Войско Шарбараза — точнее, оставшиеся две трети или около того набросилось на оазис, словно стая голодных волков на одного-единственного цыпленка. Источник, небольшой клочок поля и рощица финиковых пальм — идеальное место для караванов, пересекающих засушливые земли между Макураном и Видессией.

Люди Шарбараза съели все, что попалось им на глаза, и ему пришлось поставить возле источника вооруженную охрану, чтобы они не погубили его.

Когда через два дня, отдохнув, дав отдых лошадям и наполнив водой все бурдюки; они тронулись дальше, Абивард заметил:

— Если бы до Видессии было полегче добираться, мы бы много чаще с ней воевали.

— Войска, что наши, что видессийские, как правило, идут через Васпуракан, — ответил Шарбараз. — Тамошние горные проходы — наилучший путь. Но пока все складывается против нас, мы не можем и надеяться добраться туда, выйти на их сторону и при этом сохранить, хоть какое-то войско.

— Интересно, что подумают видессийцы, когда мы покажемся на их границе? сказал Абивард. — Может быть, решат, что мы начали, вторжение. — В его улыбке не было веселья. — Когда-нибудь… но не сейчас.

Абивард посмотрел по сторонам. Даже поредевшее из-за поражений и дезертирств, войско Шарбараза насчитывало несколько тысяч человек. Если вся эта сила в лоб обрушится на видессийцев и захватит их врасплох, то сможет их здорово потрепать, прежде чем будет разбита. Но, как он уже заметил раньше, с этим придется повременить. Если они хотят вернуть себе Макуран, без помощи Видессии им не обойтись. Шарбараз смотрел на восток:

— Если карты и проводники не врут, в двух днях пути отсюда есть еще один оазис, а еще через пару дней пустыни — Серрхиз, другое государство, другой мир.

— Величайший, ты говоришь по-видессийски? — спросил Абивард. Сам он немного разбирал хаморские наречия, но они были родственны макуранскому. О видессийском языке он не имел представления.

Шарбараз бойкой скороговоркой произнес несколько фраз на плавном мурлыкающем языке, напомнившие Абиварду звуки, издаваемые вином, когда его выливают из узкого кувшина — глюк, глюк, глюк. К его большому облегчению, Царь Царей вновь перешел на макуранский:

— Да, меня обучали видессийскому; отец считал, что это мне следует знать. Довольно много народу из знати и купцов, особенно в юго-восточных областях, говорят по-видессийски. А некоторые из видессийских вельмож знают макуранский.

— Приятно слышать, — сказал Абивард. — Я боялся, что, когда мы попадем туда, я буду не лучше глухонемого.

— Нет, у тебя получится, — сказал Шарбараз. — Видессийским овладеть нетрудно, только вот некоторые звуки даются с трудом. — Он зашипел и зашепелявил, показывая, что имеет в виду. — Зато видессийцы не выговаривают «ш», так что мы квиты. Их язык очень хорош для передачи тонких оттенков смысла.

Не знаю, оттого ли это, что они так активно используют его для споров об истинной природе их бога Фоса, или же они ведут эти споры потому, что видессийский это позволяет. Что было раньше — курица или яйцо?

— Не знаю, — честно ответил Абивард. — Я не рожден мудрецом; когда я начинаю думать о всяких мудреных вещах, у меня мозги скрипят, как мельничное колесо, забитое грязью.

Шарбараз расхохотался.

— В большинстве случаев чем проще, тем лучше, — согласился он. — Но если бы все в жизни было просто, я сел бы на отцовский трон, и вся история. Но так просто не бывает, поэтому придется нам погрузиться в видессийские хитросплетения.

Абивард показал на едва заметное облако пыли, поднимающееся над горизонтом:

— Не пришлось бы нам встретиться с ними раньше, чем ожидали. Что это?

— Не знаю, — глухо проговорил Шарбараз, — но я сказал бы, похоже на войско. — Он стукнул кулаком по прикрытому доспехами бедру. — Откуда они узнали, что мы идем? Мы пока не в состоянии задать трепку неприятелю, готовому к встрече с нами.

Разведчики уже поскакали вперед, чтобы оценить размеры надвигающейся угрозы. Через несколько минут один из них галопом возвратился к войску.

Абиварда поразило, что разведчик едва не лопается от смеха.

Шарбараз тоже заметил это и побагровел от ярости.

— С ума сошел?! — заорал он на разведчика. — Они выколотят нас, как коврики, а ты смеешься?

— Величайший, умоляю простить меня, — сказал разведчик, не прекращая смеяться. Он даже пустил слезу, оставившую чистый след на его грязном, пропыленном лице. — Впереди нет никакого войска, величайший, просто огромный табун диких ослов пылит, будто кавалерия.

Шарбараз от изумления раскрыл рот, потом и сам расхохотался пронзительным тонким смешком, выражавшим, как показалось Абиварду, высшую степень облегчения.

— Ослы, говоришь? Господи, да они нас самих выставили сущими ослами!

— Так пусть ответят за свою наглость! — воскликнул Абивард. — В конце концов, это ведь свежее мясо, а мы его давненько не едали. Устроим охоту и накажем их за то, что до смерти нас напугали.

— Быть посему! — сказал Шарбараз. К стаду, устремившемуся в бегство по бескрайним зарослям кустарника, поскакали лучники. Глядя на удирающих в ужасе ослов, Абивард испытал острое желание, чтобы всех врагов можно было одолеть с такой же легкостью.

Абивард так и не понял, когда же войско перешло границу и углубилось на видессийскую территорию: новый бесплодный ландшафт ничем не отличался от прежнего. Однако, когда воины вышли к деревне, все сомнения испарились: среди беспорядочно разбросанных каменных домиков стояло строение побольше с золоченым куполом, увенчанным деревянным шпилем, — Храм Фоса, видессийского бога добра.

Вместе с сомнениями испарились и местные жители; лишь клубы пыли в отдалении указывали направление, в котором они бежали.

— Приятно сознавать, что кто-то даже сейчас может принять нас за победоносное войско, — заметил Абивард.

Заль, ехавший рядом, поцокал языком:

— Надо же, слышать такое от доверчивого юного господина, который впустил в свою крепость сборщика налогов, даже не проверив, насколько у того острые клыки. Ты возмужал на войне, парень. — Он усмехнулся, показывая, что не имел в виду ничего обидного.

— Пожалуй, ты прав, — ответил Абивард. — Стоит несколько раз испытать, как разгорается и гаснет надежда, и ты уже не так уверен в наилучшем исходе, как прежде.

— Да уж! — согласился Заль. — Очень плохо, конечно, только так оно и есть.

С этого часа Шарбараз приказал разведчикам носить щиты мира, чтобы видессийцы как можно скорее поняли, что он пришел не как захватчик, а как проситель. Эта мера очень скоро оправдала себя. Уже на следующее утро разведчик вернулся не с докладом о табуне диких ослов, а с видессийским сотником.

Как и многие из воинов Шарбараза, Абивард с любопытством разглядывал первого увиденного им видессийца. Тот восседал на довольно сносной лошадке, в довольно сносной кольчуге и кожаных штанах. Под рукой у него был лук, за спиной колчан, а на поясе — кривой меч.

Шлем его представлял собой нечто среднее между привычным макуранским конусом и полушарным куполом. Шлем не был дополнен ни кольчужной сеткой, ни забралом, так что Абивард хорошо рассмотрел лицо видессийца. Кожа у него была чуть светлее, чем у большинства макуранцев, нос несколько тонковат, а почти треугольное лицо сужалось от широкого лба к хрупкому, почти женскому подбородку. На подбородке и на скулах прорезался легкий пушок.

— Ты говоришь на моем языке? — спросил Шарбараз по-макурански.

— Да, немного. На этой границе все говорят. — Видессиец неплохо владел макуранским, хотя из-за акцента некоторые слова понять было трудно. Его бровь настолько тонкая и выгнутая, что Абивард подумал, уж не выщипана ли она, удивленно поднялась. — Но здесь мне положено задавать вопросы. Для начала, кто ты такой и что делаесь в моей стране, притасив с собой целое войско? — Он прошелся по рядам всадников цепким, чуть презрительным взглядом, говорившим, что ему доводилось видеть войска и получше — каждый день, а то и дважды в день.