- Что ты имел в виду?- я хочу выглядеть и расслабленным, и сильным, и доброжелательным, и каким угодно, лишь бы понравится окружающим и влиться в общество.

- Гейл, придурок, прекрати,- девушка с накрашенными глазами оборачивается к нему. Я вижу румянец на ее впалых щеках. Она выглядит немного странно, этот ее слегка затуманенный взгляд, почти белые пушистые волосы, дрожащие руки. Она вся такая хрупкая и прозрачная, что я даже не могу понять, как она решилась сказать такое слово как «придурок».

- Пайпер Стоун вспомнила свое веселое прошлое!- мальчишка в расстегнутой рубашке заливается неприятным смехом. Пайпер отворачивается и упирается глазами в шкаф у стены.

- Эй, ну ребят,- внезапно голос подает Роб. Новый знакомый Бетт, который у меня уже числится в списке «особо опасных», начинает хохотать, высоко и холодно. Его смех кажется мне чем-то похожим на звон разбитого стекла.

- Молчи, задрот!- один из дерущихся парней показывает Робу средний палец и тот опускает голову, густо покраснев.

Я снова смотрю на Пайпер. Она смотрит в одну-единственную точку и не сводит оттуда глаз.

Она странная. Но, во всяком случае, не такая жестокая и обозленная как все остальные вокруг.

Однако открывается дверь. Входит худощавая женщина со сколотыми в пучок волосами и разворачивается на каблуках к классу. Она не выглядит типичной злой учительницей, напротив. От нее веет и силой, и умением себя вести.

- Класс,- ее глаза за стеклами очков сурово сверкнули.- С этого года вместе с нами будет заниматься новенький. Выйди сюда, пожалуйста.

Я сглатываю. Все, включая Пайпер Стоун, оборачиваются.

- Ну же, Хью,- она кивает мне, приподняв бровь.

Я встаю. Ладони мокрые от пота, трясутся поджилки, а живот сводит от мерзкого вертлявого чувства.

Ноги как будто залили в бетон. Я смотрю на Роба слишком долго, он отворачивается и чувство обиды захлестывает меня.

Итак, каким-то образом я дохожу до учителя. Она кивает мне, но ее взгляд вовсе не теплый и даже не строгий. Он просто безразличный. Ей плевать на меня, на то, что я не могу открыть рта от стеснения, что мои всегда бледные щеки пылают, что я готов убежать отсюда и никогда не возвращаться.

Я вспоминаю, что прямо сейчас, где-то в другом кабинете, но в этом самом здании, стоит так же у доски Бетт и наверняка улыбается, рассказывает о себе, подмигивает мальчикам и потряхивает кудрями.

Если я сейчас прославлюсь как слабак и стесняшка, то она устроит дома скандал. Разобьет что-нибудь, накричит на меня и маму. Возможно, будет плакать и грызть ногти. Мама всегда, с самого раннего детства Бетт пыталась объяснить ей, что не все люди могут быть такими социально располагающими и интересными. Но она никогда ее не слушала. Все свои почти четырнадцать лет она, после нашего очередного семейного похода куда-нибудь, хватала меня за отвороты рубашки и начинала трясти, как игрушку.

Я не хочу разочаровывать Бетт. Хоть раз в жизни я должен оправдать ее ожидания.

Наша мама в прошлом была актрисой. Самой настоящей актрисой, она играла в театре в Нью-Йорке и даже три раза снималась в рекламе. Я хорошо помню один ролик с ее участием. В нем мама была красивой индианкой, которая собирала чай. Мне было лет пять, когда эту рекламу крутили по телевизору. Каждый раз услышав знакомую фразу «Чай,- это символ Индии…» я бежал посмотреть на маму. Там она была не такой, как дома,- ее волосы не были сколоты в пучок, а заплетены в тугую, лоснящуюся косу до самой талии, между бровей у нее была не складка, а аккуратный красный кружок. Мама деловито обрывала зеленые-зеленые листья, одной рукой поддерживая цветастое сари. Ее лицо было ни уставшим, ни злым, ни добрым, ни вообще никаким, из тех, которые я видел каждый день дома и вижу до сих пор. Оно было загадочное, завлекающее, прекрасное, нежное. Такое, что любой мужчина, даже который не любит индианок и предпочитает типичную европейскую красоту, загляделся бы просто потому, что не заглядеться было нереально.

Потом, повзрослев и уже начав чуть больше разбираться в расовых различиях, я часто задавал себе вопрос: почему на роль индианки они взяли именно маму? Конечно, в чертах ее лица действительно есть что-то от Азии, но глаза, которые по цвету могут сравниться лишь с водой в самом чистом источнике планеты, выдавали в ней самую настоящую американку, либо европейку. Неужели там, где выбирают девушек на роли в рекламах и фильмах, не было другой актрисы, с карими или черными глазами?

И каждый раз я себе отвечал: были, их было полно. Возможно, многие из них по красоте превосходили мою маму, возможно, что их косы были длиннее, чернее, толще, более блестящими; возможно, что их кожа была куда более смуглой, цвета свежего кофе, ресницы длиннее, а пальцы изящнее. Десятки девушек были с первого взгляда куда лучше подходящими кандидатурами на роль индианок, и да, я почти что уверен, что там были пара-тройка моделей с индийскими корнями! Но дело не в косах, цвете глаз, идеальности кожи. Дело в том, что моя мама не просто модель и актриса. Я уверен, я уверен в том, что едва лишь посмотрев на ее, словно вдохновленное чем-то лицо, режиссер рекламы тут же указал пальцем на маму. И я почти что уверен в том, что какой-нибудь мужчина или юноша купил чай из рекламы только потому, что на его коробке была фотография моей мамы с корзинкой, полной чайных листьев в руках.

Маме всегда удавалось скрывать свои чувства на публике. Я мог бы несколько лет подряд перечислять те дни, и вечера, и ночи, когда мама была ужасно расстроенна, либо ей просто хотелось лечь спать, но она улыбалась каждому прохожему так ярко и броско, что даже самые с виду угрюмые люди светлели лицами и приподнимали уголки губ.

Я всегда знал, что похож на маму как две капли воды. И внешне- такой же длинноногий и худой, и привычками. Но талант мамы к актерству во мне еще никогда не проявлялся. Я всегда был просто замкнутым и грустным. Всегда.

В памяти всплывают разорванные картинки- Бетт маленькая, в розовом платьице, плачет и кричит, потому что я не подружился с ребятами с ее группы в саду. Они начали меня дразнить, потому что я был хоть и старше и крупнее, но производил впечатление дауна из-за своей необщительности.

Откидываю движением руки прядь волос со лба и подтягиваю уголки губ чуть вверх. Внутри все сжимается, но я обязан сыграть свою роль.

Бетт для меня всегда была на первом месте.

- Мое имя Хью, Хью Гейб. Прямо как Бонд, Джеймс Бонд.

О счастье, я заставляю себя подмигнуть парню в расстегнутой рубашке и тот улыбается мне в ответ. Мельком ловлю взгляд Пайпер Стоун, она слегка улыбается, но остается по-прежнему отстраненной. Пара смешков с последних парт, заговорческий взгляд девушки с ворохом черных мелко-мелко завитых волос. Узел в животе по-тихоньку развязывается, я чувствую себя свободнее, и играть роль становится проще.

- Чтож, мне, как и вам, почти 16,- я бросаю полуулыбку блондинке с первой парты, она смущенно опускает глаза и даже немного краснеет. Мамочка, ты бы мной гордилась.

- Мой любимый урок- история. Да-да, та самая жуткая, ужасная, скучная и непостижимая история.

Еще пара-тройка понимающих улыбок. Я чувствую себя почти раскованно.

- Отлично, Хью. Меня зовут Мелисса Лэйс, и я преподаю именно историю. Надеюсь, ты не обманул меня на счет своего любимого предмета.

Восковая улыбка мисс Лэйс появляется на доли секунды и стремительно исчезает. Я опускаю голову, киваю своим коленям и иду на свое место.

- Одно из самых успешных выступлений учеников за последние два года,- мой сосед сзади уже не выглядит таким уж алчным и коварным. Я оборачиваюсь к нему и вижу вполне обычную полуулыбку, которая заметно смягчает его черты лица. Похоже, я ему понравился.

Или он тоже играет свою роль.

Мисс Лэйс записывает на доске дату и тему урока. Я все жду, когда же она начнет объяснять, и она действительно уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но ее прерывает дверь.

Она распахивается с громким треском, врезается ручкой в стену позади и отскакивает от нее. Класс замирает, тишина испуганно-пораженная.