Согнувши строгое чело, Он, чуждый миру, чуждый братьям, Лежит, простерт перед распятьем. В пыли седая голова, И смерть к себе он призывает, И шепчет мрачные слова, И камнем в перси ударяет. И долго он поклоны клал, И долго смерть он призывал, И наконец, в изнеможенье, Безгласен, наземь он упал, И старцу видится виденье: Разверзся вдруг утесов свод, И разлилось благоуханье, И от невидимых высот В пещеру падает сиянье. И в трепетных его лучах, Одеждой звездною блистая, Явилась дева пресвятая, С младенцем спящим на руках. Из света чудного слиянный, Ее небесно-кроток вид. «Почто ты гонишь Иоанна? — Она монаху говорит. — Его молитвенные звуки, Как голос неба на земли, В сердца послушные текли, Врачуя горести и муки. Почто ж ты, старец, заградил Нещадно тот источник сильный, Который мир бы напоил Водой целебной и обильной? На то ли жизни благодать Господь послал своим созданьям, Чтоб им бесплодным истязаньем Себя казнить и убивать? Он дал природе изобилье И бег струящимся рекам, Он дал движенье облакам, Земле цветы и птицам крылья. Почто ж певца живую речь Сковал ты заповедью трудной? Оставь его глаголу течь Рекой певучей неоскудно! Да оросят его мечты, Как дождь, житейскую долину; Оставь земле ее цветы, Оставь созвучья Дамаскину!» Виденье скрылось в облаках, Заря восходит из тумана… Встает встревоженный монах, Зовет и ищет Иоанна — И вот обнял его старик: «О сын смирения Христова! Тебя душою я постиг — Отныне петь ты можешь снова! Отверзи вещие уста, Твои окончены гоненья! Во имя Господа Хриcта, Певец, святые вдохновенья Из сердца звучного излей, Меня ж, молю, прости, о чадо, Что слову вольному преградой Я был по грубости моей!» 12 Воспой же, страдалец, воскресную песнь! Возрадуйся жизнию новой, Исчезла коснения долгая плеснь, Воскресло свободное слово! Того, кто оковы души сокрушил, Да славит немолчно созданье! Да хвалят торжественно Господа сил И солнце, и месяц, и хоры светил, И всякое в мире дыханье! Блажен, кому ныне, Господь, пред тобой И мыслить и молвить возможно! С бестрепетным сердцем и с теплой мольбой Во имя твое он выходит на бой Со всем, что неправо и ложно! Раздайся ж, воскресная песня моя! Как солнце взойди над землею! Расторгни убийственный сон бытия И, свет лучезарный повсюду лия, Громи, что созиждено тьмою! Не с диких падает высот, Средь темных скал, поток нагорный; Не буря грозная идет; Не ветер прах вздымает черный; Не сотни гнущихся дубов Шумят главами вековыми; Не ряд морских бежит валов, Качая гребнями седыми, — То Иоанна льется речь, И, сил исполненная новых, Она громит, как Божий меч, Во прах противников Христовых. Не солнце красное встает; Не утро светлое настало; Не стая лебедей взыграла Весной на лоне ясных вод; Не соловьи, в стране привольной, Зовут соседних соловьев; Не гул несется колокольный От многохрамных городов, — То слышен всюду плеск народный, То ликованье христиан, То славит речию свободной И хвалит в песнях Иоанн, Кого хвалить в своем глаголе Не перестанут никогда Ни каждая былинка в поле, Ни в небе каждая звезда. 1858 Упырь Сочинение Краснорогского [29]. Санкт-Петербург. 1841. В привилегированной типографии Фишера. Эта небольшая, со вкусом, даже изящно изданная книжка носит на себе все признаки еще слишком молодого, но тем не менее замечательного дарования, которое нечто обещает в будущем. Содержание ее многосложно и исполнено эффектов; но причина этого заключается не в недостатке фантазии, а скорее в ее пылкости, которая еще не успела умериться опытом жизни и уравновеситься с другими способностями души. В известную эпоху жизни нас пленяет одно резкое, преувеличенное: тогда мы ни в чем не знаем середины, и если смотрим на жизнь с веселой точки, так видим в ней рай, а если с печальной, то и самый ад кажется нам в сравнении с нею местом прохлады и неги. Это самое соблазнительное и самое неудобное время для авторства: тут нет конца деятельности; но зато все произведения этой плодовитой эпохи в более зрелый период жизни предаются огню, как очистительная жертва грехов юности. И хорошо тому, кто в эту пору жизни брал себе за закон стихи Пушкина: Блажен, кто про себя таил Души высокие созданья, И от людей, как от могил, Не ждал за подвиг воздаянья! …Вообще, густота и яркость красок, напряженность фантазии и чувства, односторонность идеи, избыток жара сердечного, тревога вдохновения, порыв и увлечение – признаки произведений юности. Однако ж все эти недостатки могут искупаться идеею, если только идея, а не безотчетная страсть к авторству была вдохновительницею юного произведения. «Упырь» – произведение фантастическое, но фантастическое внешним образом: незаметно, чтоб оно скрывало в себе какую-нибудь мысль, и потому не похоже на фантастические создания Гофмана; однако ж оно может насытить прелестью ужасного всякое молодое воображение, которое, любуясь фейерверком, не спрашивает: что в этом и к чему это? Не будем излагать содержания «Упыря»: это было бы очень длинно, и притом читатели не много увидели бы из сухого изложения. Скажем только, что, несмотря на внешность изобретения, уже самая многосложность и запутанность его обнаруживают в авторе силу фантазии; а мастерское изложение, уменье сделать из своих лиц что-то вроде характеров, способность схватить дух страны и времени, к которым относится событие, прекрасный язык, иногда похожий даже на «слог», словом – во всем отпечаток руки твердой, литературной, – все это заставляет надеяться в будущем многого от автора «Упыря». В ком есть талант, в том жизнь и наука сделают свое дело, а в авторе «Упыря» – повторяем – есть решительное дарование. вернутьсяКраснорогский – псевдоним А. К. Толстого. |
