– Не переиначивай, я не так сказал, – покачал головой Кривошеин. – Я о чем? Если бы мы все… Ну, все наши вожди разом объявили, что ведут войну с большевиками ради того, чтобы в дальнейшем восстановить на престоле законного царя…

– Вспомнил! Расстреляли законного царя. А незаконного…

– Всем миром выберем. И станет он законным, – продолжил Кривошеин. – Михаил Романов тоже когда-то незаконным был, пока народ свою волю не изъявил. И сейчас бы так. Был бы царь – и народ поддержал бы нас. Пожили без царя, узнали теперь, почем фунт лиха. Особенно крестьяне. Они в нашем государстве – главная сила, всю страну кормят. А к ним бы и рабочие примкнули… Это я так, в порядке размышления.

– Позвольте не согласиться, – отозвался со своего места генерал Абрамов. – Крестьяне, взять, к примеру, тех же донцов, прошли школу мировой войны. И нахватались от родовитой интеллигенции – офицеров, генералов – вдоволь зуботычин. Что в армии, что дома крестьянин всегда ощущал себя черной костью. Его во все времена унижали. И у него начала просыпаться своя гордость. Не-ет, он теперь уже не потерпит зуботычины. И не простит.

– Но вы-то, надеюсь, не применяли кулаки?

– Не надо переходить на личности, Александр Васильевич. Я знаю много вполне приличных офицеров и генералов. Но их, к сожалению, абсолютное меньшинство.

– Выводы! Выводы! – воскликнул Кривошеин.

– Выводы? – Абрамов немного помолчал, собираясь с мыслями. – В таком случае давайте заглянем в историю. Российский народ издревле был разделен на небольшую часть так называемой «белой кости» и на основную массу, относящуюся к «черной кости», которая в большинстве своем пребывала в дикости и необразованности. И еще. Она всегда была безрелигиозна и непатриотична. На протяжении столетий ни царская, ни императорская власть не попыталась восстановить этих людей в их гражданском и политическом достоинстве. Отсюда мораль: нас победила дикая и необразованная масса, в основе своей составляющая народ. Точнее, победила нищета, обида и злоба.

Абрамов обвел взглядом сидящих в кают-компании. Они безучастно, но внимательно вслушивались в спор. И он продолжил:

– Надо было провозгласить демократические лозунги. Да-да! Именно демократических преобразований ждал от нас народ!

– Эк, куда хватанули! Демократия! – вклинился в разговор начальник штаба Кубанского корпуса Туган-Барановский. – Да они не знают, что это такое и с чем ее едят. С мужиком надо было проще. Он земли ждал. А мы даже лозунг этот, про землю, отдали большевикам. И еще парочку. «Фабрики – рабочим!», «Мир – народам!». Большевики хорошо ими распорядились. И чем мы теперь, господа, будем народ завлекать?.. Молчите? То-то же!

– Запутались мы, братцы, в трех соснах, – вновь прозвучал мощный басок Барбовича. – Лозунги – слова. Кто-то бы им поверил, кто-то – нет. Слова сейчас обесценились, недорого стоят. А надо было делом! Вместо на Москву Антону Ивановичу тогда надо было на Царицын повернуть, соединиться с армией Колчака. Краснов бы с севера поднажал. Кладу голову на плаху, большевики бы не устояли. Или я не прав?

– Вы все сегодня правы, – наконец вступил в разговор Врангель. – Бунт начался в семнадцатом, даже несколько раньше. Народ, и верно, поднял руку на царя. А остановить его мы не сумели. Почему? Причин много. В том числе и те, которые вы упоминали. А дальше смута переросла в революцию.

– Это и есть главный вопрос: почему? – спросил Кутепов. – Почему мы, выпускники военных училищ, академий проиграли войну полуграмотным мужикам? Откуда у них появилось столько талантливых полководцев? В какой школе они получили военное образование?

– Эта школа – война. Я имею в виду Первую мировую, – продолжил Врангель. – Там получили выучку такие большевистские командиры, как Фрунзе, Буденный, Миронов, Жлоба, Мокроусов. Много их. Они оказались достойными учениками. Прямо с театра военных действий четырнадцатого они со своим ратным опытом вошли в русскую смуту семнадцатого и возглавили ее. Не будь Первой мировой, не было бы революции. И не только Россия, весь мир выглядел бы несколько по-иному.

Врангель смолк. Остальные тоже молчали, осмысливая сказанное.

– И все же, на мой взгляд, есть главная причина нашего поражения. Ее называл Туган-Барановский, но не слишком настойчиво. Я тоже не сразу понял, в чем вину с себя не снимаю, – вновь заговорил Врангель. – Меня еще до Крыма генерал Фостиков предупреждал: не устоим. И назвал причину. Даже тот мужик, который долго нам верил, стал уходить, дезертировать.

– Устал от войны, – подсказал кто-то.

– И это, – согласился Врангель. – Но не только. Надо было еще немного дровишек подбросить в эту топку. А я поздно понял.

– Какие дрова? Что еще можно было сделать?

– Решить земельный вопрос. Вы меня теперь в чем хотите убеждайте, но победил-то нас – прав генерал Абрамов – простой российский мужик. Он – главная сила в нашей огромной стране. Как была она крестьянской, так и будет до скончания веков. На нем вся наша жизнь держится. Он всю Россию кормит, а сам из века в век впроголодь живет. Перестал он нам верить. А в германо-русской войне в кои-то веки мужик получил в полное свое ведение оружие. Вот и повернул его против нас.

– Раньше бы это понять, когда в Таврии бои шли! – поддержал Врангеля Фостиков. – Надо было начать раздавать землю. Без выкупа. Всем поровну, по количеству едоков.

– Это вы, Михаил Архипович, большевистских листовок начитались, – сказал Барбович. – Им мужик тоже не верит. Слишком долго его обманывали.

– И я о том же, Иван Гаврилович! Большевики – листовками, а мы бы – делом. Такая агитация быстро разлетелась бы по всей России и как-то могла повлиять.

После длительного молчания Врангель сказал со вздохом:

– Что толку в нашем позднем прозрении? Большевики у себя дома, а мы – в море. И нет у нас под ногами ни метра земной тверди. Не о том говорим. Сейчас нам надо думать, как жить дальше. Дело не в нас с вами. Нас примут к себе союзники. У кого-то где-то там, в чужеземье, есть какая-нибудь родня, знакомые. Помогут. Но мы несем ответственность больше чем за четверть миллиона человек наших соотечественников, которые плывут вместе с нами.

– И за Россию, – добавил Кутепов.

– И за Россию, – согласился Врангель. – Вот тот вопрос, который нам с вами необходимо уже в ближайшие дни решать, – он немного помедлил, ожидая реакции слушателей. Но стояла глухая напряженная тишина. И он продолжил: – Я тут с некоторыми генералами советовался. Они тоже в чем-то сомневаются, но, кажется, разделяют мое решение.

– Разделяем, разделяем, – отозвался со своего места Кутепов.

– А решение такое: уже весной будущего года надо вовращаться домой. Мы оставили Россию большевикам на разорение. В этом наша беда и наша вина. Будем ее искупать. Вот об этом нам с вами надо размышлять. Я убежден: возвращение возможно, – и уточнил: – Победное возвращение.

Врангель с тоской подумал, что сейчас снова начнется тот же самый пустой разговор, котрый произошел накануне с Кутеповым и Кедровым: о проданном флоте, о нехватке боеприпасов и еще о многом другом, о чем он знал сейчас ровно столько же, сколько и все они. Что в таком разговоре толку? Поэтому сказал:

– Оно возможно лишь в том случае, если хорошо подготовиться. И, пожалуйта, не будем начинать этот разговор сегодняя. У нас мало необходимых сведений. Все, что нам нужно знать, узнаем на берегу, в Турции.

После этих слов Врангеля разговор стал постепенно иссякать. Говорить о том, что могло бы быть, но не сбылось, стало скучно, а о том, что будет – бессмысленно. С полчаса еще поговорили о чем-то несущественном. О нехватке на судах продуктов питания и воды говорить избегали. Знали: в море им никто ничем не поможет, надо терпеть до Константинополя.

С наступлением сумерек крейсер сбавил скорость и затем лег в дрейф, поджидая отставших.

Гости воспользовались этой остановкой, и катер Главнокомандующего развез их по своим кораблям.

Котляревского Врангель попросил остаться. Они поднялись к нему в каюту, и вскоре капитанский вестовой принес им поднос с чаем и различной сдобой, которую ухитрялся выпекать кок на корабельном камбузе.