Акулов быстро пробежал глазами четыре страницы плотного машинописного текста. Описание разбоя, совершенного пять лет назад Городецким, интереса не представляло, но два момента обращали на себя внимание. У Городецкого был подельник, некий Дима Колбин, и до ареста оба молодых человека проживали в квартире последнего, в доме по улице Чкаловской.

– Колбин должен был освободиться еще раньше, – сказал Акулов. – Земляки, оба из Ташкента приехали. Девяносто процентов из ста, что и Городецкий, «откинувшись», вернулся в этот адрес. Не переживай: если б участковые работали как надо, они бы его давно установили. Что, поехали?

Дверь квартиры не запиралась. Ригельный замок, которым она была оборудована, выглядел вполне рабочим, но ключ его не касался очень давно.

Единственным украшением коридора, лишенного всякой мебели, являлась пара стоптанных кроссовок возле стены. В кухне не осталось ни раковины, ни газовой плиты, только несколько пустых бутылок в углу и тарелка с прокисшим вермишелевым супом на заляпанном краской колченогом табурете.

В комнате на грязном матрасе ничком лежал человек. Тощий, маленький, с выпирающими лопатками и позвонками, обильно расписанный зоновскими татуировками.

– Вроде, дышит…

Второй матрас был свободен, только в изголовье навалена груда одежды. На первый взгляд – явно большего размера, чем требовалось татуированному. Акулов разворошил ее ногой, присел на корточки, ощупал карманы джинсовой рубашки и вытащил прямоугольную, в несколько раз сложенную бумажку голубого цвета, с фотографией в нижнем углу.

– Справка об освобождении… Городецкий Евгений Михайлович, 01.01.72 года рождения, осужден по 146-й статье, отбывал наказание с марта девяносто пятого по март нынешнего… Все в цвет! Пора будить аборигена. Дима! Колбин! А, ну-ка, подъем!

– …Мы с Женькой под Ташкентом в одном детдоме воспитывались. Кроме нас двоих, там русских еще пятеро было, так что привыкли друг за друга держаться, сами понимаете… Как раз должны были выпускаться, комнаты рассчитывали получить, когда вся эта фигня началась. То война, то погромы, то борьба за независимость. Хотели сюда перебраться, у меня тут бабка раньше жила, но решили сперва денег немного заработать, чтоб не с пустыми карманами ехать, и влетели. За наркоту. По три года нам припаяли, потому что некому было за нас заплатить. Как в тюрьме узбекской сидели – лучше не говорить. Но дотянули как-то до конца срока, только откинулись – и сразу сюда. Приехали, бабка меня прописала, жить нас обоих пустила, а через три месяца умерла. Мне ее похоронить даже не на что было, всех денег – триста рублей от ее пенсии осталось. Тогда мы с Женькой первый раз ларек и обнесли. Пистолет у нас был, газовый, мы с ним и ходили. На третьем эпизоде погорели, продавщица кнопку нажала, менты и повязали, когда мы убежать пытались. Женьке пять лет выписали, мне – четыре и два. Не знаю, почему так неровно, делали-то все одинаково. Освободился я, в квартиру вернулся – а ее целиком вычистили, пока я сидел. Всю мебель сперли, даже унитаз сняли. Странно, что никто продать ее не сумел. Хотел на работу устроиться, так никто, понятное дело, брать не желает. Перебивался кое-как, пока Женька не вышел… Чего скрывать? Все равно догадаетесь! Грабежами мы занялись. Нет, не в этом районе, специально уезжали подальше, чтобы не гадить около дома. Женщин не трогали, и на работяг не нападали. Выбирали этих, из «новых»… На жизнь пока хватало, а что дальше будет, мы и не думали. Выпивали, конечно. Но с наркотой дел не имели. А потом – как сейчас помню этот черный день, второе августа. Накануне заработали неплохо, тысяч пять удалось отобрать. Сидели, квасили. Водяра кончилась, пошли в ларек и увидели на пустыре этого типа. Мы и раньше его замечали, он по вечерам там часто ошивался. Одет вроде прилично, а ведет себя как непонятно кто. Ходит по пустырю, смотрит на всех, неизвестно что ищет. Как будто собирает бутылки! Несколько раз его замечали, но проходили мимо, а тут Женька чего-то завелся. Чего, говорит, он на нас косится? Давай посмотрим, что у него в карманах. Я же говорю, бухие мы были, вот и полезли. Так бы не стали… У Женьки ножик с собой был, он сам на зоне его сделал и сюда притащил. Догнали мы мужика, тормознули. Женька ножик достал. А мужик и не испугался ни черта! Наоборот, как будто обрадовался. Встал в стойку, улыбка до ушей. Говорит: как я вас бомжей, ненавижу. Приличным людям на улицу, уже стало не выйти. И попер на нас! Я струхнул малость, честно. Хоть и пьяный, а страшно. Деваться некуда, стали махаться. Женька – он отчаянный, да и поздоровее меня раза в три был. А только! куда там! Тот, хоть и мелкий, почти как я, а злой,шайтан! Завалил он Женьку, а я убежал… Вот так вот получилось. Никогда никого не боялся, а тут поделать с собой ничего не мог. Очухался уже только, когда дома оказался. Посидел немного да обратно пошел. Ноги просто не шли, а как Женьку увидел… Ладно, чего там говорить! Мертвый он уже был. Посидел я рядом немного. А чего ждать? Хоронить все равно денег нет, только дождусь, что в ментовку меня заберут, дело навесят. А мне еще шайтану этому отомстить надо было.

– Отомстил?

– Не успел, вы раньше приехали.

– Как он выглядит?

– Я же говорю, мелкий такой, почти как я. Перед тем, как махаться начали, он посмотрел на нас и говорит: я ведь такой же детдомовец, как и вы, но смог в люди выбиться, а вы только жить мешаете.

– Как это он догадался?

– По глазам, наверное. Откуда я знаю? У него и спросите… Меня ведь теперь не отпустят, да?

– А ты как думаешь? Куда тебя отпускать? Чтобы ты дальше грабить пошел?

– Я бы из города уехал. В деревню. Честно! Чего мне здесь без Женьки делать? Работы все равно не найти. Я Женьке давно предлагал, но он уезжать не хотел. А теперь меня здесь ничто не держит.

– А как же благородная месть?

– Если вы меня отпустите, я вам скажу, как этого шайтана найти. Честно! Я его выследил. Я его давно выследил, но только подойти к нему никак не мог. После случая с Женькой у меня внутри оборвалось что-то. Боюсь теперь, и все…

Колбину нашли место, где он мог собственноручно записать свои показания, и устроили короткое совещание.

– Задержать убийцу мы можем прямо сейчас, но чем станем «доказываться»? Кроме показаний Колбина, у нас ничего нет, а из Димы свидетель получается аховый, любой адвокат так в него вцепится, что только перья полетят. По этому эпизоду выходит «самооборона» в самом чистом виде. Тоже, конечно, хорошо, по крайней мере, от «глухаря» избавимся, но что нам делать с остальными?

– Я не могу понять, какими мотивами руководствовался убийца, – сказал Акулов. – Если бы Городецкий был первой жертвой, то все объяснимо:– злодея так зацепило столкновение с двумя гопниками, которые хотели его грабануть, что он пошел крушить всех подряд. Но Городецкий был только третьим. Что же убийца не поделил с двумя предыдущими? Не поверю, что и они на него пытались накинуться!

– Если станем спешить, то можем все испортить. Надо подсобрать о нем информацию – у меня есть мысли, как это можно устроить через знакомых журналистов. Поторопить наших экспертов – сколько можно сравнивать следы? Если они совпадут, то доказательство, конечно, получается шаткое – но лучше, чем ничего. Еще чего-нибудь придумаем…

В борьбу за освобождение И. Т. Сиволапова включились многие силы. Два адвоката из числа бывших сотрудников Северного управления проводили с ним непрерывные консультации, в то время как третий искал подходы к членам следственной группы. Начальник РУВД взгоношил своих друзей в главке, неоднократно звонил в Москву, убеждая министерских корешей, что надо похлопотать за хорошего человека. Аргументы разнообразием не отличались: Иван Тимофеевич, в силу своей тыловой должности, служению которой отдал больше двадцати лет, был вынужден общаться с разнообразным контингентом, в том числе и с бизнесменами криминального толка, и с откровенными бандитами. Делалось все это, несомненно, исключительно на благо РУВД, но отыскались люди, не понимающие современных нюансов, мечтающие построить карьеру на чужих, заслуженных костях – и благородного Ивана Тимофеевича втоптали в грязь. Быть может, в чем-то он и был неправ, где-то проштрафился и не доглядел, но разбираться с этим надлежит в узком кругу, не вынося позор на люди, которые и так думают о милиции одни только гадости.