«Меня оглушило словно обухом. Молча стоял, к горлу подступил комок, мешавший мне не только говорить, но и дышать. Костя! Друг мой! Как же так сплоховал ты? На командном пункте узнал все подробности нелепой гибели Миронова.
Сколько проклятий я мысленно послал заместителю командира Одесской авиабригады Г., который незадолго до начала войны прилетел к нам в полк и рассказывал о воздушных боях в Испании, где ему пришлось участвовать добровольцем. По тактике боя он нам не рассказал ничего умного, а только посоветовал отрезать плечевые привязные ремни. Из своего боевого опыта он вынес только то, как его сбили в воздушном бою и он с большим трудом сумел выброситься из горящего самолета из-за того, что плечевые привязные ремни запутались в ремне планшета.
Плохо закончилось для Кости некритическое отношение к неумным советам хотя и бывалого в деле летуна».
Так вот и передавался опыт, полученный в Испании...
Остались скромная могила в городе Котовске и несколько строчек в полковых документах — Миронов Константин Игнатьевич, родился в 1915 году в Казани, поселок Нижний Услон, умер 24 июня 1941 года... Осталась о скромном младшем лейтенанте и вечная память в книгах великого друга.
...Командир полка сообщил летчикам о полученном из штаба дивизии графике полетов «по сковыванию действий авиации противника с аэродрома Романа». Первую половину дня полеты должны были совершать одно за другим через определенные интервалы звенья 4-го полка, вторую половину — 55-го.
А. И. Покрышкин вспоминал:
«Все притихли... Никто не хотел умирать по глупости начальства.
Хотя немцы не получили доведенного до нас графика, но через пару дней составят копию его.
Начальство, лично не летая на боевые задания, имеет такое же представление об этом аэродроме, как о наших, на которых, к сожалению, нет даже ни одного зенитного пулемета».
Комэск Атрашкевич сказал:
— Товарищ командир полка! Это равносильно приказу послать нас на явную гибель. Лучше ударить один раз, но всем полком. Самолетов у нас достаточно для этого. Будем наносить удары по графику тройками — через неделю полк останется без самолетов и без летчиков.
В. П. Иванов, хорошо понимавший всю нелепость решений комдива и его штаба, мог ответить подчиненным только одно:
— Товарищ Атрашкевич! Это докладывалось начальнику штаба дивизии Козлову. Он подтвердил точность выполнения его приказа и график вылетов... Приказы не обсуждают, а выполняют.
Иванов, как мог, стремился сохранить своих летчиков — согласовывал действия с командиром 4-го полка, менял направления налетов, высоту, маневр, даже время ударов, что ему строго запрещалось. В отличие от комдива, Виктор Петрович внимательно выслушивал летчиков, вникал во все детали, лично участвовал в боевых вылетах. Потерь какое-то время удавалось избежать.
26 июня эскадрилья Федора Атрашкевича штурмовала переправы через Прут. Плотный огонь с земли летчики называли — «зенитный суховей...». МиГ Атрашкевича загорелся. «Самолет из горизонтального положения перешел в пикирование. Было видно, что он нацелен в самую гущу вражеской техники... Решил ли Атрашкевич идти на таран или же был убит в воздухе, мы никогда не узнаем. На самолете не было радиостанции... Превыше всего Федор Васильевич ценил в истребителе способность до конца выполнить боевую задачу», — пишет А. И. Покрышкин. В документах полка указано — родился комэск в 1905 году в Витебске. На обороте фотографии Атрашкевича, которую хранил Покрышкин, осталась надпись: «Молчи, грусть, молчи...».
Александр Иванович исполняет обязанности командира эскадрильи. Приказ — наносить штурмовые удары с оборудованного передовой командой полка аэродрома «подскока», расположенного у самой линии фронта у села Сынжерея. Утром эскадрилья, прилетев из Семеновки, заправлялась в Сынжерее горючим и боеприпасами, вечером, после боевой работы, возвращалась обратно.
Первый год войны истребители полка «жили больше интересами земли, чем неба». Надо было остановить или хотя бы замедлить движение наползающих с Запада колонн...
Наивысшие потери в Великой Отечественной войне среди летчиков выпали на долю летчиков-штурмовиков. Немцы, как известно, называли наши Ил-2 «черной смертью». Но смертниками были и сами пилоты Илов, заходящие на цели, закрытые по-немецки отлаженной системой зенитного огня. Не всегда спасало от гибели бронирование кабины, важнейших частей самолета. А МиГ-3 не имел такого бронирования, он предназначался для перехвата высотных бомбардировщиков... Покрышкин и его однополчане называли свои штурмовики «пляской смерти».
Перед очередным вылетом на штурмовку, который задержал утренний туман, Александр Иванович подошел к летчикам, собравшимся у самолета Леонида Дьяченко.
« — О чем вы тут спорите?
- Да вот, Дьяченко начал сравнивать наши штурмовки с выступлениями гимнастов под куполом цирка, — пояснил Лукашевич.
- А что, товарищ командир, схожего очень много. Мы при штурмовке крутимся над немцами и рискуем собой, как гимнасты без страховки. Захватывающий момент: объявляется «смертельный номер под куполом цирка», дробь барабанов — и все, затаив дыхание, ждут. Гимнасты срываются иногда с трапеции и бездыханными лежат на арене.
- А вот и есть разница. Музыкальное сопровождение состоит из трасс зенитного огня и разрывов снарядов... — высказался Лукашевич.
- А результат один. Упал гимнаст или ты врезался в землю и взорвался. Только и осталась добрая память о тебе у твоих товарищей».
Покрышкин прервал разговор: «Кончайте болтать, пока еще есть время — поспите». Потом он шел вдоль стоянок самолетов и думал: «Может быть, такие разговоры отвлекают их от тяжелых мыслей, служат своеобразной разрядкой. Они, рискуя собой, честно выполняют свой долг. Каждый из них безраздельно верит в нашу победу, хотя сомневается, что ему удастся дожить до нее...»
В сборнике «Крылатая книга» поэта Феликса Чуева рядом с фотографией А. И. Покрышкина и его боевых товарищей опубликовано стихотворение «Летчикам Великой Отечественной», в котором есть строки:
...Там ни дороги, ни окопа, И спрятать некуда себя, Но «подсоби!» кричит пехота, И ждет отмщения земля.
...Снова барабанная дробь зенитного обстрела, шумовая какофония боя. Они снова в кабинах своих МиГов, чья конструкция (за исключением средней части крыла — центроплана) состоит в основном из сосны и дельтадревесины с фанерой и дюралюминиевой обшивкой... Они снова исполняют «пляску смерти», пикируя с километровой высоты вниз...
Покрышкин, получив задание штурмовать дороги на двух направлениях, после раздумья решает: «Наиболее целесообразно действовать на этих разобщенных направлениях единой группой, в составе всей эскадрильи. В этом случае два или три звена наносят удар, а одно подавляет зенитный огонь и прикрывает штурмующих от внезапных атак вражеских истребителей. При таких условиях удары будут более эффективными и мы понесем меньше потерь».
Метод оправдывает себя. Горят подожженные летчиками автомашины на дороге от Унген к Кишиневу, затем северозападнее Бельц. Поврежденный самолет к утру отремонтирован техниками.
В одной из штурмовок зенитный снаряд разорвался в МиГе Довбни. Выбросившись на парашюте, он попал в плен. Остался жив, в отличие от замкомэска Федора Шелякина, сбитого 13 июля и погибшего на пути в лагерь военнопленных. В 1944 году Довбня вернулся в родной полк...
Еще несколько летчиков пропали без вести...
Анатолий Соколов был подбит 21 июля. С ведомым Алексеем Овсянкиным они приземлились на аэродром, который на карте оставался нашим, но к этому часу уже был занят немцами. Летчики отстреливались, а затем, как писали тогда, предпочли плену смерть. Об этом рассказал на допросе сбитый немецкий пилот.
...Площадка в Сынжерее оказалась небольших размеров. Как вспоминал Покрышкин: «На такую садиться можно только умеючи, с подтягиванием мотором». Александр Иванович объяснил своим летчикам, как надо здесь садиться, после чего произошел характерный для тех дней разговор.
