Считается, что люди услышать альвов не могут, и в большинстве случаев, так оно и есть. Люди, и вообще, мало чего слышат и видят, не говоря уже о прочем. Но старик охотников услышал загодя. Даже раньше, чем они сами поняли, что уже не одни в лесу.

Это случилось утром. На рассвете, когда лес только начинает просыпаться навстречу новому дню. Но старик проснулся раньше. Он всегда вставал в это время — «перед первым светом». Всегда. В любое время года, и в любом месте, а мест таких за его долгую жизнь случилось немало, и их разнообразие удивило бы любого. Вот только людей, знавших старика настолько близко и так долго, на свете, похоже, не осталось. Слишком долог был его век, слишком горек и одинок.

— Скажи, Кен, — спросил старик, не открывая глаз, — ты, случаем, не на меня охотишься?

— Мы людей не едим!

Хороший ответ. Правильный. У Альвов и вообще с чувством юмора дела обстоят не так, что бы очень, а уж вожак охотничьей ватаги Кенхаархаар в этом смысле мог соревноваться с корнями гор.

— Это славно! — старик открыл глаза и, сбросив меховое одеяло, сел у прогоревшего костра. Огня не было, и даже запах его почти улетучился в первые часы ночи, но старик знал — там, под сизым пеплом жива еще душа пламени, скрывшаяся до времени в потемневшей плоти углей. — Какие новости в долинах?

— Разные! — Из тьмы, сплотившейся между деревьями, в предрассветный сумрак бесшумно шагнул альв, вооруженный луком и коротким копьем.

Старик разглядеть его не мог — мало света, да и глаза уже не те, — но «слышал» достаточно отчетливо, чувствовал, понимал. Остальное делали знание и воображение, дополняя неполное до целого.

Лесные альвы очень похожи на людей. Чуть ниже ростом, пожалуй, да тоньше в кости, но мало ли среди людей невысоких и стройных мужчин и женщин! Еще их отличали глаза. Их разрез и выражение, — но это не существенно, ведь очень непросто увидеть то, чего не понимаешь! — да еще, разумеется, уши. Однако острые кончики ушей скрывались под длинными светлыми волосами и в глаза не бросались. И если не знать, наверняка, кто перед тобой, и полагать альвов легендой, как думает абсолютное большинство жителей равнин, нипочем не заподозришь во встреченном на ярмарке стройном юноше или изящной девушке, появившейся на деревенском балу, древнюю кровь ойкумены. Никак. Никогда.

— Будем меняться? — спросил второй альв, вышедший с противоположной стороны поляны.

— Будем! — усмехнулся старик, ничего иного, впрочем, от «лесных духов» и не ожидавший. — Я призову огонь?

— Пусть он живет среди нас, — разрешил Кен, и старик склонился к кострищу, вызывая дыханием душу пламени, спрятавшуюся в углях.

— Что предложишь? — Кен приблизился к старику, присел рядом с ним на корточки и аккуратно скормил оживающему пламени несколько сухих тонких прутиков.

— У меня есть волчий гриб, — старик подбросил в огонь еще несколько веточек и выжидательно посмотрел на альва.

— Покажи!

— Как скажешь, — старику не впервой было вести с альвами торг, он знал, что им нужно предлагать. И в какой последовательности показывать, знал тоже.

— Вот! — старик вытащил из-за пазухи тряпицу, развернул ее неторопливо и продемонстрировал вожаку сухой гриб.

— Хорош! — согласился альв, принимая тряпицу с волчатником и поднося ее к носу. — Хочешь золото?

— Нет!

И в самом деле, зачем ему золото? Для чего или для кого?

— У меня есть смарагд величиной с большой желудь, — предложил альв, не меняя позы.

— Кен, мне не нужны ни золото, ни каменья. Мне вообще ничего не надо, разве ты не знаешь? — Есть вещи, которые приходится повторять так часто, как придется, и все равно альвы не меняются. — Возьми так! Пусть это будет моим подарком!

— Будем меняться! — Альв остался непреклонен, ведь его народ подарков не принимает.

— Расскажи мне новости, о которых ты промолчал, — предложил тогда старик.

— Умер император Верн, — альв взвесил волчий гриб в руке и вздохнул. Он понимал, что этой новости будет недостаточно.

— Это который Верн? — Старик жил в горах давно. С людьми почти не встречался, да и те чаще всего знали лишь очень старые новости, а у альвов, если нечем заплатить, фиг, что выведаешь. Хотя они-то знают. Знают, но не скажут, вот в чем дело. Однако сегодня был его день, потому что золото и самоцветы ему уже не нужны, а вот у него на обмен припасено немало такого, что развяжет язык и не такому упертому дурню, как Кен.

— Людвиг сын Якова, — нехотя объяснил альв.

Людвига Четвертого старик не помнил. Ни как императора, ни как принца. А вот блудень Яков предстал сейчас перед его внутренним взором как живой.

«Надо же, как летит время!»

— Ладно, Кен, можешь отрезать себе половину. Торг состоялся!

— Я хочу весь гриб.

— Тогда, расскажи, будь любезен, кто и когда стал новым императором.

— Хорошо, старик! — согласился альв и стал заворачивать добычу. — Будь, по-твоему, и тряпицу, так и знай, я беру себе.

— Торг состоялся! — кивнул старик и подбросил в разгулявшееся пламя костра еще несколько толстых веток.

— Корона перешла к двоюродному брату императора Евгению Гарраху, — сухо объяснил альв, — тринадцать лун назад.

— У меня есть корень Пепельного лунника, если хочешь…

Еще бы он не хотел. Магия альвов, их целительство и их кухня плотно завязаны на множество редких растений, добыть которые в необходимом количестве не так просто даже для людей древней крови и даже здесь — на крайнем востоке хребта Подковы.

— Над лесами северного Чеана летает орел необыкновенной красоты…

— Это старая новость, — покачал головой старик. — Я слышал эту сказку еще лет тридцать назад. Черный с серебром ер, не правда ли?

— Нет, — возразил охотник, — это новая сказка, старик, и она стоит корня или двух, потому что орлов теперь тоже два.

— Новая птица? — нахмурился старик, чувствуя, как сжимает сердце от жестокой тоски.

— Новая, — подтвердил альв. — Рыжевато-красный орор, видал таких?

— Не привелось, — выдохнул сквозь зубы старик. — Так что там с Чеаном? Просто птица или еще что случилось?

— Тринадцать лун назад в Чеане появилась наследная принцесса Чеана Чара, три луны назад Сапфировая корона перешла к ней, и она стала княгиней Чеан.

«Чара Ланцан… Возможно ли?»

Но почему бы и нет?! Следовало лишь восхититься упорством Карлы и… великой изобретательностью богов, придержавших такую новость до самого последнего часа. Ведь старик уже прожил жизнь. Дни его были на исходе, и получалось, что он уйдет в вечность, так и не искупив вины, многих вин, среди которых вина перед Калли была не первой, да и не самой тяжкой. Но все-таки Боги сочли возможным напомнить ему о неискупленных грехах, и именно тогда, когда ничего уже с этим не поделаешь.

«Изобретательно и жестоко».

Но Боги не ведают снисхождения, да и он, положа руку на сердце, не заслужил ни прощения, ни пощады.

«Прости, Торах! И ты, Карла, прости! Но что сделано, того не вернуть!»

— Торг состоялся, — сказал старик вслух и, вытащив из кармана куртки, передал альву еще один маленький сверток. — Здесь три корня. Сегодня ты стал очень богатым альвом, Кен. Гордись!

— У тебя есть что-то еще? — нахмурился альв.

— А у тебя найдется, чем заплатить? — остро глянул на охотника старик.

— Да, — ответил после короткой паузы альв, — у меня есть кое-что для тебя, Старик.

«Вот даже как? Что-то, что ты не хотел мне сказать, но скажешь за известную плату. И что бы это могло быть?»

— Что ж, у меня есть Красный терн…

В былые времена за один лишь листик Красного Терна отец Кена отдал бы два десятка изумрудов и счел бы торг огромной удачей. Но, увы, ни золото, ни драгоценные камни на Ту Сторону с собой не возьмешь, а на Этой Стороне они были старику без надобности, даже если остался где-то там, в неведомых далях смутного прошлого какой-нибудь никчемный наследник имени и рода. Что же касается его самого, ему поздно было начинать жизнь с начала, с золотом или без. Поздно и незачем. Так что всего лишь игра в торг.