Старый портье взял телефонную трубку и долго вертел в дрожащих руках.

Наконец, он решил, что телефонная трубка должна лежать на отведенном ей месте. Он пригнулся к аппарату и принялся укладывать ее на рычаги. Но руки не слушались, и трубка соскальзывала, громко ударяясь о тумбочку.

Наконец, старый портье смог уложить двумя руками беспокойную трубку, которая все время вырывалась и не хотела его слушаться. Он облегченно вздохнул. Голос Энди Брендона оборвался на полуслове. Старый портье вновь взял стакан с молоком в руки и слегка склонился к распластавшемуся на полу Дэйлу Куперу. — Ваше молоко, сэр, скоро остынет, — очень вежливо сказал портье.

К Дэйлу Куперу вернулся голос. — Сэр, так куда поставить ваше молоко? — еще ниже склонился к Дэйлу портье. — Поставьте его, пожалуйста, на стол. И еще вызовите, пожалуйста, доктора.

Портье закивал трясущейся головой. Щеточка его серебристых усов шевельнулась. — Сэр, я вас понял и ставлю молоко на стол. Сэр, вы меня, конечно, извините, — старик поклонился лежащему на полу Куперу. — Я у вас немножко прибрал, повесил трубку, вы меня слышите? — Вы вызвали врача? — прошептал Купер. — Да, я повесил трубку, сэр. — Вы доктора вызвали? Доктора? — несколько раз повторил Купер.

Старик смотрел на шевелящиеся губы специального агента, пытаясь прочесть по ним, разобрать, что же такое говорит этот молодой мужчина, лежа на полу. — Я повесил телефонную трубку, — громко выговаривая каждое слово, повторил старый портье. — Доктора, доктора… — шептал Купер.

Он боялся, что вновь потеряет сознание и вновь рухнет в черную липкую бездну. — Доктора, — очень отчетливо тоже выговаривая каждый звук, повторил Купер.

Он сообразил, что старик его не слышит. Но старик понял движение губ Дэйла по-своему. — Мне не трудно, сэр, пожалуйста, мне совсем нетрудно.

Он вытащил из карманчика на красном коротком фартуке счет и протянул его лежащему на полу Куперу. — Доктора, — повторил вновь Дэйл. — Хорошо, хорошо, сейчас, — старик долго рылся в кармашке фартука, наконец, нашел черную перьевую ручку. Снял колпачок, тряхнул ручкой и протянул ее специальному агенту.

Дэйл уже все понял. Когда старик, присев на колени подал блокнот со счетом, он спросил у портье:— А чаевые сюда включены?

Наконец-то старик сообразил. Да и как он мог не понять, ведь это было его любимое слово: чаевые. Серебристая щеточка усов вновь вздрогнула, и старик изобразил нечто наподобие улыбки, обнажив два одиноко торчащие зуба в верхней челюсти. — Конечно, сэр, конечно включены.

Дэйл слабеющей дрожащей рукой подписал счет. Когда блокнот оказался в кармашке красного фартука старик закивал трясущейся головой. — Спасибо, спасибо, спасибо, сэр. Вам хорошо, вы хороший человек. Другие всегда смотрят, что написано в счете и спорят со мной, что там слишком большие чаевые, а вы вот сразу взяли и подписали, даже не взглянув на сумму. — Доктора, доктора, — прошептал Купер.

Старик понял это по-своему. Он решил, что его отсылают из номера. — Сэр, — желая сказать еще что-нибудь на прощанье, прошамкал старик, — ваше молоко скоро совсем остынет и будет как лед, а холодное молоко пить очень вредно. — Хорошо, — уже смирившись со своим положением, со своим бессилием сказал Купер.

Старик еще несколько раз поклонился и целиком удовлетворенный собой и тем, что специальный агент ФБР подписал, не глядя, счет, такой же шаркающей цепляющейся за ровный пол походкой двинулся к двери.

У порога старик развернулся, еще раз поклонился лежащему на полу Куперу, изобразил подобие услужливой улыбки и проскрипел:— А я о вас очень много всего слышал.

Дэйл Купер из последних сил поднял правую руку и показал старику большой палец, дескать «все хорошо, все о'кей, дедушка, можешь быть, наконец-то свободен».

Старик вновь закивал головой и, держась за стену, двинулся к выходу.

«Господи, господи, хоть бы он не закрыл дверь. Тогда может быть, еще кто-нибудь заглянет ко мне в номер и вызовет доктора. Господи, хоть бы он не закрыл дверь».

И его слова были услышаны.

Шаги старика зазвучали в коридоре. Дверь осталась открытой. Но тут старик, как будто что-то вспомнив, остановился посреди коридора, сам себе улыбнулся и вновь зашаркал к номеру специального агента. Он вначале просунул свою лысую голову на длинной морщинистой шее, поморгал выцветшими глазами, а потом уже более решительно вернулся в номер. — Мне о вас очень много хорошего рассказывал старик Хилтон, — закивал головой портье и показал свой желтый как огарок восковой свечи большой палец и на всякий случай подмигнул.

Дэйлу больше ничего не оставалось, как попытаться поднять уже левую руку и повторить жест старика. Тот остался очень довольным отзывчивостью важного постояльца из Вашингтона. Старик, вновь дойдя до середины коридора и вновь оставив распахнутой дверь агента Купера, развернулся. Он ударил себя ладонью по лбу. Звук был похож на шлепок матери по заднице любимого чада. — О, дьявол! Совсем намять потерял! Я же хотел сказать ему кое-что хорошее, — заскрипел старик, разговаривая сам с собой. Он вернулся в номер, показал лежащему на полу Куперу большой палец правой руки и прошамкал:— Мне о вас очень много хорошего говорил старик Хилтон. А ему-то верить можно. Он очень много прожил на этом свете. Таких людей больше в Твин Пиксе не осталось. Он, этот Хилтон, был очень дружен с моим отцом, — старик портье закивал головой, а Дэйл попытался приподнять правую руку и изобразить движение, как будто бы он набирает телефон, поворачивая диск.

Старик закивал головой:— Да, да, Хилтону верить можно. Можно верить. Вы совершенно правы, мистер Купер, Хилтон никогда не ошибается.

Старый портье повернулся и Дэйл Купер увидел, какие худые лопатки у этого старого портье и как сильно они торчат, вздымая его фирменную накрахмаленную рубашку.

Еще Дэйл заметил, как покачиваются ярко-красные хвостики фартука, завязанные на большой бант. Дэйл Купер подумал, что сам старик не смог бы завязать фартук, что, видимо, кто-то завязывает старику-портье шлейки фартука.

Но потом он сообразил, что ведь можно сделать это и по-другому: завязать спереди, а потом повернуть фартук. И от этой мысли, вернее от того, что она появилась в его голове, Дэйлу стало немного легче. Ведь если появляется хоть на секунду чувство юмора, значит не все так уж плохо.

Вновь все закружилось в глазах Дэйла. Вещи принялись менять свои очертания, расплываться и пропадать в розовом липком тумане. Испугавшись того, что потеряет сознание, Дэйл опять закрыл веки. — Я хочу сказать тебе что-то очень важное, — вернул в сознание Дэйла голос, звучащий высоко над ним.

Он открыл глаза. Странный резкий свет ударил по зрачкам, и Купер прикрыл веки. — Я пришел сказать тебе нечто очень важное, — повторил тот, кто стоял над Дэйлом.

«Я уже где-то слышал этот голос. Только где, где? — думал специальный агент. Что-то очень знакомое, какие-то очень привычные интонации, очень специфичный выговор звуков. Но где? Где же я слышал этот голос?»

И вдруг перед Дэйлом в его сознании всплыла встреча в очень шумном ресторане отеля, когда напротив него сидел старик Хилтон и рассказывал о Твин Пиксе и о себе.

«Да, это голос старика Хилтона» — узнал Дэйл и вновь открыл глаза.

Но над ним стоял не старик Хилтон. Это был высокий очень худой мужчина. Руки со сцепленными пальцами он держал перед собой.

«Кто же это? Что это за мужчина? Неужели сознание окончательно покидает меня» — подумал Дэйл. — Я тебе скажу что-то очень важное, — повторил гость и пошевелил пальцами.

Казалось, его голос доносится откуда-то издалека, как будто бы из глубины веков или из очень глубокого колодца.

Дэйл, как бы отгоняя навязчивое видение, пошевелил головой. Мужчина, стоящий над ним воспринял это движение по-своему:— Послушай, но если сбудется сказанное мной, то тогда ты поверишь моим словам?

Гулкий звук его голоса проникал в сознание Дэйла Купера, навсегда отпечатываясь в нем, как будто на магнитофонной ленте.