— Я поступил как адмирал флота Руси и Рима. Уверен, полковник Кин одобрит мои действия.
— Сомневаюсь в этом.
Буллфинч до того разозлился, что решил было бросить Карфаген на произвол судьбы и отправиться в обратный путь. Он взглянул на побледневшего Элазара, оказавшегося между двух огней.
— Переведи как можно точнее, — рявкнул Буллфинч. — Не вздумай ничего приукрасить, переводи слово в слово.
Элазар нервно кивнул.
— Скажи этому жирному ублюдку, что я прошел пятьсот миль ради того, чтобы ему помочь. И обязательно сохрани при переводе слово «ублюдок».
Элазар занервничал еще больше, понизил голос, но стал быстро переводить. Лицо Гамилькара налилось кровью.
— Скажи, что он — зазнавшийся осел. Он потерял сотни тысяч своих людей — ну что ж, мы тоже понесли немалые потери. И мы не стремились к этой войне, но она нас настигла. Я лишился глаза и чуть не погиб, сражаясь против вашего войска в прошлом году, но я постарался об этом забыть, поскольку истинный враг находится там.
Буллфинч махнул рукой на запад, в сторону открытой степи.
— Если он хочет, чтобы мы ему помогли, хорошо. Я привез с собой две с половиной тысячи солдат, почти полмиллиона пуль и снарядов и орудия на кораблях. Простая демонстрация силы сможет убедить бантагов держаться подальше отсюда. А если он не согласен, тогда…
Буллфинч помедлил.
— … тогда он может поцеловать меня в задницу, поскольку я возвращаюсь на Русь, чтобы сражаться.
Буллфинч повернулся, готовый перепрыгнуть на свой корабль, который за это время еще немного отошел от «Антьетама». За его спиной послышался негромкий смешок.
— Прекрасно, просто прекрасно
Тяжело дыша, Буллфинч оглянулся. Он сорвался, поддавшись приступу ярости, и уже не помышлял ни о какой дипломатии.
Гамилькар протягивал ему руку. За его спиной сгрудились остолбеневшие моряки, не меньше Буллфинча пораженные смехом своего правителя.
— Я нуждаюсь в вашей помощи. — сказал Гамилькар. — Но, что еще важнее, я знаю вас как честного и правдивого человека, отличного воина, разбившего мое войско, но сохранившего уважение к побежденному. — Гамилькар помолчал, его лицо стало серьезным — Я тоже не собираюсь вас обманывать. Я до сих пор ненавижу Кина за то, что произошло с моими людьми; этого я ему никогда не прощу. Думаю, вы самостоятельно решились на этот поход, чтобы как-то искупить вину. С вашей стороны я могу принять помощь, от Кина — нет. Нам угрожают шесть уменов бантагов. Самим нам не выстоять против такой силы. Мерки разрушили почти все, большая часть фабрик сгорела во время боев. Кроме тех людей, что пришли со мной, остальные вооружены копьями и дубинами. Один хороший залп из луков сломит наше сопротивление. Мне действительно необходима ваша помощь.
— Ради этого я сюда и пришел, — резко ответил Буллфинч.
Гамилькар облегченно вздохнул, на лице появилась слабая улыбка.
Элазар со слезами на глазах подошел к адмиралу, обнял его и расцеловал в обе щеки.
— Спасибо.
— Ты все правильно перевел? — спросил Буллфинч.
— Почти, — с улыбкой ответил Элазар.
Винсент покинул свое место во главе колонны и повернул влево, к отлогому склону холма. Земля под копытами коня была твердой после многодневной жары. Проехав почти четверть мили, Винсент заметил плетущегося вслед за ним Димитрия. Добравшись до вершины холма, Готорн остановил коня и привстал в стременах. Ноги его затекли от долгой езды. С высоты отлично просматривались все окрестности. На открытом пространстве растянулась длинная колонна солдат. Два корпуса занимали десять миль дороги, мушкеты ослепительно блестели под полуденным солнцем. Серые мундиры, скатки на плечах и шляпы с широкими полями придавали бойцам сходство с пехотой конфедератов. Все знамена были расчехлены, через каждые двести ярдов развевался флаг полка. Шестьдесят полков пехоты. При виде такого зрелища сердце Готорна переполнилось гордостью. Это его люди, его корпуса, его армия.
Впереди, на севере, среди виноградников и покинутых знатью вилл стояла лагерем остальная армия. На северо-западе, примерно в четырех милях, можно было видеть Испанию, расположенную в низине. Там поднимались к небу темные струйки дыма над фабриками, вывезенными с востока. Слева виднелся отлогий берег Сангроса. Более высокий западный берег уже сейчас таил в себе угрозу. Река сильно обмелела, и сквозь медленно текущие воды просвечивали песчаные отмели. Готорн осмотрел плоскую равнину на восточном берегу и решил, что она слишком обширна, оборона будет непростым делом. На юго-востоке и юге тянулась гряда невысоких холмов. Она начиналась у самого города, огибала равнину с восточной стороны и снова подходила к реке, почти к тому месту, где он стоял. Восточный берег был здесь немного выше западного. На самой высокой точке в окружении деревьев стояла небольшая вилла.
Именно здесь, несмотря на все недостатки местности, должно было произойти решающее сражение. К югу восточный берег возвышался, и форсировать реку в этом месте было равноценно самоубийству. Поэтому мерки должны были непременно нанести основной удар на этой полукруглой равнине, ограниченной Сангросом. Вглядываясь в очертания берегов, Винсент пришел к выводу, что когда-то река текла вдоль этой гряды холмов, и только потом прорезала себе путь западнее старого русла.
Почва здесь была очень плодородной, все склоны засажены виноградниками, а выше располагались поместья местных богачей, стремившихся укрыться от жары и отдохнуть под дуновением прохладного ветерка со стороны леса. Около полудюжины квадратных миль прибрежных земель. Здесь, вероятно, производилось немалое количество вин. Сейчас большая часть виноградников была выкорчевана. Внушительная линия укреплений пересекала долину в нескольких сотнях ярдов от берега Сангроса. Пространство между берегом и укреплениями было заполнено ловушками и заграждениями. Винсент даже издали мог видеть, что все работы были выполнены тщательно, но, если мерки не будут считаться с потерями, они вполне могут смести защитников. В случае потери контроля над долиной пришлось бы защищаться на холмах. Тогда появлялось преимущество в высоте, но фронт растягивался вместо четырех на целых шесть миль. По одному корпусу на каждую милю линии фронта, плюс один корпус в резерве. «Пожалуй, меньше, — решил Готорн. — От 3-го корпуса почти ничего не осталось, едва наберется одна дивизия. Кроме того, придется выделить отряды для предотвращения прорыва с севера, несмотря на то, что восточный берег там на добрых пятьдесят футов выше западного. Если мерки обнаружат неохраняемый участок, они могут обойти нас с фланга, как случилось на Потомаке. Еще одна дивизия должна отправиться к югу, где берег реки превращается в обширную болотистую низину. Остается четыре корпуса на шесть миль фронта и один в резерве. У мерков будет по крайней мере триста пятьдесят тысяч. Соотношение шесть к одному. Намного хуже, чем у Бобби Ли под Питерсбергом. — Винсент еще раз осмотрел полукруглую долину. — С аэростата она должна выглядеть как лук с натянутой тетивой, или половинка пирога», — подумал он.
Винсент пустил коня рысью и направился к вершине соседнего холма, который футов на тридцать возвышался над остальными. По склону проходила широкая полоса окопов, перед которой уже имелись засеки и заграждения. Русские солдаты, рывшие окопы, при его приближении вытянулись по стойке «смирно». Винсент заехал с тыла за линию укреплений. Внутри окопа люди работали кирками.
— Не слишком глубоко, — заметил Готорн.
Солдат только сейчас заметил подъехавшего генерала, выпрямился и отдал честь; окоп доходил ему примерно ему до пояса. Винсент расслышал свое имя, произнесенное уважительным шепотом, и заметил блеск восхищения в глазах солдат.
— Здесь совсем не то, что дома, — ответил сержант, вытирая пот со лба. — Земля не такая, как на Руси, или хотя бы в долине у берега, где можно хоть целый день копать лопатой.
Вслед за Винсентом подъехал Димитрий и, остановив коня, присмотрелся к солдатам.
