При лечении этой пациентки я обратил внимание на следующую закономерность: когда она «выговаривала» симптом, последний проявлялся с удвоенной силой. Так, пока проводился анализ расстройства слуха, пациентка оглохла до такой степени, что временами мне приходилось общаться с ней при помощи записок. Как правило, поводом для возникновения симптома служил страх, который она испытала в период ухода за больным отцом, или какая–нибудь оплошность, допущенная ею по недосмотру, и т. п.
Ей не всегда было легко восстановить события по памяти и порой приходилось прилагать для этого немалые усилия. Однажды она вынуждена была прервать рассказ из–за того, что не могла припомнить, что последовало за описанными событиями; речь шла о галлюцинации, сильно напугавшей больную; как–то раз ей показалось, будто голова отца превратилась в череп. Пациентка и ее близкие припомнили, что однажды, еще будучи с виду вполне здоровой, она отправилась к одному родственнику, открыла дверь комнаты и тут же упала без чувств. Дабы во всем разобраться, она при мне снова отправилась туда, но при входе в комнату опять повалилась на пол без чувств. Прояснить все удалось во время вечернего сеанса гипноза; оказалось, что при входе в комнату она видела в зеркале, стоявшем напротив, отражение своего бледного лица, на месте которого возникала фигура ее отца с черепом вместо головы. Мы часто замечали, что в подобных случаях страх, который внушает воспоминание, препятствует его выявлению, поэтому пациентке или врачу приходится добиваться этого силой.
Сколь безупречна была внутренняя логика ее припадков, показал, в частности, следующий случай. Как уже отмечалось, в ту пору пациентка пребывала по ночам в condition seconde, то есть мысленно возвращалась в 1881 год. Как–то раз, проснувшись посреди ночи, она решила, что ее снова увезли из дома, и так испугалась, что переполошила весь дом. Объяснялось все просто. Накануне вечером нам удалось с помощью talking cure устранить зрительное расстройство, в том числе и то, которое появлялось у нее при condition seconde. Проснувшись ночью, она обнаружила, что находится в каком–то незнакомом помещении, ведь с весны 1881 года семья успела сменить квартиру. Эти довольно неприятные припадки удавалось предотвращать благодаря тому, что по вечерам я (по ее просьбе) прикрывал ей глаза и внушал, что она не сможет их открыть до тех пор, пока я сам не разбужу ее поутру. С тех пор переполох возник лишь однажды, когда она заплакала во сне и, просыпаясь, открыла глаза.
Поскольку в ходе анализа симптомов мы, преодолевая трудности, добрались до лета 1880 года, когда подготавливалась почва для ее болезни, я смог получить полное представление об инкубационном периоде и патогенезе этой истерии, о чем и собираюсь вкратце рассказать.
В июле 1880 года отец пациентки слег в деревне из–за субплеврального абсцесса; Анна на пару с матерью ухаживала за ним. Как–то раз она всю ночь не сомкнула глаз, охваченная беспокойством за жизнь больного, которого сильно лихорадило, и с волнением ожидала прибытия из Вены хирурга для проведения операции. Мать ненадолго удалилась, между тем как Анна осталась сидеть возле постели больного, закинув правую руку за подлокотник кресла. Она стала грезить наяву, и ей привиделось, что по стене к больному подползает черная змея, готовая его укусить. (Весьма вероятно, что на лугу за домом и впрямь водились змеи, одна из которых однажды напугала девушку, и это переживание легло в основу галлюцинации.) Она порывалась отогнать бестию, но ее словно парализовало; правая рука, которую она закинула за подлокотник, «затекла», онемела и не двигалась, и стоило ей взглянуть на свою ладонь, как пальцы обернулись змейками с черепами вместо голов (там, где были ногти). Скорее всего, она попыталась отогнать змею онемевшей правой рукой, и поэтому потеря чувствительности и паралич руки объединились в ее сознании с этой галлюцинацией. Когда галлюцинация исчезла, ей было так страшно, что она решила помолиться, но не смогла выдавить из себя ни слова до тех пор, пока не вспомнила наконец английский детский стишок, после чего стала изъясняться и молиться только на английском языке.
Свисток паровоза, который доставил долгожданного врача, окончательно развеял кошмарное видение. Когда на следующий день она потянулась за обручем, залетевшим в кусты во время игры, кривая ветка напомнила ей о вчерашней галлюцинации, в тот же миг правая рука у нее одеревенела. С тех пор подобное повторялось всякий раз, когда ей на глаза попадался предмет, более или менее похожий на змею, отчего возникала соответствующая галлюцинация. Впрочем, эти галлюцинации появлялись у нее только при кратковременных помрачениях сознания, которые после той ночи стали учащаться. (Стойкой контрактура стала лишь в декабре, когда пациентка слегла и уже не вставала с постели.) Из–за другого происшествия, сведения о котором мне не удалось обнаружить в своих записях и которое я сейчас не могу припомнить, к контрактуре руки прибавилась и контрактура правой ноги.
К тому времени у нее развилась склонность к самогипнозу, сопровождаемому кратковременным помрачением сознания. Ожидая хирурга на следующий день после той самой ночи, она погрузилась в прострацию и не заметила, как он вошел в комнату. Из–за неотвязного страха она не могла спокойно поесть, у нее возникало и постепенно усиливалось ощущение тошноты. Впрочем, отдельные симптомы появились у нее по большей части на фоне аффекта. Нельзя сказать наверняка, что в такие моменты происходило временное помрачение сознания, однако допустить это можно, поскольку в бодрствующем состоянии пациентка не имела представления обо всех обстоятельствах произошедшего.
Вместе с тем некоторые симптомы появились, по–видимому, не в моменты помрачения сознания, а на фоне аффекта, возникшего во время бодрствования, но в дальнейшем проявлялись аналогичным образом. Так, можно было с большей или меньшей степенью вероятности установить, какими переживаниями обусловлены все расстройства зрения: например, когда пациентка со слезами на глазах сидела возле постели отца и тот неожиданно спросил ее, который час, она посмотрела на часы, но сколько ни вглядывалась, ничего не могла разобрать из–за слез, тогда она поднесла часы к глазам, и циферблат показался ей слишком большим (макропсия и сходящееся косоглазие); или же старалась унять слезы, чтобы больной не заметил, что она плачет.
Завязавшийся однажды спор, во время которого она смолчала, был причиной появления судорог глотки, каковые с тех пор стали возникать у нее всякий раз в подобных обстоятельствах.
Дар речи она теряла, во–первых, от страха, начиная с той ночи, когда у нее впервые возникла галлюцинация; во–вторых, с тех пор, как она в другой раз сдержалась и смолчала во время разговора (произвела активное подавление); в–третьих, с тех пор, как ей несправедливо выговорили; в–четвертых, во всех подобных обстоятельствах (когда она обижалась). Кашлять она начала после того, как однажды, сидя у постели больного, услыхала танцевальную музыку, доносившуюся из соседнего дома, и ей так захотелось там оказаться, что она стала укорять себя за это желание. С тех пор на протяжении всей болезни у нее появлялся нервный кашель каждый раз, когда начинала звучать ритмичная музыка.
Я не слишком сожалею о том, что мои тогдашние заметки не были достаточно подробными, и теперь невозможно почерпнуть из них сведения о том, что именно послужило поводом для развития каждого симптома истерии. Сама пациентка рассказала мне о происхождении всех симптомов за вычетом тех, о которых я упоминал выше, и, как уже отмечалось, все симптомы исчезали, стоило ей рассказать о том, из–за чего симптом возник впервые.
Таким образом, я устранил все симптомы истерии. Больная твердо решила выздороветь в годовщину своего вынужденного переезда в деревню. Поэтому, начиная с июня, она принялась за talking cure с удвоенным рвением. В последний день она даже расставила мебель в своей комнате в том же порядке, что и в комнате, где лежал больной отец, дабы ей легче было припомнить во всех подробностях вышеописанную кошмарную галлюцинацию, которая легла в основу заболевания и после возникновения которой она могла думать и молиться только по–английски; припомнив эту галлюцинацию, она сразу заговорила по–немецки и избавилась от бесчисленных расстройств, на которые жаловалась прежде. Затем она уехала из Вены и отправилась в путешествие[11], хотя далеко не сразу смогла достигнуть душевного равновесия. С тех пор она совершенно здорова.
