Следующая моя встреча с Заключенным 428 произошла на смотровой палубе. Не считая посадочной площадки, это единственное место в Тюрьме, откуда видно звезды.

Была глухая ночь, и я стоял на палубе один. Я частенько приходил туда в одиночестве – вспомнить о прошлом. Караульных туда я с собой никогда не брал и поэтому, увидев 428-го, испугался.

Я щелкнул пальцами, и Караульный выскользнул из ниши в стене и завис в воздухе, тикая и ожидая команды.

– Заключенный 428! – позвал я. – Объяснитесь. Что вы здесь делаете?

– Смотрю на звезды, – 428-й не обернулся.

– Во-первых, заключенным запрещено смотреть на звезды.

– Жестоко, – сказал 428-й, по-прежнему стоя ко мне спиной.

– Это для вашего же блага. Психокриминалисты пришли к выводу, что подобное зрелище негативно влияет на моральное состояние заключенных.

– Неужели? – 428-й повернулся ко мне. Звезды медленно вращались вдалеке, окаймляя его лицо, и на миг я задумался о том, до чего естественной казалась эта картина. – Похоже, эти ваши психокриминалисты – просто кучка болванов.

Тут я не мог не согласиться, поэтому перешел к пункту 2.

– Пункт 2. Заключенным запрещено находиться в этой части Тюрьмы.

– Ох, – 428-й поцокал языком. – Ну, я сделаю себе пометку и в будущем постараюсь сюда не ходить.

– Пункт 3. В это время суток заключенные спят.

– Сон вообще не по моей части.

– Пункт 4. В это время суток заключенные находятся в своих камерах.

– Вот незадача, – 428-й скорчил виноватую рожицу. – Что тут скажешь? Дверь моей камеры вдруг сама собой взяла и открылась. С дверьми вокруг меня это постоянно происходит. Прямо волшебство какое-то, – он что, издевается надо мной? – Я как фокусник, который гнет ложки. Только вы были бы не против сидеть рядом со мной в автобусе.

– Вы нарушили четыре правила, и… – я замолк, поняв, что почему-то совершенно не злюсь на него. Словно я напрочь позабыл о том, кто такой Заключенный 428 и что он совершил. Я начал еще раз, в этот раз повысив голос:

– Послушайте меня, 428-й. Вы нарушили пять правил Тюрьмы – если учесть, что вы не обратились ко мне, как положено.

– Да, как скажете, сэр, – 428-й кивнул, не скрывая скуки. – Знаете, давайте я лучше просто пойду к себе в камеру и попробую вздремнуть? – он повернулся на пятках и двинулся прочь, но остановился на полпути. – И, если позволите заметить, вам тоже не помешает отдых. У вас усталый вид.

– 428-й! Обращайтесь ко мне «сэр»! – рявкнул я.

428-й молча развернулся и степенно пошел к выходу, рассеянно махнув мне рукой.

– Поспите, сэр. Вам понадобятся силы, – сказал он и исчез.

Минуту я стоял на месте, трясясь от гнева.

Караульный загудел, желая знать, не следует ли ему последовать за 428-м и задержать его. Ладно уж, пусть насладится своей маленькой победой.

Стража Дональдсон любили все. В ней было всё, чего не было в Бентли. Дональдсон была маленькой пухленькой женщиной, она много говорила и много улыбалась.

Под ее радушием скрывалась проницательность. Люди считали Дональдсон недотепой, но на самом деле она следовала правилам куда ревностнее Бентли. Вот только когда Дональдсон ловила нарушителей с поличным, они поднимали руки над головой и, хихикая, говорили: «Сдаюсь». Правильную и дотошную Бентли все боялись. К Дональдсон же относились скорее как к любимой учительнице.

Единственным человеком, к которому Дональдсон относилась прохладно, был Заключенный 428. Не знаю, поговорила ли с ней Бентли (они были очень близки), или же Дональдсон просто видела людей насквозь.

Однажды я увидел на мониторе, как она разговаривает с 428-м. Я не смог разобрать его слов, но услышал резкий ответ Дональдсон:

– Если вы перестанете изо всех сил лезть на рожон, то запросто здесь освоитесь.

Заключенный 428 завел друга. Мне об этом сообщила Бентли. Я притворился, что меня это совершенно не волнует, хотя на самом деле я просто лопался от любопытства. Бентли наклонилась к моему планшету, чтобы включить камеры, и я в очередной раз отметил, что от нее ничем особенным не пахнет. Просто мылом. Это не было так уж удивительно, но мне казалось, какой-то запах все-таки должен быть. Я вспомнил, как моя жена наклонялась ко мне, чтобы рассказать очередную сплетню, прочитанную в чьем-нибудь блоге в ТрансНете, – и запах всегда был. Странно, но я не смог вспомнить, как пахли духи моей жены. Это было слишком давно.

Бентли отошла, и я немедленно выбросил из головы мысль о ее духах. Я все-таки Управитель, в конце концов. Управители не вдыхают воздух, как поэты по весне. Вместо этого я сурово уставился в экран. Изображение транслировалось с одной из камер Караульного, находившегося в углу буфета. 428-й стоя ел из миски, зачерпывая еду ложкой. Рядом стоял 317-й, усталый сгорбленный старик. Бедный Лафкардио.

428-й: С их стороны, было бы неплохо дать нам стулья.

317-й: Ты привыкнешь, Доктор.

428-й: Дали бы стулья – и привыкать бы ни к чему не пришлось.

317-й: И стол.

428-й: Да, стол. Стол и стулья.

317-й: Я всегда считал, что есть стоя вредно для пищеварения.

428-й: Есть нужно с удовольствием, а не глотать в спешке, будто мы на встречу опаздываем.

317-й: Точно. Мы вообще не ходим на встречи. Где уж тут.

428-й: А ты раньше ходил?

317-й: Ох, Доктор. В прежней жизни? Постоянно. Десятки встреч каждый день. Сейчас-то я понимаю, что стоило тогда побольше времени тратить на обед.

428-й: Париж. Вот где стоит обедать. Обед не обед, если ты не в Париже и не проторчал в ресторане так долго, что официанты уже принялись многозначительно стучать по табличке «Мы закрыты» у входа. И вежливо покашливать. Ах, никто не кашляет так вежливо, как парижские официанты. Бывал там?

317-й: Нет. Париж, похоже, хорошая планета. Ты уже о нем говорил.

428-й: Когда мы отсюда выберемся, я тебя туда отвезу, Лафкардио. Хочешь?

317-й: У тебя редкостное чувство юмора. Мне это нравится.

428-й: Бифштекс тебе понравится еще больше. Или даже бифштекс по-татарски. Это блюдо стоит того, чтобы заработать несварение.

317-й: Ты уже доел кашу?

428-й: Это?.. Кашу? Нет, даже не начал.

317-й: А собираешься?

428-й: Нет, ешь. Я себе только ложку заберу.

317-й: Уверен? Неловко просить, но порции…

428-й: Угощайся. Бери миску, только ложку оставь. Я вообще небольшой любитель еды. (Глупая ложь.) Итак, вот главный вопрос: пообедаем ли мы где-нибудь в Маре или на блошином рынке? Побродим по книжным лавкам вдоль Сены и отправимся в отель «Терминус-Норд» на поздний ужин. Там официанты одеваются как пингвины, а с яйцами такое делают, что любая курица со стыда сгорит…

317-й: Доктор, ты не мог бы помолчать минутку? Я тут пытаюсь кашу проглотить.

428-й: Гадость, да?

317-й: Не передать.

(Молчание.)

317-й: Вот, возьми миску. Я не стал вылизывать ее дочиста. Это было бы несолидно.

428-й: Да и каша того не заслуживает. Вот увидишь, когда я отсюда выберусь, отзыв на сайте оставлю крайне нелестный.

317-й: Хочешь увидеть мою библиотеку? То есть «мою» – это громко сказано, ведь никто из нас уже ничем не владеет. Но туда все равно больше никто не заглядывает, так что можно сказать…

428-й: Отведи меня в свою библиотеку, Лафкардио. Столы, стулья и еду они уже испортили. Интересно посмотреть, что они сделали с книгами…

Я наблюдал, как они, украдкой переглядываясь с товарищами по несчастью, уходят прочь. На миг я задумался, каково было бы отправиться в Париж с этой парочкой. Похоже, это хорошее место.

Как ни странно, Лафкардио я вспомнил не сразу. Этот безобидный старичок быстро привык к тюремным условиям, словно в университете, где он когда-то преподавал, просто произошло сокращение. Он был моим старым другом, одним из тех, чей дух не нужно было подавлять.

Бывали люди, подобные 428-му – их нрав требовалось укротить для их же собственного блага. А бывали такие, как 317-й – с ними это было просто не нужно. Они уже покорились судьбе, казалось бессмысленным обращаться с ними жестоко. Если, конечно, на то не было очень веских причин.