— Той ночью мы здорово набрались.

Я знала, что такое отрываться с лучшими друзьями: чувство единства, шутки, понятные только «своим», непринужденное веселье. Я снова взглянула на дверь. Испытывал ли подобное Арик? Он ведь должен был иметь друзей до того, как проявилось его Смертельное Прикосновение. Но спустя столь долгое время помнил ли он что такое дружба?

Сдавленным голосом Джек произнёс:

— Я скучаю по ним, особенно по Клотиль.

Я положила руку ему на плечо.

— Мэтью показал мне день, когда вы впервые встретились.

Плечо Джека напряглось под моей ладонью:

— Тебе не стоило этого видеть.

— Это только укрепило мои чувства к тебе.

Он расслабился.

— Тогда смотри все, что хочешь, peekôn. Теперь мне легче со всем этим справляться.

— Почему?

— До Вспышки моя жизнь мало зависела от меня самого. А теперь, даже несмотря на неизвестность и опасности, я управляю собой и своей судьбой больше, чем когда-либо.

— Действительно?

— Мои проблемы касаются только меня, и их решение — моя забота.

С такого близкого расстояния можно было разглядеть темно-серые пятнышки на радужках его глаз.

— Это зрелая позиция, Джек.

Он не был больше мальчишкой.

— Жизнь научила меня.

— Я думаю, что многие недооценивали тебя. Но то время прошло. Я знаю, что никогда больше не буду так в тебе ошибаться.

Уголки его губ изогнулись. Я млела от одной только такой улыбки... и он об этом знал.

— Ммм, ты пахнешь жимолостью?

Сообразительный Джек давно понял, что мой запах зависит от настроения. Роза? Значит, я готова напасть. Сладкая олива свидетельствовала о волнении. А жимолость, безусловно, была признаком возбуждения.

На следующем фото он с друзьями купался в ручье, все были загоревшими и улыбающимися.

Так мы и сидели, предаваясь воспоминаниям, потягивая виски. И на какое-то время я смогла забыть все беды, причинённые Вспышкой. На какое-то время я почувствовала себя счастливой.

Он показал мне фотографию пейзажа, окружающего ручей.

— Фотоаппарат дернулся, и в кадр никто не попал. Раньше я хотел её выбросить, но теперь... просто посмотри на эти деревья, Эви. На эту кристально-чистую воду, — он протянул мне флягу, — я верю, мы снова увидим всё это.

— Правда веришь?

Я тоже была настроена на окончание игры, но эта бесконечная ночь угнетала меня. Неужели солнце больше никогда не поднимется? Может в других уголках мира ситуация лучше? Скажем, на экваторе?

— Ouais, — он сложил фотографии обратно в конверт, — твоя mère твердила мне, что ты особенная. Твоя grand-mère твердила тебе, что ты спасешь мир. И я в тебя верю. Ты сделаешь это.

— А главное, никто на меня не давит...— сказала я, расслабленно улыбаясь.

— Начнем с малого, fille. У меня есть некоторые envie, — желания.

Я сделала глоток.

— И чего же ты желаешь?

Он послал мне хищную улыбку.

— Cerises, — вишен.

Мы ели их перед первым поцелуем.

— А ещё? — когда его хищная улыбка стала слишком красноречивой, я добавила. — Из еды? Contiens-toi, — держи себя в руках.

Он поднял руки вверх в знак капитуляции.

— Je cesse. Pour le moment, — держу, пока что, — я изголодался по жаренной бамии²⁴ и отварной кукурузе. А ты?

— По кукурузным оладьям и картофельному пюре.

— Я как-то пробовал готовить кукурузные оладьи на старой плите в нашей хижине. Однажды я обязательно приготовлю их для тебя, — он откинул голову назад, устремив вверх мечтательный взгляд, — а помнишь, какими теплыми бывали южные ветра? Они несли запах моря, далеких стран. Я так ненавидел место, где жил, что готов был податься куда угодно. Теперь же молю Бога о том, чтобы вернуться в Бейсен.

Раньше я удивлялась, почему мы с Джеком никогда не разговаривали. А теперь поняла, что на разговоры у нас просто не было времени. Мы постоянно были в бегах, спасали свои жизни. Направить разговор в нужное русло было нетрудно: дом, по которому мы оба так сильно скучали.

Когда я передавала ему флягу, наши пальцы соприкоснулись.

— Я сделаю всё, чтобы снова увидеть поля сахарного тростника под голубым небом. Услышать шелест листвы, от которого трепетало моё сердце.

— В один прекрасный день мы будем стоять на крыльце Хэйвена, любуясь бескрайними зелеными полями, плавать в родниках и обретём наконец гармонию, — он закрутил и спрятал флягу, — когда я смотрю в твои глаза...

— Что?

— В мире почти не осталось ничего голубого. Ни неба, ни воды. Когда я смотрю в твои глаза, я вижу наше будущее. Я чувствую его, — он вытянул из кармана джинсов мою коралловую ленту.

— Она до сих пор у тебя!

— Она всегда со мной. Mon porte-bonheur, — мой талисман, — напоминание о том, что мы будем вместе.

Его непоколебимая уверенность почти передалась и мне. Почти. Я мечтала о тебе, Джек, и хотела бы снова доверять тебе. Но есть ещё один человек, который затронул мою душу.

— Я дам тебе её на время, — он спрятал ленту мне в карман, — отдашь, когда будешь уверена, что никакой другой мужчина, кроме меня, не может быть с тобой.

Прикосновения Джека обжигали огнём. Когда его пальцы медленно скользнули по моим джинсам, я почувствовала знакомую искорку, грозящую перерасти в адское пламя. У меня перехватило дыхание; в его глазах светилось желание.

Он поднял меня за бедра и усадил на себя верхом.

— Джек! — я уперлась руками в его плечи.

Не отрывая взгляда от моих губ, он прикусил свою, словно побуждая меня сделать то же самое.

— Сейчас я бы многое отдал, чтобы тебя почувствовать.

Это было так естественно. Быть с ним. Согреваться нашим теплом. Предвкушать, как мы соприкоснемся губами, займемся любовью. Мои глифы вспыхнули, и их сияние отразилось в его глазах.

Обхватив мои бедра руками, он прижал меня к вершине своей твёрдости, и я с наслаждением выдохнула:

— Да.

Закрыв глаза, он заставлял наши тела медленно двигаться, разжигая огонь в нас обоих.

— À moi, Evangeline, — его голос дрожал от сдерживаемого желания, — ты моя. А я твой. Однажды ты сама это поймешь.

Он переместил руки мне на задницу, и даже через ткань джинсов я чувствовала жар его ладоней.

Когда он сжал пальцы, я приподняла бедра, и из его груди вырвался низкий стон. С губ его срывались судорожные вздохи. Я тяжело дышала, теряя над собой контроль. Наше взаимное притяжение было обжигающим. Взрывоопасным. Если он хотел меня хоть вполовину так, как хотела его я...

Но мне было его все мало. Я хотела чувствовать на себе его руки, эти прикосновения пламени. Ещё немного и я перешла бы черту, после которой нет возврата... потому что это пламя поглотило бы меня.

Джек, должно быть, ощутил мои сомнения.

— Но я не буду тебя торопить, — он дрожал, снимая меня с коленей, — у нас ещё будет время.

Он опустил меня на место и, приобняв за плечи, прижал к себе.

— Иди сюда.

Я не могла ему сопротивляться, как загипнотизированная слушала биение его сердца.

— Я расскажу тебе о дне, который мы когда-то провели у протоки. В мире, где не было Вспышки. День, который должен был у нас быть. Наше первое свидание.

Затаив дыхание, я сказала:

— И чем мы занимались на этом свидании?

— Мы отправились с самого утра... — он заговорил шёпотом, перейдя на французский, — ...потому что я хотел провести с тобой как можно больше времени. Мы взяли с собой еду, пиво и радио. И поплыли на пироге к кипарисам, растущим прямо из воды. Кроны деревьев отражались в водной глади. Когда мы подплывали слишком близко, стихали потревоженные цикады, — он коснулся губами моих волос, — мы решили, что это будет наше место. И больше ничьё. Потому что именно там мы решили быть вместе: Эви и Джек.

Я прижалась сильнее, позволив себе раствориться в урчащем французском акценте.

— Ты была в красном купальнике, и, глядя на тебя, я восхищенно вздыхал. Ах, ах, АХ, Эванджелин, ты сводила меня с ума, — помню, я была в таком купальнике на некоторых фото в телефоне Брэндона, и, видимо, Джеку он понравился, — а когда воздух наполнился ароматом жимолости, я очутился на седьмом небе.