалипсиса. Мне не хотелось возвращаться домой, и я зашёл в первый попавшийся клуб, где можно перекусить и спокойно посидеть. Здесь мне понравилась иллюзия гармонии покоя, которую создают эти отгороженные друг от друга столики, а также эти окна, выходящие на улицу. Я сидел за столиком, листал книгу, пил чай – он был обжигающим, таким, какой пьют маленькими осторожными глоточками, – и смотрел на улицу. Там сновали мужчины и женщины, подростки и дети, старики и девушки, весёлые и печальные, счастливые и несчастные, влюблённые и ненавидящие, беззаботные и угрюмые. Они пробегали мимо моего окна, не замечая меня, и мне подумалось, что даже если бы между нами не было этого стекла, всё равно вряд ли кто-нибудь поинтересовался бы мной. Ты никогда не останешься наедине с собой – но в толпе большого города нет живых людей, только куклы. Потом я заходил сюда каждый раз, когда мне было тоскливо. Это не рай, не заповедник и не спасительный ковчег. Я просто полюбил здесь сидеть, не торопясь пить чай и смотреть на мир через синее стекло.
Риен замолчал, допил остатки чая, зачем-то потыкал трубочкой кусочки льда и приказал официанту принести ещё стакан.
Странное дело, но я тоже почувствовал почти магическую притягательность неспешных жестов, медленных глотков и рассеянных взглядов за окно.
Я не помню, о чём мы ещё говорили, лишь знаю, что в 1:45 вышли из клуба. На улицах было полно людей, но не спешащих с работы, а жаждущих развлечений ночных жителей. Их смех звучал фальшиво, как звуковой файл, прослушанный тысячу раз.
Мы с Риеном крепко пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны...
В эту ночь мне снилось дерево. Похожее на то, которое стоит в клубе. С одним маленьким отличием. Оно было настоящим.
В 9:34 меня разбудил сигнал ноута, сообщавшего о получении письма. Чертыхаясь и призывая все известные вирусы на голову разбудившего меня человека, я протёр глаза и обнаружил, что мой сон грубо оборвала Ната, полная решимости показать мне новую работу. И нужно было ей делать это в такую рань, когда у нас свободный график!
Все люди делятся на две категории. Одни, проснувшись, полны энергии и любви к миру, их просто сжигает изнутри желание действовать. Другие же, наоборот, на всех злятся и с утра к ним лучше даже не подходить.
Я отношу себя к третьей категории. Я просто хочу спать.
Через 52 минуты, наскоро одевшись-умывшись-причесавшись, быстро позавтракав едой, купленной в небольшом магазинчике, что на углу моего дома, я смущенно смотрел на Нату, которая выговаривала мне за моё лентяйство и чрезмерную сонливость. Правда, в конце своей тирады она добавила, что неплохо бы и ей научиться такому лентяйству, потому что с детства она страдает излишней деловитостью и самоедством, которые изрядно мешают спокойной жизни.
После того, как её машина (на которой мы отправились на нашу общую работу) прочно встала в пробку, причём ориентировочно рассасывание должно было начаться через пару часов, я не преминул отпустить пару реплик насчёт использования машин в многолюдных полисах. Ната огрызнулась в том смысле, что если мне не нравится, то я могу идти на своих двоих. От этого заманчивого предложения я отказался, зная закон подлости, в соответствии с которым, как только я пройду метров 100, пробка немедленно рассосётся, и Ната прокатит мимо меня на всех парах, посылая воздушные поцелуи. Поэтому я примиряюще заключил, что пробка является наказанием свыше за то, что Ната меня разбудила невозможно рано, и принялся досыпать.
Бесцеремонный толчок в плечо, когда мы подъезжали к пункту контроля организации «Energies & Control», вновь заставил меня покинуть свои серые сны и возвратиться к потрясающей воображение реальности.
На входе я отдал офицеру охраны идентификационную карточку, он проверил возможность доступа и вернул мне её обратно вместе с карточкой-пропуском.
Нас с Натой встретил некий мистер Уоренс – администратор и заместитель директора фирмы – маленького роста мужичок, который никак не мог прийти к очевидному выводу, что бородёнка и усы нисколько не улучшают его чертовски непримечательный облик. Его нервозность и сбивчивая речь также не произвели на меня приятного впечатления. Наблюдая за ним, я вспомнил слова Анри о том, что каждый человек в нашем мире находится не на своём месте. Например, работник отлично выполняет свои обязанности в офисе, за это его переводят на должность старшего секретаря. Он снова выполняет свои обязанности хорошо, и его опять повышают в должности. Наконец он становится начальником отдела, и множество людей переходят в его подчинение. Но вдруг оказывается, что у этого человека совершенно нет способностей для управления таким количеством людей, и с этим он справляется из рук вон плохо... Вы думаете, его понижают в должности? Как бы не так, утверждает Анри. Его оставляют на том же месте. Он достиг уровня своей некомпетентности. Подобным образом все люди стараются подняться выше и, наконец, выходят за пределы своей компетентности. Так и получается, что большинство постов в нашем мире занимают некомпетентные люди. В этом и заключается, по мнению Анри, причина всеобщего развала и неустроенности... Прекрасно иллюстрирует описанный принцип и мистер Уоренс – судя по его виду и по тому, что мне про него понарассказала Ната.
Всего этого я, разумеется, видом своим показывать не стал, а наоборот – в конце концов внешность не главное в человеке! – изобразил «резиновую» благожелательную улыбку и высказал взаимную надежду на то, что мы «da cam to wok a'nei», великолепно сработаемся.
На «растерзание» моим ловким рукам был отдан для начала старинный агрегат, занимавший полкомнаты. Этот ящик, который не хочется называть компьютером, дабы не обидеть мой благородный ноут, давно устарел физически, а ещё раньше – морально. Но вместимость его потрясала, и огромное количество информации, хранящейся в его недрах, сводило с ума. В помощники – или, скорее, в надсмотрщики – ко мне был приставлен молодой человек по фамилии Гроуч, которого все звали «dumpy» – непереводимое слово, приблизительно означающее нечто среднее между болтанкой и поскрёбышем. Дампи попытался было выставить себя большим начальником, но ощутимый пинок, который я ему отвесил при первой же попытке взять без спросу мой набор инструментов и дисков, отрезвил его раз и навсегда. Это был простой и неглубокий паренёк, совершенно безобидный, с бегающими глазами, его руки ни секунды не могли оставаться в покое, что является признаком крайней забитости и неуверенности. Он ходил сутулясь, вечно нося на лице улыбку из тех, которые, как считала моя мать, характеризуют «блаженных». Торчащие во все стороны неухоженные вихры и мятый дорогой костюм дополняли его портрет. Но в компьютерах он разбирался отлично и, когда начинал стучать по клавиатуре, поразительно преображался: во всём его облике появлялась незыблемая уверенность. В такие моменты его уже не называли Дампи, а только Гроуч. Но стоило ему оторваться от клавиатуры, как он терялся, растерянно хлопал глазами, соображая, где он находится и что произошло в его королевстве, и тут же превращался в обычного Дампи.
Он рассказал мне, что Старикан – такой прозвал наш старый агрегат, – частенько отказывается работать и не реагирует ни на какие команды. Через некоторое время, однако, снова начинает функционировать – ни дать, ни взять старик, периодически впадающий в беспамятство. Дампи бился с ним уже два месяца, но безрезультатно.
Ната пожелала мне приятной работы и исчезла по своим делам, а мы с Дампи плотно занялись «дедулей». Когда я прикоснулся к его клавиатуре, первым было ощущение отрубленных рук – сказывалась привычка к беспроводному общению. У Старикана не оказалось даже соответствующего разъема для подключения – слишком древняя модель. Всё равно мне бы не удалось им воспользоваться: Дампи следил за каждым моим движением, стремясь набрать как можно больше мудрости при общении с умным мной, и я бы не смог его провести.
