В пятницу днем после чая у меня появилась возможность реализовать свой план. Стоял дивный вечер — песок переливался золотом на солнце, с тихим плеском к берегу подкатывали волны. Я уговорила Аллана взять лодку и половить макрель в бухте. Я проводила его до ворот и дождалась, пока он выведет лодку с нашего небольшого пирса. Потом вернулась в дом и закрыла за собой дверь. Я задернула все шторы и едва различала телефон в полумраке. Однако я подошла к нему. Взяла его обеими руками, набрала побольше воздуха и назвала оператору номер в Хэмпстеде. В те ужасные месяцы в Лондоне я слышала о Кэтрин только хорошее — Аллан говорил о ее доброте, мягкости и порядочности и никогда не упоминал о мстительности. На это я и рассчитывала. Стуча зубами и дрожа всем телом, я слушала звонки на другом конце провода. Вероятно, в тот момент я потеряла голову. Мне показалось — готова поклясться — что я услышала, как там сняли трубку. Слова сами сорвались с языка, хотя, наверное, нужно было немного подождать и послушать. Теперь я этого никогда не узнаю. Да и сказала я даже не то, что планировала. По-видимому, от страха я, как в детстве, выпалила что-то вроде молитвы:
— Пожалуйста… пожалуйста… — бормотала я в трубку. — Прошу вас, отпустите его, отдайте его мне. Я понимаю, что поступала плохо. Теперь поздно об этом говорить. Но я больше не буду вести себя, как ребенок. Я позабочусь о нем, как всегда заботились вы, — шептала я. — Только, пожалуйста, отдайте его мне. Я буду ему хорошей женой. Обещаю вам — если это то, что вы хотите. Я могу привести его в чувства, я справлюсь. Я всегда буду рядом с ним.
Я бросила трубку на рычаг и взлетела наверх в нашу спальню. В окно я увидела маленькую лодку, покачивающуюся на волнах. Сидя на подоконнике в лучах заката, я дрожала всем телом и плакала, плакала…
Критический момент наступил под утро. Я проснулась — было, наверное, полпятого. Постель была пуста. В то же мгновение сон как рукой сняло — из холла доносилось настойчивое позвякивание, звук бросаемой трубки, перекрываемый голосом Аллана. Дрожащей рукой я зажгла лампу. По потолку поползли тени, под стеклом зашипел парафин, и я спотыкаясь добралась до лестницы.
— Кэтрин… Кэтрин…
Он тряс трубку и бормотал в нее что-то, когда на него упал свет от лампы. Он уронил трубку и посмотрел на меня.
— Я не могу до нее дозвониться, — пожаловался он. — Я хотел попросить у нее прощения. Но она не отвечает. Я никак не могу к ней пробиться.
Я отвела его наверх. Помню, через открытое окно дул легкий морской ветерок, и я дрожала от холода в ночной рубашке. Я приготовила ему чай, пока он сидел на подоконнике, уставившись на серые утренние облака. Наконец он сказал:
— Ты должна снять себе номер в одной из гостиниц в Обане. Всего на пару ночей. Я вернусь — наверное, завтра или послезавтра. Понимаешь… — и он начал тщательно, вежливо объяснять, словно иностранцу, — понимаешь, я должен найти Кэтрин, поэтому мне нужно неожиданно приехать в Лондон…
Мы живем в отдаленном районе Нагорья, и отсюда ходят всего два поезда в день. Аллан отправился на утреннем. Разумеется, я не собиралась ехать ни в какую гостиницу. Я помнила о своем обещании Кэтрин и знала, куда зовет меня любовь. Я согласилась со всеми доводами Аллана и весь день провела в коттедже. А потом села на вечерний поезд.
Билетов на спальные места не оказалось, и я забилась в угол в вагоне, набитом возвращающимися домой отпускниками. В окне проплывали сумерки, потом их сменил ночной мрак. В темноте и холоде, когда другие пассажиры мирно посапывали во сне, меня душил страх за Аллана. В какой-то момент я задремала и тут же вскочила, едва сдержав крик, потому что мне приснился телефонный провод, который тянулся следом за поездом и напевал:
— Ты никогда не узнаешь. Никогда не узнаешь…
В предрассветном тумане вокзал высился мрачной громадиной. На улицах моросил осенний дождь. Я велела таксисту как можно быстрее ехать в Хэмпстед. Когда он притормозил на подъездной дорожке перед воротами дома Аллана, я уже наполовину выскочила из машины. Сунула ему деньги, захлопнула дверцу и побежала к дому. Я едва успела заметить, что белый дом эпохи Регентства оказался именно таким, каким я его себе представляла, — через секунду я уже стояла на крыльце и дергала железный колокольчик. Я устала, смертельно устала и умирала от страха. Вся моя храбрость куда-то улетучилась.
— Обещаю. Обещаю. Если вы и вправду когда-то здесь были, пожалуйста, пусть вас больше не будет, — бормотала я, промокая под лондонским дождем и слыша гулкое эхо звонка в доме.
Наконец до меня донеслись какие-то шорохи и звук шагов, медленно приближавшихся к двери. Мгновение мы с Алланом стояли, глядя друг на друга. Потом внезапно я шагнула через порог и оказалась в его объятиях. Дверь тихо закрылась за нами, я подвела его к лестнице, усадила на вторую ступеньку и опустилась рядом с ним на колени. Он уткнулся лицом мне в плечо и испустил тяжелый вздох.
Через некоторое время я подняла голову и огляделась вокруг. Мы находились в просторном холле с белыми стенами. Сквозь окно виднелся платан, его ветви бесшумно касались стекла. Единственное, что его делало похожим на наш холл в Шотландии, был телефон, стоявший на столе из красного дерева у стены. Несколько минут я не могла отвести от него глаз. Мои страхи испарились — как кошмарный сон утром. Но во мне зашевелилось новое чувство — тревожное, немного стыдное. Я с подозрением взглянула на Аллана, я хотела знать. Осторожно попыталась сформулировать свой вопрос. Он сидел так тихо, что мне показалось, будто он заснул. Но в этот момент он пошевелился, и я зажала его лицо в своих ладонях. Он улыбнулся и повернул голову к свету. Его лицо разгладилось, словно омытое волнами прилива. Я поняла, что никогда не смогу задать свой вопрос.
Внезапно зазвонил дверной колокольчик. Мы оба вздрогнули и вскочили на ноги.
— Открой ты, — попросил Аллан и скрылся в глубине дома.
На пороге с огорченным видом стоял остроносый молодой человек в мокром плаще.
— Меня прислали срезать вам телефон, — сообщил он. — Счет не оплачен… ничего не сделано…
Я повернулась. Надо мной, вокруг меня в доме стояла тишина. Лишь ветки платана барабанили в окно, пригнувшись под внезапным порывом ветра и дождя. Вопрос, который я никогда не задам… ответ, который никогда не услышу… Разве это так важно? Несмотря на царившее в доме спокойствие, во мне вновь шевельнулась паника. Лишь одно имело значение для меня — для нас.
— Аллан, — крикнула я, стараясь скрыть дрожь в голосе, — это насчет телефона. Ты… ты хочешь, чтобы его отключили?
Я затаила дыхание. Ответ прозвучал без колебаний.
— Да, милая… мы же сегодня возвращаемся в Шотландию. Подальше от этого кошмарного климата. Мы же не станем платить за то, что нам больше не нужно. Скажи им, пусть отключают его прямо сейчас.
