— Да? — сказал Уэйн, думая, что, если он заглянет в ящик, телефона там, вероятно, не будет. Они, скорее всего, забрали его, пока он спал.

— Может быть, я старомоден, но мне кажется, это приглашает дурно воспитанных мужчин поглазеть на нее. Как ты думаешь, ей нравится такого рода внимание?

— Жила-была шлюха в Перу[133], — прошептал Человек в Противогазе и тихонько захихикал.

— Они красивые, — сказал Уэйн.

— Не потому ли развелся с ней твой отец? Потому что ему не нравилось, что она ходит с голыми и разрисованными ногами, привлекая взгляды мужчин?

— Он с ней не разводился. Они никогда не были женаты.

Мэнкс снова рассмеялся.

— Вот так сюрприз.

Они оставили шоссе и вынеслись из холмов в сонный городок. Тот выглядел заброшенным и жалким. К замазанным витринам были приклеены объявления СДАЕТСЯ. Двери кинотеатра были заколочены листами фанеры, а на плакате над ними было написано: ВЕСЕЛ ГО РОЖДЕСТВА ШУГА РИК! С него свисали рождественские гирлянды, хотя была середина лета.

Уэйна не оставляли мысли о телефоне. Он мог просто дотянуться до ящика ногой. Он медленно просовывал носок ботинка под ручку.

— Выглядит она очень даже спортивно, доложу я тебе, — сказал Мэнкс, хотя Уэйн едва его слушал. — Полагаю, у нее есть друг.

— Она говорит, что ее друг — это я, — сказал Уэйн.

— Ха-ха. Все матери говорит так своим сыновьям. Твой отец старше матери?

— Не знаю. Наверное. Ненамного.

Ухватив ящик носком ботинка, Уэйн выдвинул его на дюйм. Телефон по-прежнему лежал там. Он задвинул ящик. Позже. Если он полезет за ним сейчас, они его просто отберут.

— Как ты думаешь, она готова смотреть благосклонно на мужчин в возрасте? — спросил Мэнкс.

Уэйна сбивало с толку то, что Мэнкс продолжал и продолжал говорить об его матери, ее татуировках и ее отношении к пожилым мужчинам. Он не мог бы запутаться сильнее, если бы Мэнкс стал расспрашивать его о морских львах или спортивных автомобилях. Он даже не помнил, как они перешли на эту конкретную тему, и изо всех сил старался выпутаться из нее, запустить разговор в обратном направлении.

«Если будешь думать задом наперед, — подумал Уэйн. — Наперед. Задом. Думать. Будешь. Если». Ему приснилась мертвая бабушка Линди, и все, что она говорила, выходило задом наперед. Почти все, что она ему сказала, уже исчезло — забылось, — но эта часть теперь вернулась к нему с полной ясностью, как послание, написанное невидимыми чернилами, темнеет и появляется на бумаге, которую держат над огнем. Если будешь думать задом наперед, то что? Этого он не знал.

Машина остановилась на перекрестке. На обочине, в восьми футах, стояла женщина средних лет. В шортах и с лентой вокруг головы, она трусила на месте. Ждала, когда загорится зеленый свет, хотя никакого движения перед ней не было.

Уэйн действовал, не думая. Он бросился к двери и застучал руками по стеклу.

— На помощь! — закричал он. — Помогите!

Бежавшая трусцой женщина нахмурилась и огляделась вокруг. Она уставилась на «Роллс-Ройс».

— Пожалуйста, помогите! — крикнул Уэйн, колотя по окну.

Она улыбнулась и помахала рукой.

Свет изменился. Мэнкс степенно проехал через перекресток.

Слева, на другой стороны улицы, Уэйн увидел человека в форме, выходившего из пончиковой лавки. На нем была фуражка вроде полицейской и синяя ветровка.

Уэйн метнулся через машину и застучал кулаками в другое окно. При этом, рассмотрев его получше, Уэйн понял, что это не полицейский, а почтальон. Пухлый человек лет пятидесяти пяти.

— Помогите! Меня похитили! Помогите, помогите, помогите! — срывающимся голосом закричал Уэйн.

— Он тебя не слышит, — сказал Мэнкс. — Или, точнее, слышит не то, чего бы ты хотел.

Почтальон посмотрел на проезжающий «Роллс-Ройс». Он улыбнулся и приложил два пальца к краю фуражки в кратком салюте. Мэнкс поехал дальше.

— Ты закончил поднимать тарарам? — сказал он.

— Почему они меня не слышат? — спросил Уэйн.

— Это вроде того, что всегда говорят о Лас-Вегасе. Что происходит в «Призраке», в «Призраке» и остается.

Они выехали из другого конца городка и начинали ускоряться, оставив позади четыре квартала кирпичных зданий и пыльных витрин.

— Не беспокойся, — сказал Мэнкс. — Если устал от дороги, то скоро мы с нее съедем. Лично я готов отдохнуть от всех этих шоссе. Мы очень близко к месту назначения.

— К Стране Рождества? — спросил Уэйн.

Мэнкс поджал губы в задумчивой гримасе.

— Нет. До нее еще далеко.

— К Дому Сна, — сказал ему Человек в Противогазе.

Вик на мгновение закрыла глаза, а открыв их, посмотрела на часы на ночном столике. 5:59. Затем целлулоидные стрелки показали ровно 6 утра, и зазвонил телефон.

Эти два события произошли так близко друг к другу, что Вик сначала подумала, что зазвонил будильник, и не могла понять, зачем она поставила его на такой ранний час. Телефон зазвонил снова, и щелкнула, открываясь, дверь спальни. На нее глянула Табита Хаттер, глаза которой ярко блестели сквозь круглые очки.

— Это номер шесть-ноль-три, — сказала она. — Вам лучше ответить. Может, это он.

Ей не нужно было говорить, кто такой он или почему на звонок должна ответить именно Вик. Вик не видела, чтобы кто-нибудь подключался к ее линии или настраивал компьютер на отслеживание звонков, но смотрела достаточно фильмов с Томми Ли Джонсом[134], чтобы предполагать, что все это сделано.

Она нащупала телефон. В руке у нее оказалась просто теплая пластмассовая трубка, из чего она поняла, что звонят не из Страны Рождества, еще до того, как человек на другом конце линии заговорил.

— Я ничего не знал до позднего вечера, — сказал ее отец. — И мне потребовалось время, чтобы разузнать твой номер. Ждал сколько мог, на случай если ты пыталась поспать. Как ты, малышка?

Вик убрала трубку ото рта и сказала:

— Это мой отец, из Довера.

— Скажите ему, что разговор записывается. Все звонки на этот номер будут записываться в обозримом будущем, — сказала Табита Хаттер.

— Ты слышал, Крис?

— Слышал. Это хорошо. Все, что им понадобится. Боже, как приятно слышать твой голос, малышка.

— Что ты хотел?

— Хотел узнать, как ты. И хотел, чтобы ты знала, что я здесь, если понадоблюсь.

— В первый раз за все про все, да?

Расстроенный, он тихонько вздохнул.

— Я понимаю, через что ты сейчас проходишь. Я тоже когда-то через это прошел, ты знаешь. Я люблю тебя, девочка. Скажи мне, могу ли я что-нибудь сделать.

— Не можешь, — сказала она. — Нет ничего такого, что ты мог бы взорвать прямо сейчас. Все уже взорвано. Не звони больше, папа. Мне и так больно. А ты только делаешь еще хуже.

Она положила трубку. Табита Хаттер смотрела на нее с порога.

— Ваши специалисты по сотовым телефонам попробовали найти телефон Уэйна? Это чем-нибудь отличалось от того, что выдала функция «Найти мой айфон»? Не может такого быть. Если бы у вас была какая-то новая информация, вы бы не дали мне спать.

— Они не смогли найти его телефон.

— Не смогли найти? Или отследили его на шоссе Св. Ника, где-то к востоку от Страны Рождества?

— Для вас это что-нибудь означает? У Чарли Мэнкса имелся дом в Колорадо. Деревья вокруг дома были увешаны рождественскими игрушками. В прессе ему дали имя, окрестили его Домом Саней. Не это ли Страна Рождества?

Нет, подумала Вик. Поскольку Санный Дом находится в нашем мире. А Страна Рождества — в инскейпе Мэнкса. В Мэнксскейпе.

У Хаттер было лицо чертовски опытного игрока в покер — она наблюдала за Вик с выражением прилежной безмятежности. Вик подумала: если бы она сказала этой женщине, что Страна Рождества находится в четвертом измерении, где мертвые дети поют колядки и делают междугородние телефонные звонки, это выражение у Хаттер нисколько бы не изменилось. Она продолжила бы смотреть на нее этим прохладным клиническим взглядом, пока полицейские держали бы Вик, а врач впрыскивал бы ей седативный препарат.