— И что же, — я решил не давать ей отвлекаться от основной темы, — заподозрил твой муж что-нибудь?

— Нет. Один раз спросил, почему я так коротко стригу ногти — детям так стригут, чтобы не грызли. Я объяснила — вода в бассейне хлорированная, от хлора ногти ломаются, слоятся. Но вообще Томас, конечно, не мог понять, что за бес в меня вселился. Я не только не избегала его, как раз наоборот, он сказал, что я изменилась, будто стала другой женщиной, раскованной, буквально помешанной на сексе, и сам же все объяснил, — мол, это плавание так на меня влияет, потому что в бассейне я избавилась от своей боязни глубины — в любом смысле слова. Теперь, сказал он, ты очертя голову бросаешься в бездну, нет, ты прямо-таки горишь, в тебе больше страсти, чем в первое время после нашего знакомства. Думаю, впрочем, он просто забыл, как оно в то время было. Прошло около двух месяцев. Спать я стала как сурок. Головных болей не было и в помине, спина, шея — все как рукой сняло. И работа моя продвигалась как нельзя лучше. Я чувствовала себя великолепно… Подожди-ка, налью себе еще.

Я услышал бульканье, потом — прихлебывание. И вдруг во мне шевельнулось подозрение: что, если все эти звуки, которые я слышу, заранее записаны на пленку и теперь она прокручивает запись? Меня так и подмывало сказать: «Хватит болтать, твои проблемы с научной работой мне интересны как прошлогодний снег».

— Скажи-ка, — спросил я, — у тебя что там, запись крутится?

— Нет. Сейчас, с тобой, я не стала включать запись.

— Ага. Так, значит, вы встречались два раза в неделю?

— Да. Мы встречались в бассейне два раза в неделю. Со временем стали опытнее, научились вести себя тихо, не сопеть, не задыхаться, мы, можно сказать, приноровились друг к другу. У меня теперь находилось время ощутить, какая у него кожа, удивительно мягкая, нежная, даже хлорированная вода ее не испортила. И однажды, когда мы, выйдя из кабинки, присели отдохнуть на краю бассейна, он сказал: «Знаешь, чего я больше всего хотел бы? Лежать с тобой и слышать тебя. И еще хочу тишины. Чтобы вокруг было тихо, спокойно». Он предложил на выходные поехать куда-нибудь.

Я посмотрел на счетчик: восемьсот пятьдесят два, восемьсот пятьдесят три, восемьсот пятьдесят четыре…

— Ну и что дальше? Я имею в виду, как вы расстались с мужем?

— Не надо спешить. Времени у нас достаточно. Итак, я сказала Томасу, что на выходные уезжаю во Франкфурт, хочу посмотреть книжную выставку, а заодно увидеться со школьной подругой, с которой не встречалась уже несколько лет. Но жить буду не у нее, а в отеле, потому что терпеть не могу ее мужа. Я солгала Томасу, впервые за все эти месяцы мне пришлось сказать ему неправду. Раньше я ничего не говорила — просто уходила утром в бассейн, мне не надо было чего-то выдумывать. Солгав, я почувствовала себя отвратительно, так отвратительно, что не передать, и подумала — ведь это чудовищная подлость. До сих пор не люблю вспоминать, как я сказала ему, что хочу посмотреть выставку. «Поезжай, конечно, — сказал Томас. — Замечательная идея». Я уехала в пятницу после обеда, мы встретились с Другим в не слишком известном, но дорогом отеле. Он заказал два номера, каждому свой, чтобы, не дай Бог, не возникло подозрений, если ему или мне позвонят из дома. Все предусмотрел.

Я услышал, что она отпила вина, затем последовала пауза.

— И что же было?

— Катастрофа. — Она снова отпила. — Жаль, что ты сейчас ничего не пьешь.

— Да, жаль. Но почему — катастрофа?

— В зеркале, которое висело в номере, отражалось зеркало над раковиной в ванной, и мне все было отлично видно. Он стоял там, в ванной, перед зеркалом и чистил зубы, да так старательно и долго, снизу вверх, сверху вниз, нет, ты только вообрази — я лежу в постели, жду, а он зубы чистит, неторопливо, точь-в-точь актер в рекламе зубной пасты против кариеса, а потом еще и зубочисткой орудовать принялся. Мы за ужином бифштексы ели. Наконец, вышел и говорит: «А ты пользуешься противозачаточными средствами?» — «Нет, — говорю, — еще чего!» Соврала. Потом сказала, довольно странно спрашивать меня теперь о таких вещах. В общем, полный крах, бред какой-то. Ну и не получилось ничего, как говорится. Спать я ушла в свой номер. В Берлин мы вернулись каждый сам по себе. Пока я ехала в скоростном экспрессе, по только что отремонтированным железнодорожным путям бывшей ГДР, у меня было время обо всем поразмыслить. И о моей семейной жизни.

Счетчик показывал уже девятьсот с лишним, и меня разбирало любопытство: что же будет, когда цифры дойдут до тысячи, — место для четвертого знака на диске не было предусмотрено. Счет опять пойдет с нуля или этот приборчик разлетится на куски? Сколько выходит? Шестьсот марок? Самый дорогой телефонный разговор в моей жизни. И ведь никому не похвастаешься таким-то рекордом… Ну, давай, выкладывай, что там еще? — подумал я.

— Едва перешагнув порог квартиры, я все рассказала Томасу, вышедшему в прихожую встречать меня. Он был ошеломлен, казалось, потерял дар речи. Ни отчаяния, ни упреков. В тот же вечер я перебралась к приятельнице. С Другим я никогда больше не виделась. С мужем у меня сохранилось нечто вроде дружеских отношений, он понял все правильно. Так было до сегодняшнего дня, а тут вдруг звонит и несет околесицу, будто с ума спятил. Совершенно сумасшедший день. А теперь еще и тебя встретила. Знаешь что? Мне вдруг захотелось поплавать. Боязни глубины нет и в помине. Если хочешь, можем встретиться сегодня в бассейне. Хочешь? Алло!

Я словно завороженный смотрел на цифры, вот-вот будет тысяча. Семь, восемь, девять и… на счетчике выскочил нуль.

— Что ты делаешь? Ты чем сейчас занимаешься?

— Ничем. Просто задумался.

— Так что? Хочешь?

— Да.

— Тогда надо поторапливаться. Бассейн открыт до десяти.

— У меня нет плавок.

— А там дают. Поезжай на такси. До скорого!

Я положил трубку. На счетчике была цифра тринадцать, то есть на одну единицу больше, чем до того, как я набрал ее номер. Я взял листок, на котором постояльцы записывали число условных единиц, соответствующее длительности разговора, и против своей фамилии написал: тысяча одна. И задумался — что же я завтра скажу, когда спросят, откуда взялась эта гигантская цифра. Мыслишку, что можно написать одну единицу, я сразу отбросил, это было бы непорядочно. Некоторое время пытался убедить себя: не надо никуда ехать, лучше сидеть в комнате, нельзя позволять обращаться с собой, точно с какой-то игрушкой, но потом подумал — нет, все же необходимо увидеть, что это за бассейн, ведь ты писатель, таковы законы ремесла, а сюжет, в сущности, неплох, из него можно что-то сделать. Но, разумеется, прежде всего, мне хотелось увидеть ее в купальнике. Да еще надо заглянуть в кабинку, посмотреть, какого она размера, кабинка, где все это творилось, уж наверное, она покажет мне кабинки. Взяв пансионное полотенце, я побежал на улицу к стоянке такси.

В бассейне и правда выдавали плавки во временное пользование. Сам бассейн — одно из старинных, выложенных пестрой кафельной плиткой сооружений, какие строили до Первой мировой войны. Пахло хлоркой и дезинфицирующими растворами, воздух был очень теплый, я мигом взмок, очки запотели, и я оставил их в кабинке. Близорукость у меня небольшая, но все-таки я не был уверен, что издали узнаю Тину среди прочих купающихся, тем более что она будет в шапочке. Я принял душ и подошел к краю бассейна, нырнул, лихо нырнул, вниз головой, получилось даже очень элегантно, прыгнув, я ничуть не согнулся, потом кролем проплыл до конца дорожки в теплой, необычайно, до отвращения теплой воде, у стенки ловко оттолкнулся и, вполне удачно развернувшись, поплыл назад, правда теперь уже порядком задыхаясь, и вдруг натолкнулся на старушку, та хлебнула воды и обругала меня, но слов я не услышал, потому что тоже с головой ушел под воду, поперхнулся, закашлялся, так что слезы выступили, наконец, барахтаясь и изо всех сил суча ногами, поднялся на поверхность, с омерзительным вкусом хлорки во рту. Огляделся. Кругом, куда ни посмотри, — старики и старухи, неуклюже бултыхавшиеся в воде. Ну и ну, уж не устроил ли дом престарелых занятия плаванием для своих обитателей? Только в отдалении у стенки болтался на длинной веревке, обвязанной вокруг пояса, белобрысый мальчонка, по указке тренера делал упражнения, видно, учился плавать. Вот уж не думал, что этот дедовский способ обучения до сих пор в ходу. Я спокойно поплавал еще полчаса в теплой как моча воде. Время от времени забирался на край бассейна и смотрел по сторонам, но Тина не появилась. В этой компании я был самым молодым, причем с хорошим отрывом от остальных. Из громкоговорителя послышалось: «Просим вас покинуть бассейн, через пятнадцать минут мы закрываемся». Я вылез из воды, оделся. И, уже выйдя на улицу, увидел над входом объявление: «Сегодня, 23 июня, нагрев воды выше обычного. Вечер пожилого пловца».