– По-моему, нет.

– И больных иногда привозили. Инвалидов, парализованных. Кого-то приходилось катить через лабиринт на коляске или нести на руках. Но даже и они всегда выбирали сами, куда повернуть, по какой тропе пойти. Не те, кто их вез или нес, – нет, они сами. Никто не выбирал за них. Когда я был маленьким, таких у нас называли калечными. Хорошо, что мы их больше так не зовем. И несчастные приходили. Покинутые влюбленные. Одинокие. Бывало, даже сумасшедших сюда привозили. Говорят, это луна людей с ума сводит – ну так пусть она же и вылечит.

До вершины оставалось уже немного. Сгустились сумерки, и небо стало цвета вина, а облака на западе вспыхнули в лучах заходящего солнца, которое уже почти скрылось за горизонтом, если смотреть оттуда, где мы сейчас стояли.

– Сейчас доберемся, и сами все увидите, – заверил меня старик. – Вершина там плоская, как стол.

Мне захотелось тоже его развлечь, и я сказал:

– Там, откуда я родом, лет пятьсот тому назад один деревенский дворянин приехал в гости к королю. И король показал ему свой огромный обеденный стол, и высокие свечи, и прекрасный расписной потолок в обеденной зале, но гость, вместо того чтобы восхищаться да нахваливать, знай себе повторял: «А у меня еще лучше, а у меня еще больше, а у меня еще краше». Король возмутился и назвал его лжецом, но дворянин сказал: «А вы, ваше величество, приезжайте ко мне на следующий месяц, и сами увидите, что стол у меня больше и краше вашего, и свечи в канделябрах – выше и лучше ваших, и потолок в обеденной зале разукрашен так, что ваш ему и в подметки не годится».

Мой проводник подхватил:

– И когда король приехал к нему, дворянин расстелил скатерть на вершине холма, и поставил вокруг двадцать отважных воинов со свечами в руках, и когда они с королем сели ужинать, небо у них над головами сияло россыпями Божьих звезд. Так? В наших краях тоже рассказывают такую историю, только там не король, а босс лондонской мафии.

– Ну да, – кивнул я, слегка огорчившись, что мне не удалось его удивить. – И король признал, что дворянин был прав.

И вот тут-то мой проводник удивился:

– То есть как? Он не велел своей страже схватить его и отдать палачу?

Я покачал головой.

– А у нас говорят, что именно этим все и кончилось, – сказал старик. – Говорят, бедняга не успел даже попробовать десерт, а ведь его французский повар в тот вечер превзошел сам себя. Тело нашли на другой день. Руки у него были отрублены, язык аккуратно вложен в нагрудный кармашек, а во лбу зияла дыра – под конец его все-таки пристрелили.

– И где его нашли? Здесь, в доме?

– Господь с вами, конечно нет! Этот дурачок держал ночной клуб – там его тело и оставили. Это там, в городе, – старик неопределенно махнул рукой.

Я поразился, как быстро кончились сумерки. На западе еще догорало зарево, но остальным небом безраздельно завладела ночь во всем своем иссиня-пурпурном великолепии.

– Так вот, насчет лабиринта, – продолжал мой проводник. – Дни перед полнолунием отводились для больных и немощных. Моя сестра заболела – что-то у нее случилось по женской части. Ей сказали, что если не вырезать все подчистую, она умрет, да и если вырезать – тоже еще бабушка надвое сказала. Живот у нее разнесло, как будто там ребеночек рос, а не опухоль, хотя какой там ребенок, ей ведь уже под пятьдесят было. Она пришла сюда за день до полной луны и прошла лабиринт. Вошла, как положено, при луне, безо всяких там фонариков, и прошла всю дорогу до самого центра и обратно, ни разу не сбившись и не оступившись.

– И что было дальше?

– Она осталась жить, – коротко ответил старик.

Мы вышли на вершину холма, но я ничего не увидел: было уже слишком темно.

– То, что в ней росло, из нее вынули. И оно тоже еще пожило… какое-то время. – Старик помолчал, а потом тронул меня за плечо. – Гляньте-ка туда.

Я обернулся. Такой огромной луны я сроду не видел. Я знал, что это обман зрения, что луна вовсе не становится меньше, когда поднимается выше. Но при виде этого гигантского диска, встающего над горизонтом, в памяти всплыли обложки старой фантастики с иллюстрациями Фрэнка Фразетты, где силуэты воинов с мечами чернели на фоне исполинских лун, и какая-то картинка с волком, воющим на вершине холма, – черная дыра в форме волка, прорезанная в круге белоснежной луны. Луна, что поднималась передо мною в небо, была такая же необъятная, только сливочно-желтая, как свежесбитое масло.

– Полная? – спросил я.

– Полная, полная, – довольным голосом подтвердил старик. – А лабиринт – вон там.

Мы направились туда. Я ожидал, что увижу только груды золы. Или вообще ничего. Но в масляном свете луны передо мной и впрямь раскинулся самый настоящий лабиринт – изящный и замысловатый, сотканный из завитков и колец и заключенный в огромный квадрат. Оценить его размеры в точности при таком освещении я не мог, но прикинул, что сторона квадрата должна быть не меньше двухсот футов.

Вот только стенки, разделявшие тропы лабиринта, были совсем низкие. Просто маленькие кустики, не выше фута. Я наклонился, сорвал игольчатый лист, в лунном свете казавшийся черным, и растер его между пальцами. Втянул ноздрями воздух – и тотчас мне на ум пришел разделанный барашек, аккуратно уложенный на противне, на подстилке из вот таких же веточек и игольчатых листьев.

– А я думал, вы и вправду его сожгли, – сказал я.

– Сожгли. Да вы и сами видите – изгородей больше нет. Но кое-что так просто не убьешь. Приходит срок – и оно вырастает снова. Розмарин живучий.

– А где вход?

– Вы на нем стоите, – сообщил он.

Я посмотрел на него. Всего лишь старик с тросточкой, который ходит по городу и ведет чудные разговоры с приезжими. Никто его не хватится.

– Ну так и что же здесь было по полнолуниям?

– Мы в такие ночи по лабиринту не ходили. То была ночь расплаты – за все остальные ночи, когда ходить можно.

Я шагнул в лабиринт. Это будет легко: кустики не доходили мне и до середины икры. Если я заплутаю, то просто переступлю через них и пройду насквозь. Но пока что нужды в этом не было, и я уверенно двигался по тропинке, уводящей в глубь лабиринта. Полная луна освещала мне путь, а проводник у меня за спиной продолжал говорить:

– Кое-кто решил, что цена чересчур высока: пускай это всего одна ночь, но и этого слишком много. И мы пришли сюда и сожгли лабиринт луны. Мы поднялись на холм в безлунную ночь, с горящими факелами в руках, как в старом черно-белом кино. Пришли все до единого. Даже я. Но кое-что так просто не убьешь. Мы, конечно, попытались – но не тут-то было.

– А почему розмарин? – спросил я.

– Розмарин – трава памяти, – ответил старик.

Масляно-желтая луна поднималась куда быстрее, чем я ожидал. Теперь она сияла в небесах призрачно-бледным ликом, безмятежным, полным сострадания и белым, белым, как кость.

– Всегда есть надежда выбраться целым и невредимым, – сказал старик. – Даже в ночь полнолуния. Сначала нужно дойти до центра лабиринта. Там бьет источник. Вы увидите. Мимо не пройдете. Потом нужно повернуться и пройти от центра обратно. Только смотрите – ошибок быть не должно! Ни одного неверного шага, и храни вас Господь от тупиков! Сейчас, пожалуй, полегче стало, кусты-то совсем низкие. Так что шанс у вас есть. Не упустите его, а не то лабиринт примется исцелять вас от всех страданий. Тогда, конечно, придется бежать во весь дух.

Я оглянулся – и не увидел своего проводника. Его больше не было. Но далеко впереди, по ту сторону лабиринта, маячила черная тень на четырех лапах. Она бесшумным шагом шла по периметру квадрата. И размером была с крупную собаку, но двигалась не так, как собаки.

Потом она запрокинула голову и завыла на луну – весело и насмешливо. Огромная столешница холма откликнулась со всех сторон другими голосами, радостно подвывающими на все лады. Левая нога у меня подломилась в колене, натруженном долгой дорогой в гору, и я оступился.

В этом лабиринте была своя система; я ее уже понимал. Полная луна сияла у меня над головой, и было светло как днем. В прошлом она всегда принимала мои дары. И теперь, в ночь расплаты, она меня не предаст.