— Если позволите, я закурю…
Затянулась, прищурилась на дымок.
— Ну так слушайте…
И стала трезвенько рассказывать.
Машина по запущенной в нее программе двигала нашу модель — вместо исчезнувшего Христа действовал Павел. И тут отпала необходимость в наложенном на машину запрете — не повторять сочетания символов, которые в своей совокупности означали в нашей модели Христа. Но Ирина, наверное, не стала бы специально снимать этот запрет, если б пришлось прилагать какие-то усилия, стирать с диска запись, нарушать цельность программы. Никто из нас не придавал большого значению побочному запрету. Однако случилось досадное.
Ирина должна была снять свой пакет дисков, освободить место для другой программы, но замешкалась, оператор начал манипулировать с машиной…
Спохватились сразу, но часть нашей записи пострадала. И, оказывается, как раз в том именно месте, где находился запрет на Иисуса. Ирина не стала его восстанавливать — зачем, когда уже самостоятельно действует Павел, историческое место занято, — стерла окончательно.
Ученые постоянно нарываются на случайности. У Эрстеда случайно компас оказался рядом с проводом, подключенным к батарее… Случайно Беккерель положил кусочки урановой соли на обернутую и черную бумагу фотографическую пластинку… Ирина случайно, не придавая тому значения, выбросила запрет из нашей программы.
И освобожденная от запрета машина породила Христа, Она не ведала о его прежнем существовании, всякие следы об основателе христианства были стерты из ее машинной памяти, существовал лишь разрозненный набор многочисленных символов, означающих отдельные черты человеческих характеров. И то, что из этих частичек сложился облик Христа, случайностью уже быть не могло!
Отнюдь не экзальтированная, никак не идеалистка, но по-своему одержимая, Ирина несколько дней гоняла машину, ловила ее на ошибке…
Убитый нами Иисус воскрес, самая фантастическая из всех евангельских легенд повторялась бесстрастной машиной. И не повторялась даже, нет машина ничего знать не знала о легенде, она ее вновь сотворила. Невольно испытываешь знобящий холодок — не на сверхъестественное ли наткнулись?
Ирина Сушко, новоявленная Магдалина, придавила в блюдечке окурок, поставила точку в рассказе. Мы все молчим. Даже Миша Дедушка, всегда готовый приветствовать чудо, сейчас смущен и растерян, исподтишка поглядывает то на меня, то на Ирину. Круглая физиономия Толи Зыбкова покрылась розовой испариной, глаза распахнулись, стали обостренными, рысьими. И сбоку вглядывается в меня пытливо поблескивающим глазом Катя — хотел бы я сам взглянуть на свою физиономию.
Катя в своей обычной горделивой посадочке, белые руки прилегли отдохнуть на скатерть. Она первая нарушила тишину:
— Кто хочет еще чаю?
Никто не ответил. Пустота в моей голове и переполненность в моей грудной клетке. А все-таки почему не торжествует Миша Дедушка, пропускает для себя столь редкий момент?
Снова Катин голос, уравновешенный, слегка насмешливый:
— Сами себя, выходит, перепугали… Выпейте еще по чашечке.
Осунувшееся лицо Ирины устало, она говорит в пространство, ни на кого не глядя:
— Мы — себя?.. Да нет, со стороны свалилось. Что-то там есть.
И Миша шумно выдохнул из бороды:
— Оно!..
Все шевельнулись, охотно повернулись в его сторону — пусть хоть Мишины необузданные фантазии, уже кое-что.
— Оно. Предопределение. Возразите теперь, что его не существует.
Не слишком-то необузданные и не очень новые для нас фантазии, слышал их не раз. Толя Зыбков без энтузиазма фыркает:
— Ну да, конечно, перст божий!
Он успел потушить рысий блеск в глазах, но взволнованный румянец все еще держится на его толстых щеках.
— У тебя короткая память, забыл, что я всегда втолковывал: и без бога природа божественна! — Хмель сенсационности наконец ударил в голову Миши, выправочка его обретает осанистость, а голос заносчивость: — Предопределенность в природе во всем — рыбы должны были создать пресмыкающихся, пресмыкающиеся в свою очередь…
Ирина Сушко досадливо перебивает:
— Слышали, Манилушка. Твоим предопределением, Гордий мудрый, любой узел не распутывая можно разрубить. Рубанем — предопределен Христос, и все тут! Закрывай тогда нашу лавочку.
Миша всепрощающе пожимает плечами.
— Что ж, объясни по-иному. Я послушаю.
— Сейчас не могу. Придется набраться терпения.
— Чему вы удивляетесь? Могло ли быть иначе? — заговорила Катя, краем глаза ловя выражение моего лица — Любой из вас должен знать, как трудно изменить ход событий даже в том крошечном уголке жизни, где мы сидим пленниками. В той же семье, скажем… Нам постоянно кажется: стоит только поднажать — и наша жизнь станет на нужные рельсы, покатится себе ровнехонько… А кто из нас не желал ровнехонького наката и кто может похвалиться, что его добился? Всегда-то нас заносит на сторону, туда, где трясет да качает, набивает синяки и шишки. Это в семье, в малом масштабе, а вы хотите историю подправить — плыви, голубушка, иначе! Комары своим писком ветер изменить вознамерились, не смешно ли!..
— Историю? — возразил я. — Слишком сильно сказано. Простенькой, весьма простенькой ее моделью пытаемся манипулировать. И вот — сюрприз!
Н-да-а, впечатляющий.
— Что ж… — спокойненько согласилась жена. — Честь вам и слава, модель-то ваша получилась нешуточной, настоящее повторяет.
— То есть учит: не лезьте вы со своими суконными рылами в калашный ряд. Не так ли? — без обычной агрессии, скорей тоскли-венько произнесла Ирина.
Катя с грустной улыбочкой пожала плечом, ничего не ответила.
— Честь нам и слава! — подхватил бодро Миша. — Похоже, уловили самое потаенное — наличие заданности в природе. Из атомов конструировала молекулы, из молекул живые клетки, из клеток организмы возрастающей степени сложности — по существу, природа работает на разум! А что мы сделали? Мы же бесцеремонно вырвали у нее дискретную частицу добытого разума. Нет, шалишь, не смей, не отдам! Модель сработала, возвратила свое…
Ерзавший Толя Зыбков вскочил с места, прокатился по тесной кухне от стула к двери, от двери к стулу, выпятив пухлую грудь, остановился, светло оглядел всех.
— Я… Я в растерянности! Не стыжусь признаться… Если хотите знать, даже счастлив этим! Вы вот тоже растерялись, так радуйтесь — есть над чем поломать голову, обозначилось, дух захватывает!.. Часто ли вам удается пережить такое? У меня, может быть, это чувство впервые. Да! Но ждал его, ждал! Верил — появится.
И я вдруг ощутил прилив благодарности к этому бескорыстному ловцу знаний. «Летите, голуби!» — пусть так. Но не кто другой, а он, Толя Зыбков, со своим интеллектуальным снобизмом сноровистей других поможет расставить мне силки на голубя. А уж я потом из рук не выпущу — лети, мол, — да нет, постараюсь заставить служить. На других ловчих, на Мишу Дедушку, даже на Ирину Сушко я так не рассчитываю. Миша мне станет извергать вулканические эмоции (еще нахлебаемся), а Ирина Сушко отстранится: «Я штурвальный, Георгий Петрович, а вы капитан, путь вы прокладываете».
Дух захватывает… Толя счастлив, а я разве — нет?.. Впрочем, следует помнить, что самые духозахватывающие тайны, раскрывшись, куда как часто оказываются разочаровывающе скучны: наш праотец Адам отнюдь не идеал человека, а всего-навсего полуобезьяна, легендарный потоп — просто наводнение, а Вавилонская башня — не столь уж и высокий храм… И надо ждать: мистическое чудо, воскрешение Христа, скорей всего объяснится до обидного просто, до конфуза обыденно. Но дух захватывает — ничего не могу с собой поделать. Невыясненное есть чудо!
Со стороны поглядывала на меня верная жена Катя с сочувственной усмешечкой, которую уловить мог лишь я один. Она лучше всех понимала, что творится со мной. Понимала и, как всегда" не разделяла настроения, не принимала его всерьез.
В эту ночь я не мог уснуть, лежал в темноте и уносился в смутные времена, когда новое учение лишь слабо тлело под спудом событии, раздиравших великую Римскую империю.
