Помню еще ряд помещений с клетками, в клетках были остовы непонятных существ. Потом нас накрыло. Внезапно и разом. Может, не разом, может, это мне сейчас так кажется, а на самом деле мы постепенно теряли контроль над своим разумом и телом…

Накрыло – и я шагал куда-то, как покойник, с трудом волоча ватные ноги. Ничего не вижу, не слышу, не понимаю. Вроде и зрение есть, но не вижу. Чувствую только, что впереди меня так же, как я, ковыляет Косой, мертвой хваткой вцепившийся в автомат.

Обращаю глаза в себя и ориентируюсь по внутреннему зрению. И тут приходит острое понимание надвигающейся беды. Что-то страшное и непоправимое произойдет через несколько шагов с нами. Только остановиться я не могу. Над телом я не властен. Разум в панике ищет выход из создавшегося положения. Ищу причину и нахожу. Некто движется рядом, одним курсом с нами. Глаза не видят его, но чувствую, что он где-то между мной и Косым, чуть в сторонке, ведет нас, как собак на веревке. Пробую шевельнуть правой рукой, плетью повисшей вдоль тела. Чуть-чуть, слегка. Получается, но не очень. А времени не остается. Беда всё ближе. И тогда внезапно нахожу решение. Перестаю сопротивляться и ускоряю шаг. Поравнялся с невидимым. Вот он! В метре от моего правого плеча. Рывком отправляю левую руку за поясницу и, вытащив пистолет, стреляю из-за спины направо. Не глядя, не поворачивая головы. Раз! Два! Три! Невыносимая боль врывается в мозг сотней раскаленных иголок. Палец еще жмет на курок, но я уже валюсь с ног, теряя сознание…

Прихожу в себя на полу. Мордой в блевотине. Штаны мокрые. В голове туман.

Отрываю голову от пола и смотрю на фигуру рядом в черной луже. Кажись, попал. Это меня слегка успокаивает.

Перевожу взгляд вперед. Всё правильно. Впереди валяется Косой, весь скрючившись от боли. Изо рта вытекает лужа. Всё мясо из себя выкинул. Да-а, плотно мы поели.

Поднимаюсь на ноги. Пол какой-то неправильный – качается под ногами. Привалился плечом к стене. Так надежней. Сполз по стенке опять на пол. Надо посидеть, отдохнуть.

Сил нет совсем, как в детстве, когда от стаи убегал. Вот так же сидел на бордюрчике второго этажа, ничего не понимая. Как туда запрыгнул, не помнил. И что там, на земле, происходит, не понимал. Стая рвала кого-то. А он пронзительно и отчаянно верещал, пока чьи-то зубы не порвали ему горло. Так и погиб Ящерка. А я ничего не чувствовал в тот момент… Ничего. Сидел с совершенно пустой головой и не мог пошевелиться. Косой, который повис на водосточной трубе, рассказал мне потом, что своими глазами видел, как я с разбега запрыгнул на этот карниз, а это добрых четыре метра, если не больше. Так и сейчас сижу и тупо рассматриваю эту хрень, что нас вела.

Недоросток какой-то. Может, пацан? Да нет, не пацан. Руки тонкие, пальцы как у паука, голова лысая, морщинистая. Старик, что ли? Надо встать да глянуть получше. Вроде пол уже не шатается. Поднялся, подобрал свой пистолет, подошел. Оно лежало на боку. В левом боку было две дырки: одна у пояса, другая повыше, у подмышки. Из верхней дыры со свистом выходили кровавые пузыри. Дышит еще. Перевернул его на спину, и на меня со злобой уставились два глаза. Вру. Три! Третий глаз был в складках кожного нароста посреди лба. Фу! Ну и урод! Маленький рот, сведенный в гримасе, приоткрылся, словно он хотел что-то сказать, но не сказал. Только пустил те же красные пузыри, и тонкая струйка крови потекла по подбородку. Вот и всё.

Я прикрыл ему остекленевшие глаза и пошел к Косому – что-то долго он отдыхает. Косой был в отключке. Вот оно что! Впереди, в метре от Косого, стояла пелена. Действующая! Не появляющаяся и проходящая время от времени, а неподвижная. Она перекрывала конец коридора. Вот куда эта тварь нас вела – зажарить хотела. Оттащил Косого подальше и принялся тормошить. Он мычал, но глаза открывать не хотел. Пришлось отвинтить фляжку и влить ему в рот. Он заперхал, глаза открылись.

– От… отвали… – с трудом выдавил Косой.

– Давай, друг, вставай, хорош спать.

– Где мы?

– Здесь, как видишь.

– Где здесь? Мы же пулемет несли? Где Лом, Коротышка? Я не на шутку встревожился:

– Косой, ты что, ничего не помнишь? Мы здесь, в подвале, как на лифте спустились, так и шарахаемся тут вторые сутки.

Он замотал головой, с ужасом оглядываясь по сторонам.

– А это что за бабай? – уставился он на покойничка.

– Короче, Косой, видать, он тебя хорошо приложил. Тут такое дело…

И я вкратце, что помнил, рассказал ему про наши похождения. Он сначала не сильно поверил, но живой автомат и куча боеприпасов внушали уверенность, что всё рассказанное мной – правда. Вот только куда я свой автомат дел, я вспомнить не мог. Помню, что из оружейки мы оба с автоматами выходили. Консервы я штык-ножом вскрывал. И всё. Как обрезало.

– Он, значит? – кивнул Косой, осматривая убитого.

– Ага.

– А дед говорил, что мутантов больше нет, вымерли. Видать, не все. Смотри, браслетик у него на руке, написано что-то.

Я подошел ближе и прочитал надпись на белом нержавеющем браслете: «№ 445 – Циклоп».

Хаймович взволнованно мерил комнату шагами. После первых охов и вздохов он отошел.

Сначала, правда, отругал нас для порядка, что мы треплем его старческие нервы и не заботимся о его пошатнувшемся здоровье. Однако, судя по тому как он стиснул нас в объятиях, здоровья у дедушки было еще прицеп и маленькая тележка. Затем усадил нас на диван и принялся допрашивать. Пока я сбивчиво рассказывал, выкладывая содержимое рюкзака на пол, дед всучил нам по кружке горячего чая и водрузил на стол сковородку с ароматным дымящимся рагу. Косой запустил руку в свой рюкзак и, улыбаясь, поставил на стол жестяную банку с мясом. Консервы произвели впечатление. Хаймович подхватил ее, повертел, читая тисненую надпись на торце.

– И вы их ели?

Мы с Косым хором кивнули.

– Одного не понимаю, как вы после этого живы остались? Я понимаю, молодость и крепкие желудки, но, судя по дате изготовления, эта тушенка давно превратилась в яд. Трехглазых зеленых человечков после такой пищи кто угодно увидит и слонов, взлетающих с крыши.

– Хаймович! Гадом буду, вкусная! – Косой в доказательство принялся вскрывать банку, орудуя ножом.

Дед опустил свой любопытный нос в банку и понюхал, на мгновение мне показалось, что он, как древнее животное, втянет в себя всё содержимое банки носом, и я прыснул в кулак.

– Хм, пахнет неплохо. По крайней мере признаков разложения не заметно.

– А я про что? Ты попробуй! – взбодрился Косой. Старик осторожно поддел кусочек вилочкой и поднес к глазу: ни дать ни взять – ворон на мышь прицелился.

– А скажите-ка, молодые люди, на этом складе было прохладно?

– Да не жарко, мы в ватниках спали. Да ешь, не боись, проверено, мы-то живы, а банок по десять с Толстым уговорили.

Дед таки положил кусочек в рот и стал медленно разжевывать.

– Бог мой, какие забытые ощущения! Какой вкус! Никогда не предполагал, что банальная тушенка будет деликатесом. Впрочем, что я говорю, вся прежняя жизнь – сплошной деликатес. Так и рождаются сказки о рае…

В гостевое окно влетел камень и прокатился по полу.

– Дед! Ты дома? – донесся с улицы тонкий мальчишеский голос. – Дед! Косой не вернулся?

– Здесь я! – отозвался Косой. – Это мои, – встрепенулся он. – Засиделся я тут, пора. Завтра с утра зайду.

Косой поднялся и вышел в гостевую, на ходу накидывая рюкзак на плечо.

– Шустрый! Привет! Как там дела дома?

– Дядя Косой?! Луиза послала тебя сыскать. Да и наши волнуются. Вас нет три дня, а вчера еще Хромой пропал.

– Ладно, Шустрый, пошли домой. Там разберемся. Поднимаясь по лестнице к двери, Косой обернулся:

– Спасибо, Хаймович, за еду, а Толстого завтра никуда без меня не отпускай.

И подмигнул. Улыбка на его лице разъехалась до ушей. Видимо, он уже представлял, какой эффект на пацана произведет его появление с автоматом.

– До свидания, Федор. Всегда рад твоему визиту.