— Простите, пожалуйста, господин начальник станции, могу я вас побеспокоить и спросить кое о чем?

— Вы ничуть не беспокоите меня, сэр. Как вы, наверное, могли заметить, сейчас я свободен от своих профессиональных обязанностей, с которыми уже успел успешно справиться, и в данную минуту смотрю на свои артишоки, которые, увы, плохо растут.

— Сударь, весьма сожалею, что ваши артишоки растут плохо.

— Я тоже, сударь. Так о чем вы хотели меня спросить?

— Мы ищем одну даму. Ее зовут госпожа Донован.

— А, ту ирландку?

— Именно. Вы ее знаете?

— Кто не знает госпожу Донован?

— Неужели она здесь такая известная личность?

— А я разве непонятно выразился?

— А чем же она известна?

— Всем, сударь.

— Всем?!

— Только хорошим, сударь.

— Спрашивать дальше? — спросил уже меня Десмонд и, когда я кивнул, продолжил: — Скажите, пожалуйста, а что именно делает госпожа Донован?

— А разве я не сказал, сударь, что она дает деньги на все? На нужды деревни, школы, дома престарелых, что находится в конце улицы. Она думает даже о мелочах. Вон там растет старый дуб, под которым старики собираются поболтать. Так вот, как раз в этом месяце она распорядилась установить вокруг дерева крепкое сиденье, чтоб им было удобнее отдыхать.

Так можно было разговаривать до бесконечности, тем более что погода располагала, но тут Десмонд задал последний вопрос:

— А где живет эта замечательная ирландская дама?

Начальник станции вынул трубку изо рта и неопределенно взмахнул ею:

— Посмотрите туда, через дорогу от моей маленькой станции. Посмотрите направо, далеко-далеко, и налево, в сторону деревни. А потом посмотрите на тот высокий лес вдалеке, чуть левее, и на ферму, где на лугах пасутся коровы, чуть правее. А затем посмотрите на большой дом, окруженный стеной, там, на пригорке. Это и есть поместье госпожи Донован.

Десмонд молча посмотрел на меня, а потом с трудом выдавил:

— Благодарю вас, господин начальник станции.

— Всегда рад помочь, сударь. Вы что, собираетесь навестить госпожу Донован?

— Да, завтра. Спокойной ночи.

— И вам тоже спокойной ночи, сударь.

— Ничего себе поместье! — заметил я, когда мы немного отошли.

— Алек, нам непременно нужно туда проникнуть, — сказал Десмонд.

Вернувшись в гостиницу, мы по очереди приняли ванну и улеглись в постель, застеленную постиранным вручную безупречно чистым, хрустящим бельем.

На следующее утро в семь часов меня разбудил стук в дверь. Это горничная принесла кофе в термосе и свежие булочки. Со словами: «Обслуживание номеров, месье» — она поставила поднос на столик. И немало удивилась, даже расстроилась, когда я сказал, что позавтракаю чуть позднее. На самом деле я тоже расстроился, так как кофе был горячим, а булочки не просто какими-то круглыми кусочками теста, а настоящими круассанами, какие подают только в первоклассных отелях.

Когда горничная ушла, я встал с кровати, принял холодный душ и быстро оделся. Затем спустился вниз и, следуя указаниям, полученным накануне от метрдотеля, быстрым шагом пошел в сторону Ла-Typ-де-Пельс.

На окраине этой очаровательной деревушки я обнаружил монастырь, куда в данный момент и направлялся. Боюсь, я несколько утомил своим религиозным рвением с утра пораньше тех из своих читателей, что еще до сих пор со мной. И все же не могу опустить рассказ о посещении монастыря, ибо когда я вошел в часовню, где уже собралось около двадцати монахинь, обнаружил, что на восьмичасовой мессе, кроме меня, присутствует еще одно лицо, не относящееся к духовенству.

Это была женщина лет сорока, возможно, старше, одетая строго, но дорого, во все черное, на плечи она накинула норковую пелерину, в руках держала молитвенник на английском языке. Ее, безусловно, можно было бы назвать красивой, если бы не отрешенное, замкнутое выражение лица, а потому ее набожность поражала сильнее ее красоты. Когда я увидел во дворе старомодный «Роллс-Ройс» в прекрасном состоянии с шофером в униформе на переднем сиденье, то сразу догадался, что это ее машина, а она, скорее всего, англичанка.

Во время службы мы старались не смотреть друг на друга, хотя я пару раз поймал на себе ее взгляд. Но когда монахини причастились и мы с ней одновременно поднялись, чтобы принять евхаристию, я пропустил ее вперед, и она еле заметно улыбнулась мне.

По окончании мессы я бодрым шагом двинулся в сторону Бурье. Дама же остановилась поговорить с монахинями и несколько задержалась. Однако не прошло и нескольких минут, как меня нагнал старомодный «Роллс-Ройс».

— Молодой человек, может, вас подвезти? Вам куда?

— В гостиницу в Бурье.

На самом деле я с большим удовольствием прошелся бы пешком, но грех было упускать такую замечательную возможность. И я сел в машину.

— Вы англичанин? — поинтересовалась она.

— Нет, мадам. Наполовину шотландец, наполовину ирландец.

— И что же вы делаете в таком прекрасном, но таком отдаленном уголке Швейцарии?

— Заехал сюда по пути в Голливуд.

— Боже правый! Вы актер?

— Нет, мадам. Всего лишь автор. Но я помогаю другу, который в прежней жизни совершил роковую ошибку, за которую жестоко поплатился. И теперь у него появился шанс в буквальном смысле выбраться из грязи.

— В Голливуде?!

— Он певец. Исключительный голос, талант — единственное его достояние, — сказал я и, увидев в ее глазах искру понимания, продолжил: — Но перед отъездом он хочет повидаться со своим ребенком. Умоляю вас, разрешите ему. Всего на один день.

Она отпрянула, на лицо ее набежала тень.

— Так вон оно что. Он специально подослал вас в часовню, чтобы под предлогом фальшивого благочестия подобраться ко мне.

— Мадам, если вы полагаете, что я готов осквернить таинство причастия, — посмотрел я на нее в упор, — мне остается вас только пожалеть.

Теперь пришла ее очередь побледнеть. И когда машина подъехала к гостинице и я вышел, она еле слышно проронила:

— Пусть приходит.

Но на этом мои приключения не закончились. Когда «Роллс-Ройс» скрылся из виду, меня окликнул какой-то человек, протиравший во дворе ветровое стекло машины.

Это был крупный мужчина в очевидно дорогом коричневом костюме, а его машина разительно отличалась от той, из которой я только что вышел. «Альфа-Ромео» — низкая, шикарная и необычайно скоростная машина — лучший продукт итальянского автопрома.

— Доброе утро, — обратился он ко мне на безупречном английском. — Я вижу, вы знакомы с госпожой Донован.

— Так, шапочно. Она просто подвезла меня из Ла-Тура.

— А я знаком с ее племянницей. И вовсе не шапочно, — улыбнулся он, продемонстрировав крупные белые зубы. — Меня зовут Мунцио. И я надеюсь жениться на ней, когда она получит развод.

— Мои поздравления, — отозвался я. — Какая у вас прекрасная машина! Вероятно, очень быстрая.

— Лучшая машина в мире. Быстрая? Я вам сейчас скажу. Завтракаю я обычно в отеле, так как держу машину здесь, затем еду в свою контору в Милане, путь лежит вокруг озера по узкой, извилистой и крайне опасной дороге, дальше через перевал Сен-Готтард, не через туннель, дальше через границу и по отвратительным дорогам в Милан, а потом, когда с делами покончено, второй завтрак — и обратно сюда, как раз к чаю.

Звучало это совершенно фантастично, но я ему поверил.

— Вы, должно быть, первоклассный водитель.

— Лучший из лучших, — снова ослепительно улыбнулся он. — Я вожу эту машину так, как объезжают чистокровного жеребца, работая коленями.

— Вы отправляетесь прямо сейчас?

— Конечно.

— Тогда увидимся за чаем.

— Я вас обязательно найду. Я вам покажу класс, — в очередной раз блеснул он зубами.

Я вернулся в гостиницу, чувствуя, что для одного утра событий многовато, и, выпив наконец кофе, решил рассказать обо всем Десмонду, который уже успел позавтракать и ждал меня в номере на балконе.

— Мне кажется, я уже видел этого парня, — спокойно сказал Десмонд. — Такой большой и сильный. Должно быть, родом с севера Италии. Только такой и сможет удержать Клэр в узде. И какая удача, что ты встретил госпожу Донован. Теперь нам не дадут от ворот поворот. Хотя, насколько я понимаю, она вряд ли меня примет.