(Открывает книгу и собирается переводить.) Написано: «В начале было Слово» – И вот уже одно препятствие готово: Я Слово не могу так высоко ценить. Да, в переводе текст я должен изменить, Когда мне верно чувство подсказало. Я напишу, что Мысль – всему начало. Стой, не спеши, чтоб первая строка От истины была недалека! Ведь Мысль творить и действовать не может! Не Сила ли – начало всех начал? Пишу – и вновь я колебаться стал, И вновь сомненье душу мне тревожит. Но свет блеснул – и выход вижу, смело Могу писать: «В начале было Дело!» Пудель, не смей же визжать и метаться, Если желаешь со мною остаться! Слишком докучен товарищ такой: Мне заниматься мешает твой вой. Я или ты; хоть и против охоты, Гостя прогнать принужден я за дверь. Ну, выходи же скорее теперь: Путь на свободу найдешь тут легко ты. Но что я вижу? Явь иль сон? Растет мой пудель, страшен он, Громаден! Что за чудеса! В длину и в ширину растет! Уж не походит он на пса! Глаза горят; как бегемот, Он на меня оскалил пасть! О, ты мою узнаешь власть! «Ключ Соломона» весь свой вес Тебе покажет, полубес! Духи (в коридоре) Он попался! Поспешим! Но входить нельзя за ним. Как лиса среди тенет, Старый бес сидит и ждет. Так слетайся же скорей, Осторожных духов рой, И старайся всей толпой, Чтоб избегнул он цепей. В эту сумрачную ночь Мы должны ему помочь. Он велик, могуч, силен: Помогал не раз нам он! Фауст Для покоренья зверя злого Скажу сперва четыре слова: Саламандра, пылай! Ты, Сильфида, летай! Ты, Ундина, клубись! Домовой, ты трудись! Стихии четыре Царят в этом мире; Кто их не постиг, Их сил не проник, – Чужда тому власть, Чтоб духов заклясть. Исчезни в огне, Саламандра! Разлейся в волне Ты, Ундина! Звездой просверкай Ты, Сильфида! Помощь домашнюю дай, Incubus, Incubus, Выходи, чтоб закончить союз! Нет, ни одной из четырех В ужасном звере не таится: Ему не больно; он прилег, И скалит зубы, и глумится. Чтоб духа вызвать и узнать, Сильней я буду заклинать. Но знай же: если ты, наглец, Из ада мрачного беглец, То вот – взгляни – победный знак! Его страшатся ад и мрак, Ему покорны духи праха. Пес ощетинился от страха! Проклятое созданье! Прочтешь ли ты названье Его, несотворенного, Его, неизреченного, И смерть и ад поправшего И на кресте страдавшего! Страшен, грозен, громаден, как слон, Вырастает за печкою он, И в тумане он хочет разлиться! Он весь свод наполняет собой. Мрачный дух, повелитель я твой: Предо мною ты должен склониться. Не напрасно грозил я крестом: Я сожгу тебя божьим огнем! Не жди же теперь от меня Трикраты святого огня! Не жди, говорю, от меня Сильнейшего в таинстве нашем! Туман рассеивается, из-за печи является Мефистофель в одежде странствующего схоласта.
Мефистофель К чему шуметь? Я здесь к услугам вашим. Фауст Так вот кто в пуделе сидел; Схоласт, в собаке сокровенный! Смешно! Мефистофель Привет мой вам, науки жрец почтенный! По вашей милости изрядно я вспотел. Фауст Мефистофель Вопрос довольно мелочной В устах того, кто слово презирает И, чуждый внешности пустой, Лишь в суть вещей глубокий взор вперяет. Фауст Чтоб узнать о вашем брате суть, На имя следует взглянуть. По специальности прозванье вам дается: Дух злобы, демон лжи, коварства – как придется. Так кто же ты? Мефистофель Часть вечной силы я, Всегда желавшей зла, творившей лишь благое. Фауст Кудряво сказано; а проще – что такое? Мефистофель Я отрицаю все – и в этом суть моя, Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться, Годна вся эта дрянь, что на земле живет. Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться! Короче, все, что злом ваш брат зовет, – Стремленье разрушать, дела и мысли злые, Вот это все – моя стихия. Фауст Ты мне сказал: «я часть»; но весь ты предо мной? Мефистофель Я скромно высказал лишь правду, без сомненья. Ведь это только вы мирок нелепый свой Считаете за все, за центр всего творенья! А я – лишь части часть, которая была В начале всей той тьмы, что свет произвела, Надменный свет, что спорить стал с рожденья С могучей ночью, матерью творенья. Но все ж ему не дорасти до нас! Что б он ни породил, все это каждый раз Неразделимо связано с телами, Произошло от тел, прекрасно лишь в телах, В границах тел должно всегда остаться, И – право, кажется, недолго дожидаться – Он сам развалится с телами в тлен и прах. |
