— Ты, конечно, расскажешь Самому.

— Конечно. — Молодая Гончая поклонилась.

— Она ведь шпион Малого, знаешь ли, — объяснил он арфистке. — «О, старик очень болтлив. Он слишком много говорит». Поэтому ее приставили ко мне второй тенью. Что ж, вот что я тебе скажу. До бан Бриджит дошли слухи. Она не говорила, о чем именно. Но она охотилась за чем-то крупным. По ее словам, это поможет навсегда защитить Лигу от Конфедерации. Или может нас всех уничтожить.

— В чужих руках… — медленно произнес Донован.

— О да. Но считайте это предупреждением. Если такая сила существует, она оказалась неподъемной для Гончей. С арфисткой и пьяницей разговор у нее будет коротким.

— Ты прямолинеен, — заметил Фудир.

— Разумно ли, шин-ку, — вставила Изящная Бинтсейф, — подвергать подобным соблазнам… дилетантов?

Фудир хохотнул.

— Не волнуйся, сахб. Я не держал в руках абсолютную власть почти двадцать лет.

Ресторан под названием «Три наседки» прятался в узкой улочке западнее Он Кэйслинн. Спустившись по трем ступенькам, посетитель оказывался в маленьком баре, а затем, минуя арку, попадал в большой обеденный зал, столики в котором расположены в огромных винных бочках. Сводчатый потолок выложен камнем, намекая на то, что это подвал крупного здания и в прошлом здесь находились складские помещения.

Ресторан назван в честь трех линий клонирования домашней птицы, которую до сих пор здесь разводят и ощипывают ради мяса. То, что выращивается в баках, нельзя назвать живым в прямом смысле этого слова, и существа эти мало чем напоминают наседок с картинок, которые украшают обеденный зал. Никому не ведомо, как долго линии еще будут воспроизводить свою продукцию. Легенды гласят, что их создали ученые Содружества и они будут работать вечно. И все же в архивах попадаются старые изображения, на заднем плане которых можно разобрать знак: «Четыре наседки». Ничто не вечно.

Еда аппетитная, вкус птицы подчеркивают утонченные соусы, а персонал внимателен к де ла Сусе и его компании.

Донован рассказывает Своре, что случилось с Танцором, а частично и то, что Имена сделали с ним после этого. По его словам, из-за дурного обращения он стал «рассеянным».

За «Наседкой охотника», картошкой с укропом и бокалом гехпарийской «Горной белизны» человек со шрамами старается отделаться от воспоминаний. Он позволяет Фудиру рассказать немного о передряге в терранском Закутке Иеговы. Старого Гончего забавляет история о спасении Маленького Хью О’Кэрролла. В свою очередь, он повествует об освобождении Гектора Ламоя, Друга Истины, которого на Камергере приговорили к смерти за сатирическую поэму об Элише Бо Ванаме-ере, Народной Надежде.

— Он мне не обрадовался, — с пронзительным смехом заканчивает Гончий. — Его мученическая смерть стала бы сигналом к восстанию. Он с нетерпением ждал ее. Но его фанатики были ничем не лучше головорезов Народной Надежды, поэтому я не видел смысла свергать одного негодяя ради того, чтобы его место занял другой.

Хозяин заведения подходит к их столику и шепчет что-то на ухо арфистке.

— Конечно сыграю, — отвечает Мéарана и тянется за футляром с арфой.

Она направляется за мужчиной к сцене, которую спешно готовят для нее. Донован заметил, как Зорба подал хозяину знак, поэтому знает, что Мéарану намеренно увели от их столика. Он ждет объяснений. Арфистка начинает с грустной песни о любви — клише, но вполне подходящее для столь умиротворенной и довольной публики.

— Люсия Д. Томпсон, — говорит Гончий.

Человек со шрамами ждет, что он разовьет мысль. Но молчание затягивается, и Фудир произносит:

— Странное имя, но ее мать с Ди Больда, а местные любят странно себя называть.

— Оплот Пашлика, — называет старый Гончий точное место рождения бан Бриджит. — Но она попросила политического убежища в королевстве еще до того, как я встретил ее. Я обучал ее, знаешь ли. Бан Бриджит.

Человек со шрамами кивает.

— Она была моим дарованием. Моей дражайшей. Дочерью. — Из старческих глаз текут слезы, дрожа на краю морщинистой щеки. — Ия очень боюсь, что она мертва.

Фудир ощущает в груди резкую боль.

— Вероятно, так и есть.

Арфистка переходит к более веселой мелодии, и Фудир узнает ее. Эту тему девушка придумала еще на Иегове. Побег из гулли Амира Нейта. Та история, которую за ужином ей поведал человек со шрамами. В памяти воскрешаются зловонные раддикучи, грязные лужицы, смерть Рыжего Суини, Маленький Хью, отчаянно пытающийся расшатать решетку, которая перекрывала путь. И он, Фудир, спускающийся с крыш, чтобы встретиться с убийцей.

— Я бы хотел, чтобы она…

Хотел чего? Он не стал объяснять, еще нет, не сейчас.

— Но, боюсь, ты прав.

У Зорбы вырывается вздох, словно воздух из волынки.

— Бан Бриджит… ее основное имя…

— Франсин Томпсон. Да, я знаю. У них традиция передавать имя от матери дочери, а от отца — сыну.

— Эх, Фрэнни, Фрэнни. Ей было нелегко. Когда она сбежала в королевство, то оказалась отрезанной от… нет, не от семьи. Семьи в Пашлике считались пережитком прошлого. Но от своей общины. От своих одногодков. А Люсия… Я присутствовал на ее церемонии наречения. В королевстве у них был обряд наречения ребенка, во время которого ему на голову лили воду. Я стоял подле нее, дабы стать тем, кого называют лучшим другом. Я держал ее, пока на нее лили воду. А мать Люсии часто исчезала. Фрэнни. Гончий понимает это. Но дочь Гончей, скорее всего, нет. Что катастрофы, переговоры, убийства и спасения значат для ребенка? Ее вырастили Дрейк и Мари Тенботтлз, техник на ранчо и его жена. А ее мать время от времени появлялась с чудесными подарками и еще более чудесными историями.

— Ку. — Человек со шрамами внезапно пугается.

Арфистка играет про маскарад на холмах у поместья Далхаузи, когда он и бан Бриджит обманули охранников леди Карго. Она ведет тремоло, пока успех обмана висит на волоске, а затем срывается в залихватский гянтрэй.

— Ку, — снова повторяет он, — зачем ты рассказываешь мне это?

В том, что старый Гончий пустился в воспоминания не просто так, он не сомневается. Зорба поворачивает голову, и Фу-дир снова ловит на себе его железный взгляд. Этот дряхлый старик еще кое на что способен.

— Я потерял свою Фрэнни, но не потеряю Люси. Я держал ее, пока на нее лили воду, но не удержу, когда на нее польется грязь. Я догадываюсь, куда это может привести, — в опасные края.

— Вели ей не идти.

— «Вели ветру ослабеть, вели рекам обмелеть», — напевает он. — Но не вели Люсии Д. Томпсон не искать мать. Она посвятила этому всю жизнь, а от старых привычек нелегко избавиться. Вряд ли я хорошо обойдусь с тем, кто потеряет мою Люси.

— Ку, я…

— Я бы отправился с ней сам, но вряд ли ноги далеко заведут меня. Ты видел их. Но ты…

— Я возвращаюсь на Иегову.

Гончий оборачивается к нему полностью, и Фудир видит смертоносность в мягком взгляде бассета.

— Нет, — говорит он, — не возвращаешься.

Одна из личностей человека со шрамами думает: «Высокомерный ублюдок!» Внутренний Ребенок хнычет. Силач говорит: «Он стар. Мы разберемся с ним. Он высокий, но они просто громче падают».

Человек со шрамами сжимает голову обеими руками, чтобы заставить всех замолчать.

— Нет, — говорит он. — Ты не можешь просить меня об этом. Пошли кого-то другого. Пошли Грейстрока. Или Гримпена. Или… прошло много лет с тех пор, как я…

Но Гончий качает головой:

— Девятнадцать метрических лет. Я умею считать. Пальцев мне хватит. А значит, ты должен сделать это. Как думаешь, сколько раз ее еще можно бросить? Ты — конфедерат. Тебе знакомо Оружие Длинного Ножа. Думаешь, только Названные знают, как обращаться с ним? Как говорят, «Спиральный Рукав большой». Но если ты потерпишь неудачу, он окажется недостаточно большим, чтобы ты в нем затерялся. Мы понимаем друг друга?