Другие же гости просиживали в кают-компании часами без всяких на то причин. Но самым большим любителем выпить на дармовщинку был капитан порта. Причем пил он столько, что ему мог позавидовать любой пират семнадцатого века. Едва проглотив большую порцию коньяка, он снова выжидающе смотрел на вестового. За какой-нибудь час он мог высосать до дюжины стаканов.

У Гербера возникла мысль, которую командир воспринял с восторгом. Обычно уборка производилась в кают-компании сразу после завтрака, и, когда появлялись первые гости, все уже блестело. По новой системе уборка откладывалась на более позднее время. Когда приходил незваный гость, ему выдавали две порции спиртного. Затем появлялся вестовой и спрашивал командира, можно ли приступать к уборке. Тот милостиво давал разрешение, и вестовой появлялся снова с тряпкой и шваброй. Посетителю не оставалось ничего другого, как покинуть негостеприимный корабль.

Эта тактика была с большим успехом применена и к капитану порта. Когда перед ним разыграли эту комедию, он зло засопел, раздраженно схватил фуражку и ушел. Командир проводил его до трапа и хотел даже скомандовать сигнал к построению вдоль борта.

— Не надо, — буркнул капитан порта. — Если я уползаю задом с вашего борта, об этом не обязательно знать всем.

Он никогда больше не появлялся в кают-компании, зато с тех пор отводил их кораблю самое неудобное место, по возможности у угольного пирса. Сначала Рау воспринял это спокойно, но затем его гнев обратился на автора идеи, и для Гербера опять начались мучения.

В середине апреля на борту появился еще один фенрих. Он был крепкий, коренастый, с оттопыренными ушами и широким лунообразным лицом, на котором всегда витало нечто вроде улыбки. Олаф Хильмар Бельман был уроженцем Берлина. Оба его имени звучали претенциозно и сразу вызвали у командира недоверие и неприязнь. Переспорить его было нелегко. Тем, кто ему возражал, он объяснял на берлинском диалекте, что у них в голове присутствуют далеко не все необходимые винтики, что они не видят дальше собственного носа и, вероятно, еще не оправились после учебной воздушной тревоги. Матросы веселились, но вышестоящим подобное остроумие не слишком нравилось.

Когда на Бельмана излился первый поток брани командира, он вроде бы стоял как положено, но его улыбка превратилась в ухмылку, а кроме того, он шевелил ушами. Было ясно, что методы Рау не производят на нового члена команды никакого впечатления.

— Это плохо, — решил лейтенант Адам, когда Гербер рассказал о происшедшем. — Дайте ему понять, что он поступает неосмотрительно.

Однако, несмотря на предупреждение, Бельман продолжал в том же духе. У командира была привычка очень быстро есть. Кто не хотел остаться голодным, должен был мгновенно проглатывать свой обед: как только тарелка командира пустела, он сразу желал всем приятного аппетита и приказывал вестовому убирать со столов. Этот феодальный обычай он подметил на «Тирпице» и применял на своей посудине.

Бельман же обладал хорошим аппетитом, он любил есть медленно и с удовольствием. Он стал обдумывать, как бы ему получше отыграться. На следующий день он взял при раздаче совсем немножко и съел все раньше командира. За минуту до того, как доел свою порцию командир, Бельман наполнил миску снова, теперь уже до краев.

Командир поднялся. Он ошарашено поглядел на жующего фенриха, потом проворчал:

— Не буду вам мешать, — и ушел.

А Бельман преспокойно продолжал есть.

Сначала все это еще могло сойти за шутку. Но потом Бельман допустил непростительный промах. В бою с английскими торпедными катерами корабли охранения отвернули в сторону, чтобы иметь возможность лучше защищать караван. Это полностью соответствовало указаниям командования. Но в отряде насчет правильности маневра существовали самые разные мнения.

Командир пригласил к себе на выпивку нескольких офицеров с соседних кораблей. Вскоре разговор коснулся острой темы. Изрядно подвыпивший Рау хватил кулаком по столу и заорал:

— В следующий раз мы пойдем прямо на катера!

— И поднимем «Ричарда»! — продолжил Бельман.

Этого не надо было говорить. Офицеры замолкли, холодно и испытующе глядя на фенриха. Он задел очень чувствительную струнку. «Ричард», сигнальная буква «Р», — сигнал к тарану. Во второй половине девятнадцатого века, когда действие корабельной артиллерии было весьма ограниченным, таран считался важным тактическим приемом. Позже он потерял всякий смысл, но по непонятным причинам сохранился в книге сигналов.

В морском сражении при Скагерраке 31 мая 1916 года адмирал Шеер в 20 часов 27 минут понял «Ричарда» и велел своим крейсерам идти на таран на британские линкоры, что было, мягко говоря, вопиющей глупостью. Через несколько минут Шеер отменил приказ. Все, конечно, знали эту старую историю, но вспоминать ее на флоте было не принято. Старшие офицеры блюли традиции и для внутреннего пользования создали чистенькую военно-морскую историю, в которую всем и предлагалось верить. Кто не мог или не хотел этого делать, становился лицом нежелательным.

Бельман погиб для командира. Вопрос о его наказании был решен, нужен был только подходящий случай. И командиру долго ждать не пришлось.

В погожий майский день Бельман, Гербер и другие члены команды отправились купаться. Маленький пляж находился прямо у городской стены. На узкой полоске берега расположились женщины с детьми, многодетные семьи, команда какого-то корабля под присмотром обер-боцмана и многочисленные кучки девушек.

По разным причинам контакты между немцами и французами были запрещены, исключение составляли только бары «Флорида» и «Моряк». Но пляж был переполнен, и Бельман решил нарушить этот запрет. Порт, корабль и командир были далеко. Да и разве на молодом человеке в плавках написано, немец он или француз? Бельман завязал оживленный разговор с хорошенькой стройной брюнеткой.

— Бельман! — пытался предостеречь его Гербер.

Но Бельман будто не слышал. Он все ближе придвигался к девушке и наконец обнял ее за талию. Никто и не заметил, что командир с городской стены следил в бинокль за происходящим на пляже. Вечером Бельман, ничего не подозревая, вернулся на борт корабля. Рау сразу набросился на него:

— Вы, видно, спятили, что решили заняться любовью прямо на пляже?

Бельман пытался защищаться, и это еще больше взбесило командира. Он хотел сразу составить докладную, но по положению должен был дождаться утра.

На следующий день перед завтраком он вызвал Гербера и продиктовал ему длинную докладную, изобиловавшую грубыми выражениями, в которой требовал разжаловать фенриха Бельмана в матросы и перевести его в штрафники.

Бельман был разжалован и переведен, но не в штрафники, а на другой корабль. Командир отряда хорошо знал крутой нрав Рау, к тому же в данном случае он явно переборщил, хотя на флоте жестоко карались нарушения дисциплины, особенно при новом главнокомандующем. Бельман после разжалования стал боцманмаатом шлюпки. Это разжалование заставило-таки начальников поломать головы. Дело в том, что Бельман был всего лишь фенрихом запаса и мог быть разжалован только в боцманмааты шлюпки запаса, а такого звания во флоте предусмотрено не было.

«Боцманмаат шлюпки запаса» Олаф Хильмар Бельман с удовлетворением отметил, что перемена произошла явно к лучшему, — он не прогадал. Новый командир был гораздо симпатичнее, и обедать можно было как угодно и сколько угодно. А старому командиру, к великому раздражению последнего, он все время попадался на глаза, так как корабли стояли рядом.

Ветер посвежел. Начался сильный шторм, пошел дождь. Все текло и промокало. В одном месте доски палубы были повреждены и пропускали воду. Как раз под ними находилась каюта Рау.

Боцман получил головомойку, которая могла быть зарегистрирована как среднее землетрясение где-нибудь в Южной Англии. Затем Гербер получил — в том же тоне — распоряжение скорейшим образом позаботиться о ремонте.