– «Пхерис против Серапиона», так? Я не знал, что ты занят такой ерундой. Нет, мое дело не имеет к этому никакого отношения.

– Тогда вы – вдвойне желанный гость, – откровенно сказал Аргирос. – Я молил святого Муамета о новом поручении.

– Покровителя перемен? – усмехнулся Лаканодракон. Но веселье магистра официорий быстро улетучилось. – Твои молитвы вознаградятся. Посмотрим, что ты скажешь об этом.

Он порылся в шелковой сумке, висевшей на золотом форменном поясе, вынул пергамент и протянул его Аргиросу.

Тот сорвал ленточку, которой был связан свиток, и бегло просмотрел документ.

– Это на плохом греческом, – заметил Василий.

– Читай-читай.

– Конечно, господин.

Закончив чтение, Аргирос спросил:

– Как я понимаю, это из какого-то города на Востоке, из Месопотамии или Сирии?

– Из Месопотамии, точнее, из Дараса[44].

Василий кивнул.

– Да, тут видны все признаки персидской работы: полемика с православием и призыв к несторианам и убежденным монофизитам и прочим еретикам отказаться от лояльности империи и перейти на сторону царя царей[45]. И желательно с крепостью Дарас.

– Несомненно, – сухо подтвердил Лаканодракон.

– Простите, господин, но я видел кучу грамот такого рода. Почему вы обратили мое внимание именно на эту?

Вместо прямого ответа магистр официорий вынул из сумки другой пергамент.

– Думаю, ты, как и я, сам поймешь, когда прочитаешь этот документ, – во всяком случае, это будет нетрудно.

Прочтя первые строчки, магистр озадаченно взглянул на Лаканодракона:

– Но это практически то же самое…

Василий умолк и опять взглянул на пергамент. Он взял первую грамоту, держа в каждой руке по одному документу. Его рот открылся от изумления.

– Ага, ты заметил, – сказал мастер официорий. – Отлично. Ты соображаешь быстро, как я и думал.

– Благодарю вас, – рассеянно произнес Аргирос.

Он все еще не спускал глаз с пергаментов. Оба провозглашали одно и то же – абсолютно. И не похоже, чтобы писец дважды скопировал текст. На каждой строке буквами одинакового размера помещались в точности одни и те же слова. В третьей строке одно и то же слово начертано с ошибкой. Парой строк ниже в каждой грамоте, одинаково употреблена неверная форма глагола, потом дательный падеж после предлога, требующего родительного. Ближе к концу каждого свитка наполовину стушевалась буква «пи» в начале слова. На пергаментах даже обнаруживалась одинаковая чернильная клякса между словами.

Аргирос наложил один лист на другой и подошел к окну. Он поднял их против солнца и точно выровнял левые кромки документов. Так можно было сразу найти любое различие. Но – ничего.

– Матерь Божья, помоги! – воскликнул Аргирос.

– Всей империи требуется Ее защита, – благоразумно поправил Георгий Лаканодракон. – Не две, а сотни таких грамот появились в Дарасе, прибитые едва ли не к каждой стене, где для них хватило места. Они вполне могли спровоцировать восстание, к которому призывают, – ты же знаешь, как легко взбудоражить Восток.

Василий знал. Несмотря на то что Сирия и Месопотамия стали частями Римской империи еще до Рождества Христова, они очень отличались от остальных провинций. Латынь там не знали вовсе, и даже на греческом, господствующем в империи языке говорила лишь малая часть городского населения. Большинство пользовалось сирийским и арабским – языками своих предков. Ереси расцветали там, как нигде больше.

А еще восточнее лежала Персия, вечный соперник империи. Две великие державы боролись друг с другом уже тысячу четыреста лет, и каждая мечтала об окончательной победе. Персы поощряли беспорядки в восточных провинциях империи. Будучи огнепоклонниками, они давали приют несторианам и побуждали к религиозным раздорам, чтобы связывать силы римлян внутренними проблемами. Но еще никогда не было такого размаха…

– Как они это делают? – обратился Аргирос скорее к себе самому, чем к магистру официорий.

– Это я и хочу тебе поручить: выяснить как, – объявил Лаканодракон. – Твой прошлогодний успех в разгадке тайны адского порошка франко-саксонцев побудил меня вспомнить о тебе в ту же минуту, когда это, – он указал большим пальцем на пергаменты, которые еще держал Аргирос, – привлекло мое внимание.

– Вы мне льстите, ваша светлость.

– Нет, ты мне нужен, – признался магистр официорий, и резкие морщины обозначились на его лице. – Скажу тебе, я страшусь этого больше адского порошка. Тот угрожал только нашим границам, с чем мы имели дело и раньше – сотню раз. Но тут возможен удар в сердце.

Аргирос нахмурился:

– Конечно, вы преувеличиваете, господин.

– Разве? Я не спал ночью и представлял, какой хаос эти листки могут вызвать. А если в одном будет написано одно, а в другом – другое? Они же могут одну фракцию натравить на другую, еретиков на православных…

Широким жестом Георгий охватил весь Константинополь.

– Представь, если персидский агент контрабандой провезет всего один ослиный вьюк этих проклятых грамот в столицу! Здесь живут люди со всех уголков света – иудеи, египтяне, армяне, склавены с берегов Истра[46], франко-саксонцы. Натрави одних против других, и снова может быть восстание «Ника»!

– Вы дальновиднее меня, – вздрогнув, признал Аргирос.

Прошло восемьсот лет с тех пор, когда константинопольская чернь с криками «Ника!» – «Побеждай!» – едва не свергла Юстиниана Великого с престола, но это восстание так и осталось примером, с которым сравнивали все последующие городские мятежи.

– Может быть, даже дальновиднее персов, иначе они бы не стали тратить время на границе, – сказал Лаканодракон. – Но, боюсь, они недолго останутся слепцами. Остерегайся их, Василий. Это не грубые варвары вроде франко-саксонцев, которых легко одурачить; это такой же древний и хитрый народ, как мы.

– Я запомню, – пообещал магистр. Он взял принесенные Лаканодраконом пергаменты и убрал их.

– А эту кучу хлама я с удовольствием доверю Анфиму. Я отправлюсь в Дарас через день-два. Как вам известно, я вдовец, так что мне нет нужды в долгих приготовлениях. Но до отъезда я хотел бы поставить свечку в церкви Святого Николая.

– Хороший выбор, – заметил магистр официорий.

– Да – кто еще тут может помочь, если не покровитель воров?

– Я перепробовал все, что приходило в голову, – сообщил начальник гарнизона Дараса, с досады стукнув кулаком по столу. – Багаж всех приезжающих обыскивается, патрули на улицах дежурят днем и ночью. И все равно проклятые листки продолжают появляться.

– Я не стану придираться к вашим действиям, Леонтий, – сказал Аргирос, и офицер с облегчением откинулся на спинку стула.

Это был крупный, плотный мужчина, почти такой же высокий, как Аргирос, но шире в плечах. Несомненно, он опасался гнева представителя власти. Магистр мог назначить или снять начальника гарнизона даже такого важного аванпоста, как Дарас.

– Еще вина?

Леонтий протянул кувшин.

– Э-э, нет, спасибо, – сказал Аргирос, надеясь, что это прозвучало вежливо.

Вино, как и многие напитки в Месопотамии, было из фиников. Василию оно показалось тошнотворно сладким. Но ему предстояло работать с Леонтием, и магистр не хотел задевать его чувства. Потому он протянул руку и заметил:

– Какой у вас красивый кувшин. Могу я взглянуть?

– О, правда? На мой взгляд, он совсем обыкновенный.

– Вряд ли. Я мало видел рельефной керамики, а изображение Господа, изгоняющего менял из храма, сделано мастерски, насколько я могу судить.

– Если вам нравится, возьмите его, пожалуйста, – тут же сказал Леонтий, не смея противоречить магистру даже в мелочах. – Я уверен, вы видели куда лучше, если приехали из столицы.

– В Константинополе нет ничего подобного. Гончары там украшают посуду глазурью и росписью, а не рельефами.