Наш патриарх помахал ладонью, словно грехи отпускал, и отстыковал модуль от корабля.
Чем сразу дает знать о себе свободный полет, так это отсутствием тяжести.
Желудок рванул к горлу, кровь метнулась к голове, а ноги оторвались от пола, но ни к чему нехорошему это не привело. Я надежно прикрепился к креслу и отстегнулся только тогда, когда, когда мы упали на пару километров вниз.
Планета теперь занимала почти весь экран, и только в левой верхней трети монитора черной каймой рисовался космос. Никаких легкомысленностей, вроде иллюминаторов в кабине не имелось, а и, правда — не прогулочный же катер, некому, да и некогда по сторонам смотреть. Каждый, кто внутри — при деле. Работа кипит. Чен за приборами, я — за его спиной, чтоб вовремя дать дельный совет.
— Хороша….
Это он, конечно, о планете.
— Кислородный тип.
— Это нам повезло. Там дальше, кто знает, что еще попадется.
Орбитальный бот — это не аварийная капсула! Аварийный бот это…. Это аварийный бот. Тут по-другому и не скажешь! Наша техника теоретически позволяла выжить экипажу при любых условиях. Разница была только в одном: на кислородной планете бот позволял жить человеку сколь угодно долго и в комфорте, а в случае попадания в место менее гостеприимное, например, в атмосферу из метана или другой непригодной для жизни дряни, продержаться там до полугода. В нашем случае этого ресурса хватало бы с избытком — «Альбион» планировал снять нас с орбиты через двадцать дней.
Высотомер показывал, что до поверхности оставалось километров двести, и твердь наглядно демонстрировала свою шарообразность. Над планетой белыми перьями плыли атмосферные фронты, спиралью, уходящей куда-то на другую, темную, сторону, раскручивался циклон. Я машинально передернул плечами. Наверняка под ним мокро, холодно, ветрено. Планета жила, делая собственную погоду над островами и материками. Даже не вооруженным глазом я видел, что и тех и других хватало. Правда, мониторы время от времени барахлили, от чего, добавляя таинственной экзотики изображению неведомой планеты, по экрану ползали странные радужные пятна. Корабль наш, оказался уже, увы, не первой молодости, и даже не второй. Чена это раздражало, заставляя недовольно потряхивать головой и взрыкивать.
Снижаясь, мы перескочили линию терминатора, и мониторы залила первозданная темнота. В верхней левой трети горели звезды, а вот на планете не светилось ни огонька.
— Пусто, — сказал Чен. В голосе его я ощутил немного разочарования. Я его понимал. Как здорово получилось бы, обнаружь мы тут какую-нибудь древнюю цивилизацию! Мощную, таинственную, мудрую, и получить, наконец, ответ на вопрос в чем смысл жизни…
Хотя по отсутствию электромагнитного фона уже час назад стало ясно, что если там и есть что-то, что вряд ли оно поднялись выше уровня пара и, следовательно, о смысле жизни имеет самое примитивное представление.
— Это ничего не значит, — все-таки ответил я. — Там вполне может быть и биологическая цивилизация. Или водяная какая-нибудь. В смысле разумные рыбы. Откуда у рыб огонь?
Чен, не оборачиваясь, покачал головой.
— Не обольщайся. Никого там нет. Да это и к лучшему. Груз бы найти — и то хорошо.
Мы снизились, хотя правильнее сказать «соскользнули». Аппарат вел себя в воздухе безупречно, словно находился в полном единении со здешней атмосферой. Так вот мы соскользнули уже достаточно низко, чтоб небо превратилось из черного в темно-синее и заставило мигать некоторые, не особенно яркие звезды. Ослепительный шар местной звезды, что по всеобщей привычке всегда называли солнцем, потерял четкость очертаний, и свет его размылся, рассеялся в смеси кислорода и азота из которого, как оказалась, и состояла в значительной мере местная атмосфера.
Земли, то есть поверхности мы уже не видели — она скрылась под плотным слоем облаков. Модуль висел над ними километрах в двадцати и с такой высоты никакой другой ассоциации, кроме избитой «пушистые как снег» они не вызывали. Белые, пушистые, абсолютно неопасные. Через десять минут они раздернулись, и под ними показалась земля. Точнее не земля, а вода.
— Море! — сказал Чен удивленно.
— Нашел чему удивляться… — сказал я в ответ. — Ты лучше маяки проверь…
То, что нам предстояло сделать, очень напоминало позабытую ныне старинную забаву — поиски иголки в стогу сена. Причем достался нам самый сложный вариант этого времяпрепровождения: стогов имелось много, а иголка одна.
Слава Богу, существовали инструкции. Первый пункт мы уже почти выполнили. Он предписывал облететь планету и попытаться засечь маячки, которые (только теоретически, к сожалению) могли пережить любую аварию. Если этого не случится, а, похоже, что и впрямь не случится, тогда нам придется, выбрав реперную точку, по расширяющейся спирали облететь планету в поисках утраченного имущества. По моему опыту это занятие было трудновыполнимым только в одном аспекте — его следовало перетерпеть. Скука в этот момент в кораблях стоит необычайная. Приходится сидеть и тупо смотреть в монитор. Причем даже это делать не обязательно — все, что нужно сделать сделает автоматика.
Примирить этого занятие с реальной жизнью мы могли только одним — придумав себе забаву, которая скрасит столь грустное времяпрепровождение. Например, стать первым в мире специалистом по…
— Кстати! Как её хоть зовут, планету-то?
Чена этот вопрос не интересовал совершенно.
— Никак.
— Непорядок, — обрадовался я. — Общественность нас не поймет! Предмет надлежит обмерить, взвесить, нанести, на карту… Обозвать как-нибудь, в конце концов. Предлагаю…
— Заранее согласен, — отозвался Чен, не отрывая глаза от экрана. — Смотри, огонь.
Было бы на что смотреть! Рутина….
— Смотри, не пожалей, — предупредил я. Ткнув пальцем в экран, словно бутылкой шампанского в корабельный борт, изрек. — Нарекаю тебя «Тараканий угол»!
— Тьфу, — сказал Чен. Этого он от меня, кажется, не ожидал. Я подбоченился и грудь выпятил.
— Огонь, я сказал.
Все-таки он очень надеялся, что там есть, кому его встретить и протянуть руку дружбы. Разочаровать его что ли?
— Увеличение девяносто.
Техника приблизила огненную точку на поверхности планеты, и мы увидели лес, над которым висела туча дыма. Беззвучно рушились стволы, оплетенные пламенем. У меня даже в носу защипало от запаха, который должен сопровождает эту картинку на месте.
— Лесной пожар, — ответил я. — Лесной пожар в «Тараканьем углу». Звучит?
Радиомолчание планеты «Тараканий угол» было абсолютным. Ничего кроме грозового треска в атмосфере регистраторы не отметили.
— Аварийные маячки не засечены, — объявил Чен, косо на меня глянув. — Приступаем ко второму этапу.
Я пожал плечами. Второй, так второй. Регистратор работал, все шло по правилам, установленным Адамом Ивановичем.
Реперной точкой Чен выбрал Северный полюс, и три часа спустя мы начали медленное, но неуклонное спиральное скольжение к полюсу Южному. Чисто внешне это походило на аккуратное очищение апельсина от кожуры. На высоте около пяти километров модуль с элегантностью фруктового ножа, облетал «Тараканий угол», оставляя под собой откатографированное пространство в котором, в добавок, не мог остаться незамеченным ни один более-менее крупный металлический предмет.
На четвертый день нашего верчения над «Тараканьим углом» со всей очевидностью стало ясно, что деньги, что компания потратила на снаряжение и рассеивание по космосу всех предыдущих экспедиций по поиску пропавшего груза, потрачены ею совершенно напрасно. Так же широкой общественности стало очевидным, что все, что делалось до нас, и будет делаться после — глупая трата времени, сил и, самое главное, что именно нам, то есть мне и Чену достался тот счастливый билет, который называется «иголка в стоге сена».
Иголку нашли мы, точнее она нашла нас.
Вообще-то такого рода такого рода работа вполне по плечу автоматике — зафиксировать груду металла, если ее конечно, специально не прячут, мог бы и обычный магнитометр, но, к счастью для нас, мы уже на вторые сутки сообразили, что кроме кислорода и примитивных форм жизни на поверхности имеется и жизнь разумная, причем в самой приемлемой для нас форме. Никаких, конечно, продекларированных разумных рыб, а вполне нормальные человекообразные сапиенсы.
