Из глубин кухни плыл запах пригорелой овсянки. Он не обнадеживал, однако Флора все же спустилась, уверенно цокая по каменным ступеням низкими каблуками.

Сначала ей показалось, что в кухне никого нет. Камин почти погас, ветер носил по каменным плитам золу, а стол был заляпан остатками какого-то кушанья, в значительной мере состоящего из овсянки. Дверь во двор стояла нараспашку, и в нее тянуло сквозняком. Флора первым делом подошла и плотно ее закрыла.

– Эй! – донесся из дальнего конца кухни возмущенный голос. – Никогда так не делай, дочь Роберта Поста. Я не могу при закрытой двери одновременно щигрить миски и наблюдать за бессловесной скотиной в хлеву. И я еще кое за чем приглядываю.

Флора узнала один из голосов, потревоживших ее ни свет ни заря. Он принадлежал старому Адаму Мухинеобидиту. Он вяло резал брюкву над раковиной и на время оторвался от работы, чтобы выразить свое возмущение.

– Извините, – решительно ответила Флора, – но сквозняк мне мешает. Можете открыть дверь, как только я встану из-за стола. Кстати, тут есть чем позавтракать?

Адам прошаркал на свет. Его глаза в ветхих глазницах походили на осколки примитивного кремня. «Интересно, он хоть когда-нибудь моется?» – подумала она.

– Есть овсянка, дочь Роберта Поста.

– А есть хлеб, масло и чай? Я не очень люблю овсянку. И не найдется ли куска чистой газеты – постелить на угол стола? Хватит и половины листа. А то я боюсь испачкаться в овсянке. Она сегодня, кажется, немного расплескалась.

– Чай в кувшине, вон там, хлеб и масло в крокетнике. Тебе придется искать их самой, дочь Роберта Поста. У меня своих забот полон рот, не хватало еще бегать за газетами для городской крали. Нам в «Кручине» и так худо без того, чтобы носить сюда газеты, от которых одни страхи да огорчения.

– А от чего вам худо? – заинтересованно спросила Флора, заваривая себе свежий чай. Ей подумалось, что это хорошая возможность узнать что-нибудь о других членах семьи. – Денег мало?

Она знала, что почти все люди старше двадцати пяти лет испытывают финансовые затруднения.

– Денег-то на ферме хватает, дочь Роберта Поста, да только все обращается в горе и тоску. Вот что я скажу… – Адам подошел к Флоре и приблизил свое лицо – морщинистое, сплошь изъеденное монотонным течением унылых и беспросветных лет – к ее юному личику, – …на «Кручине» лежит проклятие!

– Вот как? – Флора немножко отодвинулась. – Что за проклятие? Это из-за него вы все тут так заросли грязью?

– Ничем мы не заросли, дочь Роберта Поста, об чем я тебе и говорю. Ничего у нас не растет. Земля не родит, коровы нестельные, свиньи некудельные, золотуха, парша и почесуха губят наши посевы. А почему? Потому что на нас лежит проклятие, дочь Роберта Поста.

– А нельзя что-нибудь с этим поделать? Скажем, кузен Амос мог бы выписать специалиста из Лондона… А хлеб вполне ничего. Вы ведь не сами его печете, да?.. Или продать ферму и купить другую, не проклятую, в Беркшире или Девоншире?

Взгляд его на миг затуманился, словно у черепахи, когда та впадает в транс.

– Нет. Скоткраддеры живут в «Кручине», сколько она стоит. Никому из нас отсюда не выбраться. Миссис Скоткраддер не позволит. Для нее ферма – жизнь, кровь ее жил.

– Вы о моей кузине Юдифь? Мне не показалось, что она тут очень счастлива.

– Нет, дочь Роберта Поста. Я про хозяйку – старую миссис Скоткраддер.

Адам перешел на шепот, и Флора должна была нагнуться, чтобы разобрать последние слова.

Он посмотрел наверх, словно давая понять, что миссис Скоткраддер на небесах.

– Так она умерла? – спросила Флора, готовая поверить во что угодно, даже в то, что фермой управляет с того света призрак-самодур.

Адам рассмеялся. Странный то был звук – словно хмыкающее фырканье рассерженной ворсянки.

– Нет. Жива-живехонька. Ее рука лежит на нас, как чугунный спуд. Однако она никогда не выходит из своей комнаты и не впускает туда никого, кроме мисс Юдифи. Она не покидала ферму уже двадцать лет.

Он внезапно умолк и попятился в темный угол кухни, как будто испугался, что наговорил лишнего.

– А теперь я должен щигрить плошки. Дай мне спокой, дочь Роберта Поста.

– Хорошо, хорошо. Только лучше бы вы называли меня «мисс Пост». Или даже «мисс Флора», если вам больше по душе такая патриархальность. «Дочь Роберта Поста» немного длинновато, вам не кажется?

– Дай мне спокой. Я должен щигрить плошки.

Поняв, что старик твердо намерен заняться какой-то домашней работой, Флора отстала от него и сосредоточилась на завтраке.

Теперь она видела, как обстоят дела: миссис Скоткраддер – проклятие «Кручины», мотив властной бабушки, характерный для романов из сельской жизни (и для некоторых романов из городской). Ничего удивительного, что ферма принадлежит миссис Скоткраддер – Флоре следовало с самого начала догадаться о присутствии такого персонажа. Вероятно, именно миссис Скоткраддер, она же тетя Ада Мрак, и отправила ей открытку про аспидов. Флора не сомневалась, что старая хозяйка и есть тетя Ада, поскольку открытка была вполне в тетином характере. Флора почти слышала, как ее мать произносит: «Узнаю Аду».

Если она хочет привнести в «Кручину» мир, то на каждом шагу будет сталкиваться с тетушкиным противодействием – тут у Флоры сомнений не было. Люди такого склада не выносят мира. Им по душе бури и ураганы: скандалы, хлопанье дверей, сведенные брови, белые от ярости лица, ходящие желваки, взаимные претензии за едой и бесконечные поводы упиваться злобой, обливать презрением, лезть в чужие дела, подслушивать, подглядывать, а главное – устраивать чужую жизнь по своему усмотрению. О да, для них нет ничего слаще! Такой человек растопчет твой любимый кляссер с марками, а потом до конца дней будет заглаживать свою вину, хотя ты бы предпочел просто сохранить кляссер.

Флора подумала про «Высший здравый смысл» аббата Фосс-Мегре – философский трактат, написанный с целью не объяснить вселенную, а примирить человека с ее необъяснимостью. Однако, несмотря на такой общий замысел, «Высший здравый смысл» был для культурного человека лучшим подспорьем в отношениях с такими, как тетя Ада. Не предлагая конкретных правил, трактат определял философию Человека Культурного, из которой эти правила следовали сами собой. В тех же случаях, о которых молчал «Высший здравый смысл», помощь можно было сыскать в «Мыслях» того же автора.

С таким мудрым руководством запутаться никак невозможно.

Флора решила, прежде чем встретиться с тетей Адой, укрепить свой дух чтением «Высшего здравого смысла», а именно знаменитой главы «О сугубой подготовке ума к непоименованным выше обстоятельствам, требующим купно осмотрительности и дерзновения». Скорее всего времени хватит только на страницу-другую, поскольку читать трактат нелегко – он написан частью на латыни, частью на немецком. Однако Флора чувствовала, что дело серьезное и без «Высшего здравого смысла» тут не обойтись. «Мысли» хороши, когда нужно противостоять обычным житейским неурядицам; для борьбы с тетей Адой, проклятием фермы «Кручина», требовалось оружие помощнее.

Доедая хлеб с маслом, Флора думала, чем вообще будет здесь питаться: по всему выходило, что готовит тут Адам, а его стряпню она есть не собиралась. Наверное, придется отыскать кузину Юдифь и серьезно с ней поговорить.

В целом «Кручина» пока не обманула ожиданий: все здесь обещало загадки и приключения, а тетя Ада – в первую очередь. Флора жалела только, что с нею нет Чарлза, большого любителя всего мрачного и загадочного.

Адам тем временем закончил резать брюкву, вышел во двор, где рос куст терна, и вернулся с длинной шипастой веткой. Затем он пустил на миски струю холодной воды и принялся тыкать веткой в приставшую к ним овсянку.

Флора долго наблюдала за ним, с трудом веря своим глазам, и наконец спросила:

– Что вы такое делаете?

– Щигрю плошки, дочь Роберта Поста.

– А не проще ли было бы делать это щеткой? Маленькой щеткой с ручкой? Пусть кузина Юдифь вам такую купит. Попросите ее. И посуда станет чище, и времени у вас будет уходить меньше.