Нет, какое-то все-таки тут двойное дно, подумал Валера. Слишком уж сложносочиненный был человек, с чего бы ему так перемениться? Ухаживание за больной Лилей облагородило? Или в Бога уверовал? Валере приходилось общаться с новообращенными, которые усиленно демонстрировали свою воцерковленность, смирение, благочиние, искали, кому бы подставить щеку, чтобы с восторгом подставить и вторую. Но – по мелочам. А вот если их заденут за живое, за настоящее, они так звезданут в ответ, что и у тебя все заповеди вылетят. Туман наводит Коля, что-то тут не так.

Во дворе послышался звук подъехавшей машины, хлопнула дверца.

Машина уехала.

Вошла Даша.

И Сторожев, и Немчинов не смогли сдержать удивления и уставились на нее. Не точная копия, а сама Лиля стояла перед ними. Те же зелено-синие глаза, те же пепельно-русые волосы, тот же удлиненный овал лица.

– Говорил я вам! – Коля любовался эффектом. – Вот, Дашунчик, это школьные друзья твоей мамы и мои – Илья Немчинов и Валера Сторожев. Как вас по отчеству, ребята, ей богу, забыл?

– Обойдемся, – сказал Сторожев, подавая Даше руку.

Она пожала теплыми и мягкими, будто без костей, пальцами. Немчинов тоже полез было с рукой, но вдруг почувствовал, что она влажная, вытер ее наскоро о штаны, протянул.

– Чай пьете? – спросила Даша Иванчука. – А покормить людей?

– Да я собирался, просто… Давно не виделись, заговорились.

На «ты» его зовет, подумал Сторожев и позавидовал этому. Впрочем, как еще? Он ведь фактически отчим. Свой человек.

Даша кивнула в сторону комнаты:

– Спит?

– Вроде бы.

– Как она?

– Нормально.

– Я зефир принесла, она зефира просила, – Даша положила на стол прозрачный пакет с волнистыми кругляшками.

– Сахара много, – с сомнением сказал Иванчук.

– Зато пектин. Для пищеварения полезно.

– Тоже верно.

Потом Даша что-то доставала из холодильника, не хлопая, а осторожно прикрывая, начала позвякивать сковородками и кастрюльками, переставляя их на плите – тоже тихо, аккуратно. Видимо, многолетняя привычка – не разбудить громким звуком, не потревожить. Эта комнатка, размышлял Сторожев, у них служит кухней, и столовой, да и спальней заодно – вон в углу, за цветастой занавеской, кровать. Кто спит? Даша или Иванчук? В зале, должно быть, еще одна кровать, Сторожев ее не заметил. Или какая-нибудь комнатка-боковушка, на которую он не обратил внимания. Тесно, убого…

Пока Даша хлопотала, они молчали и разглядывали ее. Это слишком чувствовалось всеми, поэтому Коля завел светскую беседу.

– Что, – спросил он Сторожева, – алкоголиков все больше становится? Он нарколог, – пояснил Коля для Даши.

– Примерно столько же, – ответил Сторожев, не отводя глаз от Даши. Она в это время нагнулась, и Сторожев увидел ее обнажившуюся талию. Иванчук наблюдал за этим взглядом, усмехаясь, Валера отвел глаза. В голове у него завертелось: а не вот ли она, эта причина, по которой Коля находится здесь? Интересно бы узнать, сколько лет было Даше, когда Иванчук женился на ее матери? И была Лиля тогда уже больна или еще нет?

– Алкоголиков? – переспросил он. – Старая гвардия по большей части. Молодых меньше.

– Не так много пьют?

– Больше курят. Траву я имею в виду. И колются.

– Даша, в самом деле? – спросил Коля, будто узнал что-то неслыханное, хотя ясно было, что это был всего лишь повод втянуть Дашу в беседу. (И заодно подпустить в голос отцовских интонаций, подумал Сторожев. Чтобы чего лишнего не подумали.)

Даша пожала плечами:

– Может быть. Среди моих знакомых все нормальные. Хотя у меня их не так много.

Как и у Лили, подумал Сторожев. Наверное, разборчивая девушка: ни с кем не сходится, никого не подпускает. Лиля была такой же. Но какая красивая, боже ты мой! До тоски. Лиля тоже была красавица, но они тогда были щенки, сосунки, не могли в полной мере оценить этого.

Даша разогрела суп, сварила макароны, пожарила котлеты из готового фарша. А они сидели на стульях по стенкам, наблюдая за ее действиями и переговариваясь пустыми словами.

Иванчук думал: вот она, моя радость, пусть они смотрят на нее и завидуют тому, что я живу рядом с этой красотой. Он гордился Дашей, как честолюбивые отцы гордятся детьми, хотя Даша и не была его дочерью.

Немчинов думал: а ведь на Яну, его дочь, тоже кто-то смотрит так, как он сейчас – невольно – смотрит на Дашу, отмечая все, что может отметить мужской взгляд. И ему было стыдно за себя и страшно за Яну: кто знает, какие взгляды облизывают ее, когда она не дома, а где-то там, в других местах? С кем она общается, как общается, ведь ее и обнимают, наверное, и, может быть, еще что-нибудь?

Сторожев думал: надо уезжать как можно скорее из этого дома и желательно никогда не возвращаться. Потому что появилось чувство зависти, а Сторожев не любил в себе этого чувства. Он любил быть довольным, как навсегда написал великий поэт, «самим собой, своим обедом и женой». Саркастично написал – и зря, на этом все и держится. Человек должен быть довольным – обывательски, мещански, уютно и тихо. Иначе и войны, и революции, и черт знает что. Валера завидовал не Коле – вряд ли все-таки тут инцест, Дашу с первого взгляда видно: порядочная, рассудительная девушка (хотя – кто знает, кто знает, кто знает…). Валера завидовал тем или тому, кого, возможно, любит Даша, с кем обнимается, с кем… Нет, ехать отсюда, ехать. А то начнутся мысли: почему другой, совсем этого недостойный, держит такую красоту в руках, а ты утешаешься со своей Наташей, вернее, не утешаешься, а так, подпитываешься чем бог послал.

– Ох, ёлки-палки, – сказал Сторожев, посмотрев на часы. – А ведь меня ждут. Извините, но я поеду.

– Здравствуйте, а я как добираться буду? – недовольно спросил Немчинов.

– Тут маршрутки, автобусы, – сказал Коля. – А могу и я подвезти, если машина заведется. Но честно говорю – не гарантирую. Она у меня через раз.

– Нет, поеду с Валерой. У меня и работа еще, завтра с утра статью в номер сдавать, – придумал Немчинов. – Так что я тоже.

– А я готовила, – огорчилась Даша с улыбкой.

– Ничего, я сам все съем, – сказал Иванчук. – Думаете, шучу? У меня феноменальная растяжимость желудка, хоть я и тощий. Сколько дадут, всё съесть могу.

Даша и Иванчук вышли во двор, провожая гостей. Сторожев и Немчинов сели в машину.

– Хороший у тебя трактор, – оценил Коля «лэнд-крузер» Сторожева.

– Не жалуюсь, – Валере было приятно, что похвалили его машину. Не упустил возможности глянуть на Дашу и по ее виду понял, что она красивыми машинами не интересуется. Либо привыкла к ним (кавалеры возят), либо она просто к этой стороне жизни равнодушна. Жаль.

Некоторое время Валера и Илья ехали молча.

Потом Илья промычал что-то, будто у него болели зубы.

– Что?

– Как похожа, с ума сойти, – выговорил Немчинов.

– Да. Коля наш весь сиял.

– Почему нет? Приятно, когда такая… Как это? Падчерица?

– При чем тут падчерица? – с досадой сказал Сторожев. – Помнишь, он хвастал, что всех нас обойдет? Когда мы за Лилей – ну…

Илья не помнил этого. То есть он помнил, что они все за Лилей – «ну». Но чтобы Коля отдельно хвастал своей возможной победой и одолением всех в конкурентной борьбе – нет, не припоминается. Впрочем, давно это было, поэтому Илья поверил Валере на слово.

– Да, обошел, – сказал он. – Дождался своего, женился на Лиле.

– Но женился-то, когда она уже была больной!

– Разве?

– Конечно! – убежденно сказал Сторожев, как будто уже точно знал это. На самом деле ему хотелось, чтобы было так.

– Ну и что? Значит, так сильно любил, что это не помешало.

– Вот чудак-то! – сказал Валера с досадой, почти со злостью. – Неужели ты ничего не понял?

– А что?

– А то! Ты смотри, что получается: девушка Лиля его в юности не полюбила. Потом он ее встретил и, может быть, победил, но она уже другая, это уже неинтересно! Зато есть точная копия! То есть – возможность повторить все заново, понимаешь? Мы хлопаем ушами и доживаем нашу жизнь, а Коля бьет клинья под нашу молодость. Он себе ее возвращает, эту молодость. Через Дашу. Блин горелый, это же уникальная возможность! А ей деваться некуда, без Коли им гроб, Даша это понимает. Кстати, Лиля умрет, а Даша останется. Доходит до тебя? Я даже думаю, у них на самом деле уже все произошло.