– Валяй. Только у тебя что, досье или рецепты для него имеются?

– Поймешь, если перебивать не будешь. Напомни лучше: когда в нашем мире японцы вломили Засуличу в первый раз на Ялу?

– Восемнадцатого апреля вроде.

– Так… Итого, если учесть весь тот гемор, который ты им в Чемульпо вкатил, до этого события еще два месяца. Минимум! Петрович. Два месяца – это или пшик для одних, или целая вечность для других. Ты себя к какой категории относишь? Ко второй? Здорово! А то я как кислую рожу твою часов пять назад увидел, подумал, что к первой. Хорош карандашами кидаться! У них грифель от этого трещит, не фломастеры же… Короче, хочешь узнать, что я обо всем этом думаю?

– Валяй.

– Но сначала мне очень хотелось бы понять, что вы, господин контр-адмирал, знаете о внутриполитической и экономической обстановке на российском Дальнем Востоке, в Маньчжурии и Корее накануне этой войны в свете нашей бывшей истории? Что такое «Желтороссия», «безобразовская шайка», кто такой Безобразов, на чем полаялись адмиралы Алексеев и Абаза, почему Куропаткин слал отчеты о своей «работе» Коковцову и Витте, причем тут великий князь Александр Михайлович и как помазанник Божий рассчитывал отдаивать и «безобразовцев», и «франкобанкиров», но в итоге не стал, выбрав одну из сторон? И предупреждаю сразу от лишних вопросов: до того как меня Вадиков папик с его ассистентом в свой саркофаг залезть уговорили, эти темы я изучал тщательно. Потому как… Потому что так положено, Петрович. Так нас учили. Сначала разбираться, кому и что выгодно, а уж потом делать выводы, как в этой системе координат действовать.

А кроме того, еще и персональный интерес с младых ногтей присутствует: «Двадцать три ступени вниз», Пикуль… И зря ухмыляешься, не все он знал, что-то и просто приврал, конечно, но для меня интерес к истории российской именно с его романов начинался. И не для меня одного, кстати. Или ты полагаешь, что при совке в военные училища подавались только троечники от безысходности с институтом?

Так. Понятно… То есть ты у нас «все больше по флоту»? Хотя что я тебя спрашиваю? Потому-то и отобрал из четырех кандидатов, что узость вашего горизонта, господин контр-адмирал, в глаза бросается сразу. Причем, что радует, в сочетании с патриотизмом и общей гражданской сознательностью. Поэтому, за полночь глядя, от долгих рассказов на сегодня я тебя избавлю. Но будь добр, вот это вот прочти в свободное время. Конспектировал на «Варяге», пока из Чемульпо шлепали. Если замечания, вопросы будут, спрашивай, не стесняйся. А потом это надо быстро переправить Вадику. Причем секретно. Чтобы никому в руки не попало. Кстати, неожиданный вариант! С нашим отцом Михаилом. Все равно он за какой-то чудотворной иконой в Питер собирается, без которой нам типа Артур ни в жисть не удержать…

И Балк, хитро прищурившись, вытащил из-за пазухи несколько сложенных пополам листов бумаги, исписанных аккуратным мелким почерком, и протянул Рудневу.

– Только смотри, Петрович, повторяю: секретно. За утрату… Не обессудь, короче.

– Это что, Вась?

– Если не понял еще, то это мое видение причин возникновения этой войны и роли некоторых личностей в сей печальной истории. На истину в последней инстанции не претендую, не великий аналитик. Но Вадиму должно пригодиться однозначно. Да и тебе. Для уяснения общего расклада… Все. Ушел. Спокойной ночи.

Вверху первой странички было лаконично написано: «Информация к размышлению: самодержец и Русско-японская война. По прочтении – сжечь».

Петрович, пробежав глазами первые несколько абзацев, не удержался и прочел текст до конца. Ко сну он отошел только в начале четвертого утра, пробурчав себе под нос:

– Складно поешь, касатик… Только, что мы с этим делать-то теперь будем, а? Как там в анекдоте про Сталина и Рокоссовского… завидовать будем? Или валить из этого серпентария подобру-поздорову?

На следующий день за ворохом текущих дел, руганью с командирами «рюриковичей» по поводу демонтажа грот-мачт и поспевших к вечеру артуровских новостей об очередном набеге японских миноносцев, попытавшихся добить стоящий на мели у Тигровки «Ретвизан», Петрович так и не сумел переговорить с Василием тет-а-тет, дабы обсудить прочитанное. Он решил сделать это завтра, за завтраком. Но сбыться этим планам было не суждено.

Утром 26 февраля, когда владивостокское морское начальство смаковало свежую телеграмму из Артура, где многострадального «Ретвизана» смогли-таки затащить в гавань аккурат к прибытию адмирала Макарова, Камимура все же объявился возле Владивостока.

Василий, в принципе, угадал верно. Задержка у японцев была вызвана необходимостью собрать разосланные за «Варягом» броненосные крейсера в кулак, добавить к ним пару наиболее быстроходных броненосцев Того и забункероваться. Сейчас к Владику подошли не только броненосные крейсера «Идзумо», «Ивате», «Якумо», «Адзума», но и броненосцы – трехтрубный «Сикисима» со своим систершипом «Хацусе». Последняя пара входила в число сильнейших броненосцев мира, и пока она была в море и сохраняла боеспособность, выход крейсеров Владивостокского отряда из Босфора Восточного был равноценен самоубийству. Силам Камимуры были также приданы бронепалубные крейсера «Касаги» и «Иосино».

Как и предполагал Петрович, японцы, справедливо опасаясь русских минных полей, о координатах которых им было примерно известно, а также плавучего льда, не рискнули войти в Амурский залив. И вместо этого направились в Уссурийский, где, несмотря на небольшие помехи в виде отдельных льдин, любезно вышли прямиком на недавно установленное минное поле. Дав несколько залпов по фортам сухопутной линии обороны Суворова и Линевича, на втором галсе корабли Камимуры перенесли огонь на гавань, с расстояния примерно в пять с половиной миль.

Руднев успел к этому моменту прибыть на свой тщательно замаскированный командный пункт, развернутый на сопке, метрах в семистах от ограды форта Линевича. Оттуда он и планировал осуществлять общее руководство боем. Подождав для верности еще пяток минут, чтобы на минное поле втянулась вся японская кильватерная колонна, он приказал замкнуть цепь заграждения и открыть огонь.

Японцы кидали снаряды практически без корректировки. Конечно, по плану их легкие крейсера должны были давать информацию о местонахождении русских кораблей и падении снарядов. Но на практике из этой затеи ничего не вышло. От острова Скрыплева, где поначалу «собачки» сделали пару галсов, расстояние было слишком велико, а ветер нес в сторону моря клочья сизого дыма от выстрелов русских пушек, еще больше ухудшая видимость.

Когда же «Иосино» с «Касаги» дерзко направились еще глубже в Босфор, вступив в перестрелку с Новосильцевской батареей с острова Русский, что этим слабо бронированным крейсерам было категорически противопоказано, из Золотого Рога, несмотря на битый лед, выдвинулся «Богатырь». И с сорока пяти кабельтовых также открыл огонь по незваным гостям. За ним следом подходили три номерных миноносца.

Получив информацию о том, что русские зашевелились, и предполагая, что на «честный бой» собирается выходить весь владивостокский отряд, Камимура, не желая пока рисковать своими «тонкокожими» бронепалубными крейсерами, отозвал их… Как и Руднев «Богатыря».

Увы, отсутствие корректировки самым печальным для японцев образом сказывалось на стрельбе их броненосцев и броненосных крейсеров. В подавляющем большинстве их снаряды глушили рыбу в гавани, крушили портовые постройки и жилища обывателей на берегу, но от кораблей пока падали на солидном расстоянии.

Ответный огонь русских был организован не в пример лучше. Лейтенант Нирод, определив местоположение японской эскадры, передал на изготовившиеся к бою корабли четыре цифры: номер квадрата, в котором та находилась. А артиллеристы на крейсерах сами определили дистанцию и курсовой угол. Конечно, такая стрельба не могла быть столь же эффективной, как по непосредственно наблюдаемой с корабля цели. Но первый же залп русских неприятно удивил Камимуру: снаряды легли вокруг его трех головных крейсеров. И их было много… Практически накрытие!