Вечером пришли Сергей Степанович и Леночка. Я проснулся примерно за час до их прихода, хотя сложно было определить это – и то, что за час, и то, что проснулся. Лежать с открытыми глазами – было все равно что спать. И время здесь шло ничем, не меняя ничего, разве, может быть, характер солнечного света, льющегося из окна за дыхательным аппаратом, который все еще стоял рядом со мной, напоминая, как прекрасен воздух, когда он в виде атмосферы, а не в виде шипящего железного ящика с трубкой. Хотя солнечный свет почти не менял свою яркость, но становился чуть мягче, может быть, более влажным или приятно весомым с приближением вечера. Это не было как солнечные часы, где время бежит тенью, это было как солнечные часы, где время движется изменением давления и свойств света. Судя по этим давления-световым часам, был уже вечер. Стрелки прошли большую часть пути и приближались к наиболее мягкой высшей точке, означающей ночь.

Сергей Степанович спрашивал меня о здоровье, я отвечал, поглядывая на Леночку. Она стояла чуть в стороне и молчала, не принимая участия в разговоре. Потом Сергей Степанович стал прощаться, говоря, что ему нужно идти домой. Затем посмотрел на нас с Леночкой и спешно удалился, оставив нас одних. Леночка подошла ближе.

– Как ты? – спросила она, словно не слышала, о чем мы говорили с Сергеем Степановичем.

– Нормально.

– Я хотела прийти днем, но не смогла – работы было много.

– Понятно, – сочувственно произнес я.

Она прятала взгляд, глядя куда-то в сторону. У нее был смущенный вид, похоже, она не знала, что еще сказать.

– Как там погода? – решил я помочь ей.

– Ничего. Днем шел дождь, но теперь кончился.

– Дождь? – удивился я. Мне казалось странным, что где-то может идти дождь – мир для меня был больницей с трещинками на потолке. – Наверно, я спал и не слышал.

– Да?

Она молчала пару секунд, потом вдруг повернулась ко мне, словно решившись на что-то. Ее глаза были полны тревожной печали.

– Ты не сердишься на меня? – спросила Леночка.

– Я? Почему? – почти искренне удивился я.

– Я не хотела, – быстро заговорила она, снова пряча взгляд, – это как-то само получилось. Я не хотела. Правда.

Я чуть улыбнулся.

– Садись, – сказал я, сделав приглашающий жест.

Она колебалась секунду, потом осторожно присела на край кровати.

– Как ты думаешь, долго я здесь пролежу? – спросил я.

Она не ответила, словно не услышав мои слова, потом через секунду сказала все с той же тревожной печалью:

– Я была очень плохой. Не знаю, что на меня нашло. Прости. Ты, наверно, обвиняешь меня во всем. Я не хотела. Прости.

– Бог с ним. Я уже и не помню ничего, – соврал я. Как-то не хотелось злиться на нее, и слушать извинения тоже не хотелось. Я чувствовал, что рад ее видеть, и больше ничего не чувствовал по отношению к ней.

– Все прошло, – сказал я, – туда ему и дорога. Давай считать, что просто ничего не было.

– Правда?

– Правда, – я снова улыбнулся.

– Значит, ты не обижаешься на меня?

– Нет.

– А я все думаю об этом, что это я… Что ты из-за меня…

– Да нет же, – поспешил я заверить ее – мне вдруг показалось, что она сейчас заплачет. – Я ведь сказал, что все забыто. Или ты не согласна? Тогда тебе придется выбирать: или мириться, или писать мемуары.

– Да? – улыбнулась Леночка.

В ее глазах была радость. Хотя легкая тень грусти еще присутствовала во взгляде, но она улыбалась, и такой она нравилась мне гораздо больше.

Потом Леночка взяла мою руку в свои ладони и спросила голосом, полным заботы и участия:

– У тебя ничего не болит?

Я улыбнулся, ощущая ее ладони, ее мягкую теплую кожу. Было приятно чувствовать это прикосновение и немного странно. Там, где я был сейчас… В общем, ее прикосновение было совершенно не отсюда, как нечто, пришедшее из другого мира – солнечный свет под землей, дождь в больнице… Ее касание захватывало мои ощущения, я словно переместился в свои пальцы, став там, между ее ладонями.

– Нет, – улыбаясь, ответил я.

– Ну что ты улыбаешься, – продолжала заботиться Леночка, она нахмурила брови и укоризненно смотрела на меня, – как будто тебя это не касается.

– Хорошо, – сказал я, пребывая в ее ладонях, – я буду думать об этом.

– О чем?

– О том, что меня это касается.

Она продолжала хмуриться.

– Мне иногда кажется, что ты нарочно хочешь, чтобы тебе было плохо.

– Нет, – сказал я, – не хочу.

– Тогда зачем ты сделал это, зачем согласился на операцию? Мог бы и не лежать здесь сейчас. Или ты не знал, что все кончится больничной койкой? Неужели нужно быть таким легкомысленным, что не дорожить даже собственной жизнью? Я уж не говорю о…

Она запнулась и отвернулась в сторону, возмущенно глядя в окно за дыхательным аппаратом.

– Ты снова об этом? – спросил я, стараясь произнести это как можно мягче.

Она опустила глаза, но не повернула головы.

– Нет, – проговорила она. – Я просто не понимаю. Почему? Зачем ты это сделал?

– Почему? – я почувствовал себя небом или океаном, собираясь ответить на этот вопрос, черной ночью, накрывшей и окутавшей все. – Потому что, кроме звезд, луны и солнца, есть огонь, который тоже дает свет. Он обжигает, но он ближе и доступней. Солнце и звезды – тоже огонь, но они далеко. А электричество – это только вольфрамовая нить – в ней нет волшебства.

Леночка посмотрела на меня. Она не хотела быть сердитой, но все же не могла сдержать укор и недовольство во взгляде. Я улыбался ей.

– Ничего, – сказал я, – это ведь ненадолго. Я ведь не всю жизнь теперь буду лежать. Пройдет немного времени, и я выйду отсюда. А кстати, сколько мне придется пролежать?

– Не знаю, – Леночка чуть пожала плечами. – Недели две-три, может, месяц – вряд ли больше.

– Всего-то? Это же просто ничто. Попробуй вспомнить, что такое месяц, который был, скажем, два или три года назад – тогда поймешь, что это совсем маленькое время.

– Но ведь это три года назад, – вздохнула Леночка, переставая быть укоризненной и недовольной.

– Да. Но время ведь не стоит на месте. Когда-нибудь и этот месяц будет три года назад.

Она покачала головой.

– Ладно, – проговорила Леночка, видимо, не желая возражать больному с прооперированной головой, – ты, главное, выздоравливай сейчас, а не через три года, – и посмотрела на часы. – Я пойду, – сказала она, – а то будет совсем поздно и темно.

– Да, – ответил я, – конечно.

– Завтра зайду к тебе. Хорошо?

– Хорошо.

– Ну пока, – она нагнулась и быстро поцеловала меня. Потом встала, отпустив мою руку, и ушла, процокав каблучками по больничному полу.

Примерно дней через пять Сергей Степанович в очередной раз пришел ко мне. Он приходил каждый день, иногда даже два раза на дню. В этот раз он зашел вечером после работы. Поспрашивал как обычно о моем здоровье, а потом сказал:

– Вам, наверно, уже надоело здесь лежать?

– Да, – несколько удивленный таким вопросом, ответил я.

Глядя на Сергея Степановича, я видел, что он чем-то озабочен.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Нет. Хотя… – он бросил на меня быстрый взгляд. – В общем, обстоятельства складываются так, что мне бы не хотелось больше оставлять вас в больнице.

– Хм.

– Но вы не подумайте, – поспешил он успокоить меня, – это не связано с вашим здоровьем. Просто… некоторые проблемы административного характера.

– Вот как? Что ж, может, это и к лучшему. Признаться, мне уже порядком надоело лежать здесь, я просто изнываю от скуки и…

– Но дело в том, – не слушая меня, продолжил Сергей Степанович, – что вам еще рано домой. Вам еще нужен уход, лечение.

– Да? – я не понимал, куда он клонит.

– Вас еще нельзя выписывать из больницы.

– Тогда что же делать? Спрятаться в шкаф на время проверки или там еще чего, чтобы меня никто не увидел? – я улыбнулся.

Но Сергей Степанович оставался серьезным.