– Вы бы видели их лица… – закатывая к небу глаза, говорил торговец, – это настоящие головорезы, для которых убить человека проще, чем моей Хайке съесть картофельный кнейдлах! Бац-бац – и в саду у Аничкова дворца остались одни лишь трупы. – Он в ужасе посмотрел на меня и добавил: – если бы вы, ребе, слышали, что они говорили о тех, кто убил царя! Ох, не хотел бы я быть на их месте…

Кстати, от него узнал я и о том, что жандармы и военные взяли под контроль все вокзалы и заставы на выезде из города, так что теперь всем отъезжающим вменялось не только предъявить документы при покупке билетов на поезд, но и обращаться в полицию, чтобы получить специальное разрешение на то, чтобы покинуть Санкт-Петербург.

После этой беседы настроение у меня стало совсем скверным, и я, пообедав в кухмейстерской неподалеку от рынка, побрел в меблированные комнаты. Надо было думать, как выбраться из этой заварухи. Судя по всему услышанному, город был заперт так же тщательно, как клетка канарейки на окне у сапожника. Утешало лишь одно – во время теракта погибли его исполнители, и о моем участии в нем практически никто не знал. Мистер Уайт (или как там его на самом деле) наверняка уже за пределами Российской империи, а знатные особы, имеющие отношение к убийству царя, не знают, кто именно его организовал.

Главное, что дело сделано, а деньги мною получены. К господину Алексею Александровичу Лопухину – директору департамента полиции, одному из тех немногих, кто хоть что-то знал обо мне, я обращаться не буду. Надо, чтобы он совсем обо мне забыл. Чутье подсказывало, что именно с него начнут эти вдруг откуда-то взявшиеся «пятнистые», а также рыскающие по городу жандармы, которые сейчас просто землю роют в поисках членов «Боевой организации». Будь я на их месте, я бы именно так и сделал – а значит, будем держаться от департамента полиции подальше. И вообще, у того, кто прячется – сто дорог, а у того, кто ищет – только одна. Успокоив себя такими рассуждениями, я двинулся по Садовой.

Войдя в дом мадам Перно, я стал подниматься по лестнице. Чувства мои обострились, как у загнанного зверя. Но ничего подозрительного я не заметил, и, достав из кармана пальто ключ от нумера, открыл им дверь.

Неожиданно кто-то сильно ударил меня в солнечное сплетение. Мир вокруг перевернулся, и я на какое-то время потерял сознание. Очнулся от того, что чья-то рука довольно сильно шлепала меня по щеке. Я сообразил, что лежу на полу лицом вниз, а руки мои связаны за спиной. Открыв глаза, я увидел то ли ботинки, то ли сапоги – высокие, шнурованные, явно хорошего качества… Кряхтя, я приподнял голову повыше.

На старом венском стуле напротив меня сидел молодой мужчина, с ярко выраженной внешностью уроженца Кавказа, одетый в военную форму странного покроя, покрытую разводами черного, темно-зеленого и коричневого цвета. Он нехорошо смотрел на меня и улыбался.

– Очухался, гнида, – сказал он даже как-то ласково, – вот и пришла пора тебе ответить за все твои подлые делишки… Александр Васильевич, – обратился он к кому-то, кто, как я понял, стоял позади меня, – вот, полюбуйтесь: сам Евно Азеф, в полном своем непотребстве. Сопротивления не оказал, хотя и держал при себе в кармане «браунинг»… – «пятнистый» достал из своего кармана мой пистолет. – Но от полноты впечатлений при нашей с ним встрече даже как-то обоссался.

Только сейчас я почувствовал, что лежу в луже чего-то теплого…

За моей спиной раздался хрипловатый баритон:

– Да, Николай Арсеньевич, это он самый – главный злодей собственной персоной. Евно Фишелевич Азеф: он же «Иван Николаевич», он же «Валентин Кузьмич», он же «Толстый».

Перечислив все мои партийные псевдонимы, невидимый мне Александр Васильевич, к моему ужасу, продолжил:

– Он же – «Раскин», высокооплачиваемый агент охранки и по совместительству агент британской разведки, завербованный англичанами еще в бытность его учебы в Карлсруэ. Не так ли, уважаемый ребе?

Похоже, этот человек, знающий всю мою подноготную, просто надо мною издевался…

– Золстлэбм обэрнитланг! – сказал я, неожиданно вспомнив ругательство своей далекой молодости. В переводе с идиша оно означало: «Чтоб ты жил, но недолго!».

Каково же было мое удивление, когда неизвестный ответил мне на моем же родном языке:

– А богегениш золстн хобн мит а козак («Чтоб ты повстречался с казаком»)! – И добавил немного погодя: – С казаком тебе вряд ли придется встретиться, но думаю, что наши ребята вполне сумеют заменить тебе это удовольствие.

Затем он обратился к «пятнистому»:

– Ладно, товарищ старший лейтенант, хватит тут упражняться в остроумии с этим шлимазлом. Давайте, для полного потрошения везите его к нам на базу, там мы с ребе Азефом сможем поговорить не торопясь и более предметно…

От слов «товарищ» и «потрошить» я на какое-то время впал в ступор. Но тут по лестнице прогремели чьи-то шаги, на мою голову и плечи набросили плотный мешок из черной ткани, потом неизвестные подхватили мое упакованное, как у мумии фараона тело и потащили его, то есть меня, в неизвестном мне направлении.

Ранним утром посыльный принес маркизу Ито короткую записку. В ней сообщалось, что глава русской делегации Великий князь Александр Михайлович хотел бы видеть его в адмиральском салоне, чтобы сделать экстренное сообщение. Теряясь в догадках, маркиз поспешил одеться и проследовал туда, где он ежедневно встречался с главой русской делегации, работая над текстом трехстороннего российско-корейско-японского мирного договора, где Российская империя и Корея, перешедшая под протекторат адмирала Ларионова, были победившей стороной, а Япония – побежденной. Отдельными строками в договоре – на это пришлось согласиться – было прописано о восстановлении суверенитета архипелага Рюкю и острова Окинава, а также придании православию статуса второй официальной религии Японской империи. Тем более что на божественное происхождение микадо русские не покушались.

Цусимский архипелаг считался арендованным на 99 лет под военно-морскую базу Тихоокеанского флота. Курильская гряда пошла как приданое принцессы Масако, и должна была стать ее личным владением, находящимся под совместным управлением Российской и Японской империй.

К Российской империи эти острова отойдут лишь тогда, когда прямые потомки императора Мацухито взойдут на российский престол. В противном случае право владения будет передаваться в роду по старшей мужской линии.

Копий по этому вопросу было сломано много, но японский император, смирившийся со всеми остальными потерями, твердо стоял на своем. Выданная замуж в далекий «варварский» Петербург, его дочь должна иметь свой, особый статус правящей хоть небольшой, но все же территорией, владетельной персоны – что подразумевало максимально уважительное отношение к ней. Еще в договоре упоминалось о компенсации, которую Япония должна была уплатить за вероломное нападение на Корею и Российскую империю.

Денег у Японской империи для выплаты контрибуции не было, но решение этой проблемы все же нашли. Договорились, что Япония продаст или сдаст в аренду Германии остров Формоза, доставшийся ей после победы над Китаем в войне 1895 года. Вот эти-то деньги и поступят России и Корее в качестве компенсации.

При этом и Великий князь Александр Михайлович, и адмирал Ларионов заверили маркиза Ито, что как минимум половина этой суммы вернется в Японию в качестве заказов, размещенных на ее промышленных предприятиях. Другим путем, ввиду недостаточной пропускной способности Транссиба, ускоренную индустриализацию Российского Дальнего Востока, Кореи и Манчжурии провести было просто невозможно.

Имелся в договоре пункт и о том, что Российская империя и Корея являются гарантами территориальной целостности Японии, лишенной права иметь вооруженные силы, за исключением пограничной охраны и полицейских сил местной самообороны. Вышеперечисленные державы берут ее под свою охрану. Любое государство, совершившее акт агрессии в отношении Японии, автоматически будет считаться находящимся в состоянии войны с вооруженными силами Российской империи и Кореи.