И проводил Десмонда по лестнице в гостевую комнату окнами во внутренний двор с садом.

— Располагайся. Здесь у тебя своя ванная. А теперь как насчет того, чтобы слегка перекусить?

— Категорически нет, Алек. Я бы с удовольствием помылся, а потом мы можем поговорить.

Я улыбнулся, положил ему руки на плечи и хорошенько встряхнул, чтобы он наконец расслабился. Ведь мы не виделись столько лет. Затем я спустился на кухню проверить, как там дела у нашей замечательной домработницы миссис Палмер, которая обычно уходила в четыре, но сегодня любезно задержалась.

— Обед готов, сэр, — сказала она. — Отбивные на гриле, картошка почищена, салат и яблочный пирог в холодильнике.

— Спасибо, миссис Палмер. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились остаться.

— Не за что, сэр. Для вас все, что угодно, — улыбнулась она и, уже уходя, добавила: — Ваша почта на столике в холле, сэр.

Поднявшись наверх, я бегло просмотрел письма, показавшиеся мне многообещающими, и прошел в гостиную. Десмонд был уже там и с интересом оглядывался по сторонам.

— Да будет тебе, Десмонд, хватит глазеть. Садись поближе.

— Не могу, Алек. Такая чудесная комната, все так изысканно, а твои картины…

Я схватил его за руку и насильно усадил рядом с собой на диван. Но он не мог оторвать глаз от картин.

— Замечательный Сислей, ранний Утрилло, Мэри Кассат, а эта прелестная жанровая сценка в фиолетовых тонах, наверное, Вюйар?

— Да, актриса мадам Мело с дочерью. Ну все, хватит, Десмонд! Ты меня в краску вгоняешь.

— Не могу, Алекс. Я в полном восторге! Господи боже мой, неужели это Гоген?! Понт-Авен. Это когда он вернулся с Таити без гроша в кармане.

— Хватит, Десмонд. Да, у него действительно не хватило денег на холст, и он написал эту милую вещицу на мешковине. Естественно, мне пришлось отдать натянуть ее на новый подрамник. В Нью-Йорке, там, где я и купил ее. И, заметь, картина в подлинной раме времен Людовика XVI, естественно, обрезанной под нужный размер. А теперь, Десмонд, рассказывай, как…

— Алек, последний вопрос. Вон то изумительное изображение Сены…

— Десмонд, об этом шедевре я могу говорить бесконечно. Это моя самая любимая картина. Сена в районе Пасси. Последний пейзаж, написанный Кристофером Вудом. На обороте письмо от его матери.

— Как раз перед… Кажется, на вокзале в Салисбери…

— Да… Какая утрата!

— Алек, похоже, ты здесь один? — нарушил затянувшуюся паузу в разговоре Десмонд.

— Совершенно верно. Моя дорогая жена и мои сорванцы сейчас в Суссексе.

— Что, в отеле? — поинтересовался Десмонд, рассматривая фотографию на маленьком столике.

— Разумеется, нет. У меня в Суссексе есть старая * развалюха. Но мы там довольно часто бываем.

— А скажи, этот прелестный дом в георгианском стиле с божественными кирпичными конюшнями, переделанными в лоджию с видом на меловые холмы… — безучастно спросит Десмонд. — Скажи, чей он?

— Это дом викария, естественно, ему и принадлежит. Очень неплохой парень. А дальше по дороге — Меллингтонская церковь. Подлинная нормандская, что видно по каменной кладке. Невозможно передать, до чего красива! Как-нибудь на днях обязательно тебя туда свожу.

— Спасибо, Алек. Быть может, викарий разрешит нам остановиться в своем старом доме, — заметил Десмонд и, помолчав, добавил: — Алек, ты по-прежнему самый лучший друг, о каком только можно мечтать. И все же, ради бога, не надо преуменьшать собственных успехов из-за того, что я по глупости сам разбил свою жизнь!

— Брось, Десмонд! У тебя еще все впереди.

— Не брошу. Ты сумел закончить школу и университет без гроша в кармане. У тебя не было денег, и ты устроился помощником врача. Это такая нагрузка! Тебе частенько приходилось вставать по ночам, но ты умудрился блестяще сдать экзамены и в мгновение ока обзавелся блестящей практикой. И вдруг глядь — ты продаешь практику и становишься популярным романистом, пишешь бестселлеры. Это же просто чудо какое-то! А я… Я бывший священник, выброшенный из лона Церкви, бывший муж, покинутый, слава Тебе, Господи, стервой-женой, и в кармане у меня едва ли найдется больше тридцати фунтов.

— Десмонд, успокойся, пожалуйста, — остановил я друга, обняв его за плечи. — Мне просто чертовски повезло. А теперь попробуем добиться чуда и для тебя. Вспомни хорошенько, что сказала, вернувшись в Дублин, Беделия Би.

— Она много чего говорила. Она, вообще-то, ничего, к ней только надо привыкнуть. Ну, а дело обстоит в общем так. Они намерены снять фильм о жизни Энрико Карузо. Конечно, название будет другое. Какая-нибудь пошлятина типа «Золотой голос» или «Голос, в котором звучит дыхание рая». В любом случае сценарий уже готов, но первоначальная идея использовать записи Карузо никуда не годится, поскольку все старые записи жуткого качества, а если даже и нет, в результате они получат просто невнятное механическое воспроизведение. А потому они лихорадочно ищут кого-то, кто бы мог исполнить роль Карузо и по возможности спеть, как он. Если верить крошке Беделии, роль прямо-таки создана для меня, и не могу не отметить, что наша Би далеко не дура и знает Голливуд как облупленный. Я ей приглянулся — один бог знает почему, — и она пытается получить для меня эту работу.

Не выдержав, я взял руки Десмонда в свои и крепко сжал.

— А вот и твое чудо, Десмонд! Это просто сказочная возможность. Она послана тебе Богом. О таком начале карьеры можно только мечтать. Теперь тебя будет не остановить. Десмонд, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Обещаю. Конечно, я поеду с тобой. У меня там тоже кое-какие дела. Завтра пройдемся по магазинам. Остальное я беру на себя: билеты, бронирование мест, номера в гостиницах, словом, все.

— Но сперва я хочу повидать свою малышку. Она с мадам, в Швейцарии.

— Заскочим по дороге. Сядем на пароход в Генуе.

Я продолжал говорить, крепко сжимая его руки, а он вдруг поднес мои пальцы к губам и поцеловал. И, к своему ужасу, я заметил, что он с трудом сдерживает слезы.

— Алек, ты слишком добр, бесконечно добр к такому конченому человеку, к такому жалкому неудачнику, как я. Именно за это я всегда любил и люблю тебя.

— Хватит, Десмонд! Давай, вставай! Поможешь мне с обедом.

Спустившись вместе с Десмондом на кухню, я включил электрогриль и зажег газ под картошкой.

— Я подумал, что сегодня тебе вряд ли захочется идти в ресторан. Так что пообедаем дома. Ты есть хочешь?

— Ужасно. Особенно сейчас, когда я наконец отошел от качки. Меня всю дорогу выворачивало наизнанку, — сказал он, усаживаясь за кухонный стол. Я последовал его примеру.

— Все же прекрасный метод для восстановления аппетита придумали в свое время древние римляне!

— Но при этом достаточно неприятный.

— А помнишь старину Бошампа с его тортом? При таком аппетите он наверняка еще до сих пор жив.

— Да уж, что-что, а поесть он любил, — улыбнулся Десмонд. — Но боюсь, старой матери-настоятельницы уже нет на белом свете.

— О да. Она, несомненно, в раю. Десмонд, никогда не забуду, как ты пел для нее. Думаю, именно тогда нам с тобой было назначено судьбой связать свою жизнь с кино.

— А я в жизни не забуду ту толстенькую коротышку, капитана женской хоккейной команды! Какая спортсменка! А какая попка!

Когда картошка сварилась, я полил ее маслом и перевернул мясо на гриле.

— Алек, давай прямо здесь и поедим. Жуть как неохота тащить все это наверх.

— Даже не думай. Отправляйся в столовую. Там уже давно накрыт стол.

Десмонд посмотрел на меня неуверенно, но послушался. Я быстро поставил блюда в небольшой кухонный лифт в стене и присоединился к своему другу.

— Алек, а где же еда? — удивился Десмонд.

Я нажал кнопку в стене. Послышалось тихое жужжание, распахнулись филенчатые створки в стене — и наш обед оказался перед нами.

— Здорово придумано.

— Теперь уже нет нужды гонять прислугу по крутым викторианским лестницам. Наша миссис Палмер — просто чудо, но и она ни за что бы не согласилась!