Мне всё-таки удалось уговорить Ксюшу съездить в парикмахерскую, но появилась проблема – консьерж получил четкие указания от Романова не выпускать меня из дома.
– Черт, у меня столько делов, а этот цербер не выпускает, – ворчал я по пути наверх. Остановившись, задумался. После чего, повернувшись, к следовавшей за мной Ксении, попросил:
– Солнышко… – чудом увернувшись от плюхи, быстро продолжил: – Ты подожди меня в машине, я скоро буду, – после чего помчался наверх.
Открыв окно в своей спальне, посмотрел вниз – нормально, спуститься можно. Сначала по карнизу до водосточной трубы, а потом…
Отряхнувшись, осмотрелся, после чего рассмеялся: Ксения сидела за рулем красной «тройки» и с интересом за мной наблюдала.
– Я тебе уже говорила, что ты необычный ребенок? – поинтересовалась она, когда я подошел к машине.
– Да раз десять уже!
– Ладно, куда едем?
– Сперва в парикмахерскую!
Девчонка открыла мне заднюю дверь, но я, попав в машину, протиснулся между спинками сидений и занял свое законное переднее место. Повернувшись к водителю и с вожделением пройдясь взглядом по великолепным ногам, что заставило Ксению сердито засопеть и попытаться оправить юбку, сказал:
– Ну что: «Трогай», – сказала Кэт. Штирлиц потрогал и обалдел.
Теперь горела ещё и отбитая рука.
– Еще раз прикоснешься к моим ногам, руки вырву.
– Ага, а я поверил. Поехали!
– Ну как ты переключаешь?! – наконец не выдержал я издевательства над машиной. – Третью скорость надо включать на тридцати-сорока, а не трогаться с нее… Вот теперь правильно включила! Слушай, а это ты сюда точно из Москвы приехала? Смотрю и не верю!
– Я хорошо водила, пока ты рядом не сел. А скорость случайно перепутала.
Глядя, как осторожно Ксения ведет машину, подумал научить ее экстремальному вождению, а то мы так никуда не успеем.
– Солнышко, ты и по трассе ехала сорок километров в час?
– Еще раз назовешь!..
– Понял, все, буду называть тебя солнышком постоянно, но не сейчас.
Любуясь прекрасной в гневе Ксенией, спросил:
– Слушай, а у тебя парень-то есть?
– А тебе-то какое дело? – вопросом на вопрос ответила она.
– Да так. Эх, где мои двенадцать лет! Сейчас бы ты была в другой позе.
– Как это? – не поняла девчонка.
Я показал.
– А почему в двенадцать лет? – спросила она с любопытством, тряся отбитой рукой.
Пытаясь восстановить дыхание после удара в солнечное сплетение, ответил:
– У меня первый раз встал в двенадцать.
– Что? Не поняла?
«Ах ты черт, прокололся!»
Мысли роем носились в голове, быстро придумав, что сказать, ответил:
– Да я не так выразился. Слышал, что у пацанов встает примерно в это время, – и показал, что встает.
После моего объяснения Ксения, красная, как ее машина, отпустила руль и стала поворачиваться ко мне.
– Стой, смотри за дорогой! И хватит меня бить, я не мазохист. Ты слышала такое изречение: «Маленьких обижать нельзя»?
– Да тебя не бить, тебя убить мало!
– Пара невинных шуток – и сразу убить! Кстати, вон парикмахерская, сворачивай.
Да это все-таки не современный мне город. Паркуйся, где хочешь, мест до фига и больше.
Войдя в парикмахерскую вместе с девчонкой, спросил у стоящего в готовности молодого парня:
– Кто последний в мужской отдел?
– Да моя как раз очередь.
– Отлично, предлагаю бартер. Вот эта красавица поцелует вас, а вы уступите мне свое место.
– Что? Да я тебя… – взвизгнула Ксения и кинулась ко мне.
– Держи ее, она психованная, маленьких бьет! – крикнув это, я проскочил к освободившемуся креслу, из которого только что встал полноватый мужчина, занял его место и обернулся к трепыхавшейся в объятиях парня девчонке: – Вот! Не надо было меня бить в машине! Иногда я бываю крайне мстителен!
Ответом мне стали пылающие яростью глаза, в которых легко читалось обещание скорой и страшной смерти.
Демонстративно пожав плечами, я попросил мастера, худощавого мужчину лет сорока:
– Молодежную, пожалуйста.
– Какую? – не понял он.
– Полубокс.
Немного понаблюдав за приготовлениями парикмахера, повернулся к взбешенной девице и запел:
А я маленькая мерзость,
А я маленькая гнусь,
Я поганками наелась,
И на пакости стремлюсь…
[1]И чтобы было понятно, о ком речь, временами тыкал пальцем в Ксению.
Закончив стричь, мастер отряхнул меня и обрызгал голову одеколоном.
Расплатившись из своих денег, которые забрал из рюкзака, посмотрел на Ксению. Та стояла и, сжав кулак одной руки, предвкушающе била им по ладони другой. Мой жест сплагиатила. Я точно так же после первой полученной плюхи делал.
Показав ей язык, подошел к зеркалу, висящему на стене, и стал внимательно себя разглядывать. Поправляя волосы и пытаясь оглядеть себя со всех сторон, машинально запел одну из своих любимых песен:
Свет озарил мою больную душу,
Нет, твой покой я страстью не нарушу.
Бред, полночный бред терзает сердце мне опять,
О Эсмеральда, я посмел тебя желать.
Мой тяжкий крест – уродства вечная печать,
Я состраданье за любовь готов принять,
Нет, горбун отверженный с проклятьем на челе,
Я никогда не буду счастлив на земле.
И после смерти мне не обрести покой,
Я душу дьяволу продам за ночь с тобой…
[2]Стоя у зеркала, я пел, выкладываясь, полностью забыв обо всем. Со мной такое бывает, особенно когда немного пригублю на дне рождения или еще каком-нибудь празднике. В общем-то, я не пью, совсем. Но на празднике мог принять одну рюмку, не больше. А сейчас, кинув взгляд на отражение стоящих клиентов и мастеров, внимательно меня слушавших, смущенно умолк. На многих лицах я увидел расстройство, что не допел до конца. С опаской поглядывая на свою спутницу, попросил парня:
– Вы ее подержите пока, а то ведь убьет молодое дарование.
– Беги, подержу, – сказал с улыбкой парень.
Как ни странно, вырываться, чтобы догнать меня, Ксения не стала.
Когда она наконец вышла из парикмахерской и села в машину, я на всякий случай прикрылся руками. Не дождавшись удара или оплеухи, одним глазом посмотрел на нее. Девчонка сидела, облокотившись о дверцу, и с прищуром смотрела на меня. Серьезно смотрела, с легкой примесью подозрительности. Потом печально вздохнула и спросила, глядя мне прямо в глаза:
– Что я тебе сделала, чтобы ты надо мной так издевался?
«Ого, серьезный разговор пошел!»
Да и я, честно говоря, зарвался, прикалываясь. Все-таки она не Аленка. Кинув на девушку быстрый взгляд, отвернулся и стал смотреть вперёд, мысленно раскладывая по пунктам предстоящую речь. Говорить всю правду однозначно не стоило, а врать было просто опасно – если поймёт, отношения испортятся окончательно.
– Если обидел, извини! – наконец решился я.
– Обидел!
– Извини еще раз!
– Ну-у-у, ладно. Извиняю, но помнить буду. Так из-за чего ты так на меня взъелся?
– Можно сказать, не на тебя. Понимаешь, все: мимика, лицо, фигура, даже голос. В общем, ты похожа на одного человека, который меня очень обидел.
– И ты решил отыграться на мне? Все ясно!
– Извини, не мог удержаться. Мир? – спросил я, протягивая ей руку.
Ксения несколько секунд с прищуром смотрела мне в глаза, потом вздохнула, подала свою и ответила:
– Ладно, мир.