Регина.
Мысленно я всегда рифмовала ее имя с «вагина». Это она и есть. Всякий раз, когда я слышала это имя, всякий раз, когда мне приходилось его произносить, слышалось мне именно «вагина». Однажды я даже вслух ее так назвала. Она засмеялась, переспросила, но я прикинулась, будто это она ослышалась. И она продолжала хихикать, вот, мол, какие забавные вещи ей слышатся.
А теперь я снова сижу лицом к лицу с Вагиной. Мне придется просить ее о помощи, очень это противно, однако другого выхода нет. Это моя единственная ниточка, единственная женщина, достаточно долго занимавшая место в жизни отца, имевшая доступ к его вещам, к его квартире. Светловолосая женщина, которая привезла Микки Флэнагану марблс. Та, кто может разрешить эту загадку.
Мы не обнялись, не поцеловались, мы же не подружки, не близкие знакомые, даже не враги. Два чужих человека, которых связал случай.
Она работает в парикмахерской рядом с этим кафе, в том самом салоне, которого мы с мамой вот уже двадцать лет избегаем. Я позвонила ей из машины после разговора с Микки: не знаю, на что я рассчитывала, разные представлялись варианты: она с ходу запретит мне звонить и беспокоить ее или будет вежливо тянуть время, назначать встречу и ее переносить, но вот уж чего я не ожидала, так это немедленного приглашения. Она как раз собиралась выпить кофе, можно встретиться через полчаса. К этому я не была готова. Двадцать минут объясняла все Эйдану по телефону, и все же оказалась не готова.
– Большое спасибо, что сразу согласились встретиться, – сказала я, садясь и снимая плащ. Чувствовала я себя снова как неуклюжий пятнадцатилетний подросток, снова все смотрят, как я криво вешаю плащ на спинку стула. – Конечно, я застала вас врасплох.
– Я ждала твоего звонка, – сухо сообщила она. – Вернее, не ждала, но предполагала.
Слишком широкий черный кардиган окутывал ее вместе с руками, словно уберегая от холода, но с чего бы ей мерзнуть, день прекрасный – нервничает, сообразила я.
– Почему предполагали? – спросила я, воображая, как жена Микки Флэнагана обеими руками хватает трубку телефона и приглушенно, торопливо предупреждает подругу: «Регина, Сабрина знает, что ты была здесь, что ты привезла марблс. Сейчас она едет к тебе».
– Не знаю, – вдумчиво отвечает она, присматриваясь ко мне. – Ты всегда была странной девочкой: смотрела на меня так, словно бы у тебя на языке вертится тысяча вопросов, но ни один из них так и не задала вслух. Я все ждала, когда же ты начнешь спрашивать, но ты молчала.
– Если я странно смотрела на вас, то не потому, что хотела о чем-то спросить, – отрезала я, и ее улыбка слегка увяла. – Я знала, что вы с папой уже были вместе прежде, чем они с мамой расстались, я задолго до того видела вас в ресторане. – Я выдержала паузу: что-то она ответит? – Мне было противно слушать вашу ложь. А вы оба получали от этого удовольствие, я видела.
Это ее ошеломило, она дернулась, села прямо. Потом опять улыбнулась:
– Так вот к чему все это? Ты хотела мне сказать, что я не сумела ввести тебя в заблуждение? – Она спрашивает, словно забавляясь, ничуть не считая себя виноватой и не собираясь извиняться. И с какой стати я на это рассчитывала?
– Вообще-то нет. – Я уткнулась взглядом в стол, подсыпала сахара в капучино, размешала. Сосредоточилась. У меня же к ней дело. – Как вы знаете, папа кое-что забыл.
Она кивнула, искренне опечалилась.
– Поэтому мне приходится обращаться к его близким знакомым, чтобы заполнить пробелы.
– А, – сказала она, уже вовсе без заносчивости. – Помогу чем смогу.
Дыши!
– Вы знали о его коллекции марблс?
– Знала ли я – о чем?
– О коллекции марблс. Он собирал коллекцию. И играл в марблс тоже.
Она покачала головой, на лбу у нее проступила морщина.
– Нет. Я никогда – мы с ним никогда… Марблс? Шарики, в которые дети играют? Нет, никогда.
Сердце екнуло. Я-то думала… Я ведь правда думала…
– Не вы ли доставили три коробки в дом в Вирджинии – год тому назад?
– Год назад? В Вирджинию? Это Каван? Нет, с какой стати? Я… мы с Фергюсом уже почти пять лет не виделись, да и прежде-то виделись от случая к случаю. Это ведь не возвышенный роман какой-нибудь. Мы встречались с ним, когда… ну, ты понимаешь.
Мне совсем не хочется выслушивать резоны, по которым они встречались. Да и надобности нет, все и так ясно. Ужасное разочарование, я готова вскочить, схватить плащ и бежать. Никакой пользы продолжать разговор, да и кофе допивать не хочется.
Наверное, она это почувствовала. Постаралась хоть как-то помочь.
– Знаешь, одна из причин, по которой мы с Фергюсом расстались – потому что…
– Берусь угадать, – прервала я. – Он вас обманывал.
Она не дрогнула, и мне расхотелось пикироваться: в итоге я унижала не ее, а себя.
– Вероятно, обманывал. Но причина была не в этом. Он всегда так секретничал, толком не разберешь, куда он поехал, чем занят. Причем он не уклонялся от вопросов, но отвечал так, что, выслушав, я все равно ничего не понимала. Очень он был изворотлив, не знаю, умышленно или так, а стоило прижать его к стенке – и он смущался, злился, я чувствовала себя доставалой, какой вовсе не хотела быть, а с ним так получалось, потому что он не отвечал прямо, не объяснялся по-настоящему. И не понимал, зачем мне знать о нем «лишнее». Ему казалось, у меня какой-то пунктик. Я подумывала, не изменяет ли он, и само по себе меня это не так уж беспокоило, не такие у нас были отношения, но меня возмущало отсутствие ответов. И я постаралась его выследить. – Точно рассчитав момент, она прервалась и сделала глоток кофе, а я, не дыша, ждала продолжения. – Очень скоро я поняла, что особых тайн у него нет. Он все время ходил в одно и то же место – или почти все время.
– Куда?
– В паб. – Она изогнула бровь. – Любил выпить. Скукотища, верно? Я надеялась на что-то поинтереснее. Две недели его выслеживала. Один раз, господи, так смешно вышло, он чуть меня не поймал. – Она засмеялась, и я поняла, что Регина весьма настроена поболтать, но у меня на это времени не было.
Я допила капучино.
– Регина, – сказала я (а в голове «вагина»), – в какой паб он ходил?
Она оборвала рассказ, поняв, что у меня нет охоты слушать, как она выслеживала моего отца. Снова сделалась такой, какой я застала ее, войдя в кафе: скучающей. Несчастливой. Разочарованной – ничто в ее жизни не сбылось так, как обещало сбыться. Пока она сидела и ждала, чтобы явился человек из прошлого, обиженный ею, это придавало жизни перчик, возвращало ощущение собственной значимости.
– На Капел-стрит.
– Мой отец не был алкоголиком, – сказала я ей, хотя и в этом не могла быть вполне уверена, но уж такое невозможно было бы скрыть от дочери, верно?
– Да, конечно, – засмеялась она, и я почувствовала себя дурой, щеки вспыхнули. – Мой отец был алкоголик, поверь мне, я бы за две минуты раскусила такого. Но кое-что общее у них было: Фергюс скрытничал, не признавался, где бывает. Навещал ли он свою мать, ходил ли в паб, смотрел матч, встречался по работе, уезжал на выходные – всегда лгал. И не потому, что на самом деле отправлялся в более интересное или запретное место, не потому, что у него была другая женщина. В той жизни, которую он прятал, не было ничего романтического. Он сидел в пабе. Не было причины обманывать меня, я не очень-то на него давила. – Она подалась вперед, сцепив руки, вся такая деловая, но глаза сияли, она явно наслаждалась актом разоблачения. – Сабрина, твой отец лгал постоянно. Он лгал, потому что ему так хотелось, ему это нравилось, он от этого кайф ловил. Лгал, потому что сделал себя таким человеком, выбрал для себя такой образ жизни. Вот и все.
– Как называется паб? – спросила я, не желая прислушиваться к ее рассуждениям. Я и сама знала, что папа много лгал, но у него была на то причина. И я как раз хочу эту причину выяснить.
Судя по выражению лица Регины, она прикидывала, говорить или нет, поиграть ли еще со мной в кошки-мышки напоследок, ведь она понимала, что больше не увидит меня никогда.
