В комнате сквозь занавески проступал рассвет. Он вспотел. Вытирая со лба пот, выругался. Она вздрогнула, прячась в углу комнаты. Он еще больше разозлился. Отвернул копер. Показалось, что она хотела возразить, но услышал, как, стуча зубами, она растирает озябшие руки. Ничего. Неровные половицы. Крышка рояля, мебель, бар с напитками, книжные полки, комод. Главным образом конверты с фотографиями. Занавески ощутимо светлели. Пятьдесят минут...
...Кухня. Звон кастрюль, ножей, банок и жестянок. Ничего. Ему стало жарко, тряслись руки, от бесчисленных приседаний и ползании на коленях болели и подкашивались ноги. Он был словно пружина, у которой кончается завод.
Семьдесят минут. Ничего. Вернулся в комнату, дрожа от ярости.
– Где, черт возьми... где. – Она затрясла головой еще до того, как он заговорил. Он грубо схватил ее за плечи и стал трясти. От боли у нее потемнело в глазах. – Где, черт возьми, где?
Когда он ее отпустил, она отшатнулась к высокому кухонному шкафу, все еще мотая головой и не глядя на Хайда. Над головой висел саксофон. Он напугал и побил бессловесное животное, окончательно добил ее. Дерьмо...
Хайд двинулся к ней, но споткнулся о неровные половицы. Она беспомощно прижалась к шкафу. Слабо звякали тарелки, угрожая свалиться с полок. Проникающий сквозь занавески свет, ее встревоженное, помятое, словно грязный носовой платок, лицо, его собственное лицо, как он представлял, ежесекундно менявшее выражение, словно мелькание изношенной кинопленки, половицы...
Хайд встал на колени, ощупывая неровные стыки. Шероховатые края, вощеная поверхность, шурупы – шурупы, не гвозди? – шляпки под воском. Соскреб воск ногтями. Но под половицами только вода? Полы в одноэтажных домиках всего лишь настил короткого причала, так ведь? Поглаживая рукой половицы, вспомнил, что видел отвертку в одном из ящиков на кухне.
Вернулся к половицам, направив на них побледневший луч фонарика – то ли садилась батарейка, то ли стало светлее... Вывернул шурупы из нескольких досок – одной, другой, третьей – достаточно, можно проскользнуть вниз. Поднял. Под половицами деревянные перекладины. Но они отошли вместе с досками. Слышался тихий плеск волны. Осветив фонариком находившуюся всего в футе[9] от пола маслянисто-черную поверхность воды, сунул голову в прохладную тьму. Даже под причалом уже чуть брезжил свет. Водя фонариком, тщательно осмотрел нижнюю поверхность настила. На якоре маленькая лодка. Корма покрыта куском парусины. Больше ничего. От расстройства его оставили силы. Снова в памяти возник Харрел. Внутренние часы крутились, словно бешеные. Ничего, черт побери, ничего! – мысленно кричал он, разряжая измученные натянутые нервы.
Не глядя на Кэтрин, стоявшую в полутьме комнаты, он сел на край отверстия и спустился ниже, нащупывая ногой борт лодки, болтавшейся на коротком носовом лине. Пяткой подтянул ее к себе, спрыгнул на дно, шатаясь, раскачивая утлое суденышко.
Словно в морской раковине, услышал собственное дыхание, заглушавшее плеск воды. Сорвал слабо закрепленную парусину. Блеск воздушных баллонов, сухой костюм дли подводного плавания – словно скрюченный труп. Металлический ящик, каким обычно пользуются кинооператоры. Удерживая дрожь в руках, он не сводил глаз с ящика. Ящик заперт.
Постепенно дыхание успокоилось, сердце забилось ровнее. Стало не так жарко. Адреналин иссяк, появилась слабость. Пересохло во рту. Подхватив ящик, он выпрямился, стоя в луже на дне лодки, потом поднял его над головой. Откликнувшись на его приглушенную команду, Кат взяла холодный ящик, отнесла подальше от отверстия в полу. Тяжело, со стоном, он выбрался в комнату. Теперь, когда он вылез из лодки, чавканье воды стало громче. С помощью отвертки он легко взломал замки. Содержимое привлекло внимание и Кэтрин, но ее гипнотизировал ужас, оттого что она видит вещи, принадлежавшие еще одному близкому ей покойнику.
Записные книжки, магнитные кассеты, миниатюрный магнитофон, фотоаппарат, пленки в кассетах, штук десять, два телеобъектива, газетные вырезки.
Неуверенно улыбаясь, он поднял глаза.
– Здесь все, – тихо проговорил он, сосредоточенно, словно коллекцию монет, разглядывая содержимое ящика. – Все... черт возьми, они и должны были быть там, средство остановить... – голос совсем сел. Теперь ему стало холодно, тело охватил нервный озноб. Это от облегчения, подумал он про себя.
Развернул карту, лежавшую в полиэтиленовом пакете, взглянув на нее, сунул в карман пиджака. Хорошая закуска перед тем, как отведать лакомства, находившиеся в ящике. Здесь все, что знал и о чем подозревал Фраскати. Обожженные кусочки металла. Он вспомнил об обломках, которые видел в Таджикистане, – лежавших на песке, будто разлагающаяся туша кита. Вспомнил и ее, застывшую в воде лицом вниз, в дорогом костюме, в одной туфле, с распущенными густыми полосами. Зарисовки, исписанные плотным почерком страницы, расчеты на десятках листов, список пропиленных кассет с пленкой. Спокойно... Теперь все у него...
– Быстро! – скомандовал он. Она уставилась на ящик. Сходив в спальню, вернулся с кожаным ремнем ее отца. Перетянул ящик, поднял его. Она положила свою руку на его пальцы. Глаза странно блестели.
– Дай мне, – произнесла она.
– Бери, если хочешь. – Вот он, инстинкт собственника. С усилием оторвала ящик от пола и, наклонившись на одну сторону, направилась к двери. Занавески еще больше побледнели. Она открыла дверь, и в комнату плеснул рассвет, замерцал на обстановке. Хайд поспешил за ней, закрыв за собой дверь. Она уже гремела ногами по скрипевшим доскам причала. Теперь все равно, лишь бы поскорее убраться отсюда. Через минуту-другую она устанет; ей просто хотелось подержать ящик, как талисман, игрушку на память. – Подожди... – тихо сказал он, оглядывая набережную. Теперь на улице люди, мальчишка-газетчик на велосипеде, редкая вереница машин, бормотание радиоприемников. В соседнем плавучем домике занавески по-прежнему задернуты.
Необычный звук, точно разряд статического электричества. Голос? Треск кнопки радиотелефона при переключения на прием или передачу? В животе похолодело, левой ногой он споткнулся о доску, рукоятка "браунинга" стала скользкой от пота. Женщина опустила ящик. Лучик поднимавшегося над холмами солнца, как от зеркала, отразился от ящика, будто подавая сигнал. Она потерла кисть и запястье и наклонилась снова поднять его. Снова царапанье кнопки радиотелефона. Откуда же?..
...Из соседнего домика. Занавески по-прежнему неподвижны. Чей-то металлически звучащий голос, и занавески раздвинулись. Внезапный вой сирен.
Женщина растерянно стоит посередине пирса. Плечи обреченно опущены. Позади нее Харрел.
Поднося ко рту мегафон, Харрел не мог удержать довольный улыбки. В джаз-клубе улова не было, но слежка за домом отца принесла блестящие результаты. Ему позвонили в Лос-Анджелес, как только Хайд стал обследовать набережную и прилегающие улицы. Обыскивать дом было поздно, удалось только вторгнуться в соседний домик и установить оттуда слежку. Но теперь Хайд и Кэтрин сами нашли для него все. Металлический ящик серебром отливал на солнце. Он поднял руку, словно приветствуя друзей. Позади него полдюжины молодцов.
Женщина остановилась в десяти ярдах, не больше, Хайд – в двадцати пяти. Дверь соседнего домика с треском распахнулась. Трое вооруженных агентов направили на Хайда бесшумные ружья. Харрел явно забавлялся.
– О'кей, Хайд! – крикнул он в мегафон. Голос отдавался эхом среди плавучих домиков, заглушая шум моторов остановленных ими машин. Сан-францисскому департаменту полиции по политическим каналам сообщили, что предстоит облава на наркомафию.
Все оказалось так просто.
– Двигайтесь к женщине, – приказал Харрел. Медленно, спокойно. Не перекрывайте линию огня. Клади оружие, Хайд. Оно тебе уже не нужно. Подходи медленно, спокойно...
Хайда снова затрясло, ноги отказывались служить. Люди осторожно двигались к Кэтрин, но он оставался под прицелом ружей. Позади Харрела рассыпались полицейские, занимая позиции вдоль набережной, останавливая проезжающие машины, разрывая сиренами тишину. Солнце било в слезящиеся глаза, ограничивая кругозор, словно он смотрел сквозь яркий искажающий картину кристалл. Женщина пропала. Долбаный ящик пропал! От соседнего домика быстро приближались тяжелые шаги тех троих. Уже всего несколько ярдов...
