Теперь еще и «Интрепид», удирая от французов, растерял свой эскорт и был атакован субмариной! И ему на помощь пришлось послать последние боеспособные эсминцы. Что критично: «берсерк» отползает в свое логово, виден еще на радаре, к юго-востоку, и можно было бы его догнать, добить, и его самого привезти в Норфолк в кандалах – жалко, что не в железной клетке, как когда-то поклялся перед боем сделать со своим врагом какой-то европейский адмирал[7]. Но если немцы развернули здесь завесу подлодок, то запросто можно и «Нью-Джерси» погубить! Олдендорф передает, что на «Саут-Дакоте» заканчивается боезапас – и что тогда будет, если вернутся французы и «Шарнгорст»? Положим, немцы тоже должны растратить снаряды, но «Страсбург» почти не стрелял, у него должны быть полные погреба!
И если я прав, то сейчас мы пойдем сквозь строй подлодок. И нам потребуются все силы, чтобы отбивать их атаки. И пройти надо быстро, уже началась темнота, а с рассветом конвой должен быть разгружен. Только что передали – «Интрепид» затонул. У меня осталось всего пять малых, эскортных авианосцев с ополовиненными авигруппами, причем «хеллкеты» погибли все, на «Интрепиде», «Монтерее», «Сэнгамоне» – а «уайлдкеты» немецким истребителям не противники. С рассветом на нас навалится вся немецкая авиация, сколько ее осталось. А самолеты у них лучше японских – впрочем, тут и японцы есть, радисты слышали переговоры по-японски во время воздушного боя, и на немецкой частоте! Японские морские летчики на немецких самолетах – большей угрозы и представить трудно! Только что мы шли, уверенные в своей победе. Теперь, если мы допустим еще одну оплошность, нас перетопят всех.
Я отвечаю перед президентом и Америкой за те десятки тысяч американских парней, которые я должен в безопасности доставить в Лиссабон. Потому сожалею, но приказа преследовать Тиле не будет. Пусть пока живет, мерзавец, виселица ему будет гарантирована.
До Лиссабона осталось всего шестьдесят миль. Или целых шестьдесят – в зависимости, что у нас на пути.
И боюсь, что «Нью-Джерси» уже не повезет нашего президента на встречу с русскими. По возвращении – если вернемся! – то встанем на ремонт. Надеюсь, что немцам досталось побольше – и Тиле еще с месяц не будет нас беспокоить.
Север Португалии. 1 декабря 1943 года
Эрих Хартман снова радовался жизни. Быть национальным героем – дело не только приятное, но и весьма полезное. Ведь подвиги, совершаемые героем, выгодны и для его начальства, а вот его гибель – совсем наоборот!
На востоке был ад. На востоке и севере Испании – американские бомбардировщики, вдрызг разнеся аэродромы, переключились на железнодорожные станции, мосты, автодороги, 301-я истребительная эскадра несла тяжелейшие потери, почти как на русском фронте. Неуютно было и над плацдармом, американцы закопались в землю и вели бешеный зенитный огонь – после прибытия того проклятого конвоя, снарядов им хватало. И в воздухе всё еще появлялись их истребители, не только прилетевшие из Англии, но и базирующиеся где-то здесь. Несколько мест, откуда они вроде бы взлетали, перепахали бомбами – без результата. И где-то среди них был и тот проклятый русский ас – хотя Хартман очень надеялся, что его уже сбили.
После той безобразной сцены на борту «Фридриха», что устроил ему «берсерк», Эрих испытал еще больший ужас, когда узнал, что их группу – то, что от нее осталось – перебрасывают на север, где и был замечен русский. Южный плацдарм был уже практически уничтожен, но на севере у Порту американцы упорно сопротивлялись – говорят, у них там командует генерал, прошедший еще ту войну, успел организовать там едва ли не линию Мажино в полевом исполнении, прорвать оборону быстро никак не выходит, к тому же впервые за всю операцию уже немцы стали испытывать трудности со снабжением, амриканский воздушный террор по дорогам принес свои плоды, к тому же часть дивизий спешно выводилась на Остфронт, где русские вторглись в Восточную Пруссию и угрожали Кенигсбергу. В итоге, хотя до Порту на некоторых участках фронта осталось пятнадцать километров, преодолеть их немцы не могли – ну а на союзных испанцев надежды было мало.
Бывшая авиагруппа «Цеппелина», сократившаяся до двух эскадрилий, занимала полевой аэродром совсем недалеко от океанского побережья. В штабе здраво рассудили, что палубным пилотам привычнее летать над морем – и оттого главным занятием была охота за транспортными самолетами, «Дугласами» и летающими лодками. Это было Хартману по душе – тем более что в первые дни янки иногда появлялись в воздухе днем, и что может сделать транспортник, даже вооруженный пулеметной башней, против четверки «мессов», внезапно свалившихся из-под облаков? Имея сверхострое зрение, Хартман замечал цель издали даже в сумерках, а один раз и ночью, при свете луны. Пять сбитых Си-47 и «каталин» всего за одну неделю, а сколько будет еще?
Проблему с русским асом Эрих отчасти решил, переговорив с кригс-комиссаром. Точное содержание разговора так и осталось в тайне, но после комиссар объявил всем летчикам группы, что их боевой товарищ Эрих Хартман – это национальное достояние Германии, и если с ним что-то случится, это будет не просто пятном на репутации группы, но и предметом расследования гестапо. Так что Хартман, вылетая в составе четверки или восьмерки, надеялся, что от русского аса его будут прикрывать, не жалея себя – русский может промахнуться, а гестапо нет.
В тот день было всё как обычно. Они взлетели еще в темноте, чтобы с рассветом быть над морем, имея шанс поймать припозднившийся транспортник. Как бывало не раз, Хартман первым заметил цель: «Дакота», Си-47, курсом на Порту. Всё было так просто, что стало уже надоедать: доворот, выход в атаку, сейчас этот янки полетит в воду горящей кометой. Здесь, на высоте, уже было светло, и потому Хартман сразу заметил какое-то движение справа и выше. На него летел остроносый истребитель в характерном русском камуфляже.
«Один на четверых, и атакует – подумал Хартман – если это не самоубийца, то ас, тот самый! Откуда они узнали, что я здесь – у них тоже есть разведка, наверное, и этот транспортник был приманкой? И он как бешеный, будет прорываться ко мне, любой ценой, не думая о своей жизни – иначе его расстреляет НКВД за невыполнение приказа, так рассказывали нам на Остфронте. Может, он и погибнет после – но меня убьет! А я не хочу, не надо, жизнь прекрасна, зачем мне эта лотерея!»
Эрих Хартман всё же был отличным пилотом с быстрой реакцией. Крикнув: «Уходим!» – он свалил мессершмит в пике и включил форсаж. Ему хотелось сейчас лишь оказаться как можно дальше от своего убийцы.
Выровнявшись над водой, он мчался так несколько минут, выжимая из мотора всё. Боялся оглянуться и увидеть, что русский гонится за ними. «Только не меня, ведь позади еще трое, более удобные цели, сбей хоть кого-то из них!» Он мчался, пока не услышал по радио голос Шмидта, ведущего второй пары:
– Мы уходим в океан, что мы там забыли?
Эрих наконец решился посмотреть назад. Русского, к счастью, нигде не было видно, зато все трое его звена были налицо. Что они подумают о причинах бегства, Хартмана беспокоило мало – зато сам он остался жив. И в следующий раз будет намного более осторожен – даже увидев одиночный транспортник, сначала тщательно осмотреть небо, не прячутся ли где-то «охотники за охотниками». Неужели он забыл Орел, июнь месяц, когда его подловили именно так?
Самое паршивое, что до аэродрома они не долетели. На форсаже бензин расходуется быстрее в разы, назад хватило лишь дотянуть до берега, а там садиться на первую попавшуюся площадку. Хартман отделался ушибами, но фельдфебель Экерт, ведомый второй пары, погиб. И самолеты были сильно побиты.
Но это, на взгляд Хартмана (доложившего, что вел бой с целой эскадрильей американских палубных истребителей), было самой малой из неприятностей. Ведь не признают же виновным его, национального героя?
