Они надолго замолчали, а затем Рональд сказал:

— Ты слишком боишься пристрастных оценок.

— Что ты имеешь в виду?

— Любой, кто находит у тебя способности, сразу сбрасывается со счетов, а мнение того, кто считает тебя бездарной, ты считаешь правильным.

— Это не так!.. — начала было протестовать Милли, но Рональд перебил ее.

— Именно так. Ты только что сама сказала об этом.

— Ты исказил мои слова! Ты ничего не понимаешь! — взволнованно сказала Милли. — У меня были самые лучшие учителя и огромные возможности… как у тебя в твоем первом фильме. Только ты воспользовался ими, а я просто сидела и наблюдала за тем, как они проплывают мимо меня.

— Это твоя собственная версия событий? — поинтересовался Рональд, — или доктора О'Флаэрти?

— Моя. — Милли снова вздохнула и рассмеялась. От ее злости не осталось и следа, но смех прозвучал слегка печально. — Моя мать обычно говорила, что я слишком равнодушна, чтобы всерьез заниматься чем-либо.

— Ты не производишь впечатления девушки, которой все безразлично, — сухо заметил Рональд.

— Ты ведь не слышал, как я играю. Карие глаза цепко поймали ее взгляд.

— Можешь сыграть для меня сегодня вечером, — заметил Рональд.

Это был облеченный в мягкую форму вызов. Милли чуть было не выронила банку оливок, которую собиралась предложить ему. По необъяснимой причине сердце бешено запрыгало в ее груди. Устыдившись охвативших ее чувств, она попыталась воспротивиться:

— Тебе не понравится такая музыка.

— Я не говорил ничего подобного.

— Да, но ты сказал, что ничего не знаешь о музыке…

— Поэтому и буду объективен, — спокойно заметил он. — Ведь так? Передай-ка мне сыр…

Милли обреченно вздохнула. Мысль о том, что она сама во всем виновата, вовсе не утешала ее. Ей приходилось играть перед сотнями людей, которые могли более профессионально, чем Рональд Бредли, судить о ее исполнительском искусстве, но тем не менее она боялась играть именно при нем. Ее пугала мысль, что он согласится с точкой зрения Шона о ее заурядности, если ее музыка не затронет его душу.

— О Боже, — едва слышно пробормотала она. Рональд не подал виду, что слышал это восклицание и, как ни в чем не бывало, спросил:

— А в этой реке можно купаться? Милли приложила все усилия, чтобы подавить напряжение и спокойно ответить:

— Да, здесь достаточно глубоко. Он жалобно простонал:

— А ты сама купаешься здесь? — с подозрением спросил Рональд.

— Всякий раз, когда прихожу сюда. Милли не уточнила, что обычно это бывает в конце лета.

— Хорошо. Вижу, моя репутация отчаянного человека здесь явно к месту.

— Не следует лезть в воду сразу после еды, — сжалилась Милли. — Подожди хоть часок.

— А ты сама разве не будешь купаться? Она отрицательно покачала головой и пояснила:

— Мне нельзя переохлаждать руку.

— Я согрею ее, — тут же предложил Рональд.

— Да, но… — попыталась вставить она, но он не слушал ее возражений.

— Рука об руку в водопад, — прикрыв глаза, пробормотал он. — Как во сне!

Он слегка дотронулся до ее запястья, и Милли снова почувствовала в этом прикосновении скрытую ласку. Она отдавала себе отчет в том, что он действует профессионально, и тем не менее не могла совладать с охватившей ее дрожью.

— Мне такие сны не снятся, — как можно тверже произнесла она. До сих пор это было правдой.

— Ты не только не романтик, но еще и мастерица врать, — с подчеркнутой задушевностью парировал Рональд, не открывая глаз. — Хочешь, чтобы я ради твоего удовольствия один барахтался в ледяной воде?

Милли фыркнула.

— Я же не сообщу об этом в газеты. — Последовав его примеру, она откинула назад голову, подставляя лицо солнцу, и закрыла глаза. — Тебе понравится, — уже сонным голосом добавила она. — Честно.

Последнее, что Милли услышала, погружаясь в сон, был его добродушный смешок.

Ей снилось, что она на сцене. Огромной сцене. Свет рампы слепил ей глаза, и публику в зале разглядеть было невозможно. Позади нее за роялем сидел Шон. Ей ужасно хотелось уйти со сцены, но она никак не могла найти выход. Она повернулась к Шону, моля его о помощи, но он смотрел сквозь нее, словно она была невидимкой. В ее руки вложили флейту…

Неожиданно из темноты зала вышел кто-то, поднял ее на руки и унес прочь — от цветов, от рояля, на котором Шон продолжал играть с каменным лицом.

Потом она почему-то оказалась перед аудиторией, которая не была скрыта за слепящим светом юпитеров и состояла из множества добрых лиц. Милли поднесла флейту к губам. Ее спаситель стоял сзади, положив руку ей на плечи, и она начала играть, уверенная, что может абсолютно все. Аккомпанемент Шона становился все громче, все злее. Затем он стих. Аплодисменты были бурными, как морской прибой… или землетрясение.

Милли пыталась оглянуться, чтобы разглядеть своего спасителя, но он не давал ей возможности сделать это. Затем он исчез. Она бегала по огромной сцене, пытаясь найти его, а публика уже свистела и топала. Спасителя нигде не было видно, а ей было просто необходимо найти его. Она снова стала неуклюжей, натыкалась на корзины цветов, чувствуя, как холодная влага с их лепестков и листьев брызжет на нее…

— Проснись, — вдруг сказал жизнерадостный голос.

Милли очнулась не сразу. Открыв глаза, она удивленно рассматривала стоящую над ней высокую фигуру мужчины с широкими, сильными плечами, мускулистой, коричневой от загара грудью, которая вздымалась в глубоком, атлетическом дыхании, и волнистыми влажными волосами. Внутри у нее что-то дрогнуло, и память вернулась к ней.

— Рональд… — Милли была потрясена, хотя не понимала, что ее так волнует.

Она села, а он опустился возле нее на одно колено. Его голая нога прикоснулась к ней, но она даже не вздрогнула. Он, должно быть, плавал, потому что был в одних плавках, а на его ногах и груди поблескивали бриллиантовые капельки.

Милли почувствовала, как у нее пересохло во рту. Она незаметно отодвинулась, чтобы их ноги больше не соприкасались, но от этого мало что изменилось — электрический ток короткими волнами все еще пробегал по всему ее телу. Его ухмылка дала ей понять, что отодвинулась она недостаточно небрежно.

— Ты права, — сказал Рональд, — после такой ванны чувствуешь себя замечательно. Но если тебе действительно нельзя переохлаждать запястье, то лучше не заходи в воду.

— Очень холодная?

— Как будто ныряешь в коктейль Рональда Бредли, — серьезно заявил он и, отбросив полотенце, потянулся за рубашкой. Милли зачарованно смотрела, как, натянув ее и даже не потрудившись застегнуть пуговицы, он со вздохом откинулся на спину.

— А что это за коктейль? — спросила она.

— Я смешиваю для него виски, ликер, свежий апельсиновый сок и добавляю очень много льда. — Он засмеялся, протянул было к ней руку, но снова остановился на полпути, будто припомнив что-то. — Так и быть. Я тебя прощаю. Не стану бросать в воду.

Милли почувствовала одновременно и облегчение и разочарование. Действительно ли он намеревался прикоснуться к ней? А если так, то почему остановился? Потому что она не была неотразимой Мэлани Кинсайд и могла возомнить о себе Бог весть что? Вероятно, это действительно было так.

Что ж, оно и к лучшему. Я не хочу, чтобы он дотрагивался до меня, заверила она себя.

Неожиданно Рональд перевернулся на живот и ухмыльнулся.

— Не хмурься.

Его карие глаза смотрели на нее так, что теплая волна тут же прокатилась по всему ее телу.

Рональд тут же заметил это. Он вообще замечал слишком много. Она вскочила.

— Пожалуй, купание все же пойдет мне на пользу, — заявила она.

Протянув руку, Рональд остановил ее.

— С больной рукой? Брось! — И потянув ее вниз, он решительно приказал:

— Сядь, Милли.

Встретив его взгляд, она покорно опустилась на траву. Ее охватило оцепенение, которому она старательно, но не слишком успешно сопротивлялась.