Нет, отец воспринял мое сообщение не только с доверием, но и с глубокой тревогой, которую он столь тщательно скрывал от нас, своих детей. Но мы все равно ее замечали. Я не лезла в политические дела, у меня была совсем другая жизненная задача, это Люк когда-нибудь должен будет надеть корону и взять в руки жезл управления королевством. Но я была принцессой и, конечно, знала, о чем шепчутся придворные. В коридорах нашего летнего поместья, как и в столичном дворце, было слишком много закоулков и тайных ходов, а я всегда была слишком любопытным ребенком. И частенько сидела за гобеленом в кабинете короля, прислушиваясь к разговорам, в которых решались судьбы наших рас. Конечно, отец знал о моем присутствии, но не возражал. Во-первых, он считал, что наследники должны быть в курсе происходящего в мире, во-вторых, понимал, что мы никогда и ни при каких обстоятельствах не сможем ничего рассказать врагам или просто сболтнуть по глупости. Наша кровь не позволит нам этого сделать.

Так что, я знала, насколько неспокойно на границах с миром арманцев. Стена стояла прочно, крылатые стражи несли свою службу исправно, контролируя подступы в наш мир, но все же то здесь, то там случались набеги и локальные вторжения. Это было похоже на укусы змеи – стремительные, неожиданные, болезненные, но пока не смертельные. Словно ядовитая кобра вздумала бы поиграть со своей жертвой, и жалила бы, насмехаясь. К тому же все чаще стали пропадать люди. Когда я слушала доклады первого советника о вторжениях демонов, мой мир окрашивался в тревожные цвета лилового и багряного. Такие же, как на моих картинах…

Но за неделю стражи так и не нашли никаких следов арманца. Словно он просто испарился. Или почудился мне. И вот эта невидимость, и столь дерзкое проникновение на территорию королевства испугали меня до колик. Ведь демон не только не боялся, он чувствовал себя спокойно и даже вольготно, он собирался развлечься… кем же надо быть, чтобы так вести себя в самом сердце вражеской территории? Кем?

Ответа на этот вопрос я не нашла, но воспоминания сильно портили настроение. И тревога не отпускала. Я даже ничего не рисовала, словно не могла взять в руки кисть. Прошла еще неделя, и нам с Люком разрешили покидать дворец, правда, теперь рядом всегда находились крылатые стражи, так что о купании голышом в озере можно было забыть. Впрочем, мне и не хотелось лезть в воду, каждый раз я с содроганием вспоминала лицо арманца и нервничала.

Но постепенно я успокоилась. Через месяц уже не вскакивала среди ночи с воплем, и кошмары почти перестали меня мучить.

К нам собиралась делегация фойров, и поместье в честь гостей украсилось цветами циана и ультрамарина. Всюду развесили голубые и лазурные шелка, имитирующие волны, украсили помещения колбами с рыбками и морскими звездами, а дорожку – ракушками и белым песком. Приготовления в поместье шли полным ходом, и это отвлекало от воспоминаний и тревожных мыслей. Я нарисовала морской пейзаж, который тоже повесили в главном зале.

Конечно, летняя резиденция была значительно скромнее, чем наш дворец в столице, но и она поражала красотой и гармонией. И если честно, я любила поместье на Озере Жизни гораздо больше помпезного и роскошного дворца.

Фойры были уже на подъезде к порталу, а я все никак не могла выбрать платье. Впрочем, это для меня обычная проблема. Мои служанки устали предлагать мне наряды и уже, кажется, перетаскали сюда весь гардероб, который был далеко не маленький! Я почти потерялась в бесконечном ворохе кружев, шелков, батиста, рюшей и оборок! Кармели возлежала на кресле, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень утомления.

– Ева, тебе идет синий, – в очередной раз попыталась убедить меня кормилица. Я скривилась. Порой моя чрезмерная чувствительность к цветам и их сочетаниям играла со мной злую шутку. Цвета я не просто видела. Я их ощущала кожей. Слышала ушами. Вдыхала, как запах, и чувствовала на языке. И то, что для всех остальных было просто синим, для меня дробилось на множество оттенков, сплеталось в бесконечное количество тонов света, тьмы и переходов от одного к другому. Потому мне иногда так трудно было определиться и выбрать что-то подходящее.

Проблема усугублялась моей внешностью. Не зря братец всю жизнь дразнил меня лесной энке. Я действительно была не похожа на представителей нашего рода – темноволосых и кареглазых. Во мне всего было… слишком!

Я бросила быстрый взгляд в зеркало и вздохнула. Слишком яркие, темно-рыжие с брусьяным красным оттенком волосы. Кожа золотистая, с мазками бронзы на скулах. Губы словно дикая малина. И глаза… Ну почему мне не достались такие глаза, как у Люка или отца? Красивые и глубокие, темно-карие, похожие на лесные каштаны? Нет же! У меня радужка сверкала малахитовой зеленью и светилась серебряными искрами афалина.

И вот как с такой внешностью обижаться на снисходительное «энке»? Ведь только лесные девы были столь щедро наделены красками! Правда, их в нашем мире почти не осталось. Энке – дети природы, и были почти неразумны, словно звери. Даже говорить не умели. Наш прадед пытался охранять лесных дев, потому что другие расы слишком часто ловили их для развлечения. Неоспоримым достоинством дикарок была красота, а недостатками – совершенная необучаемость, и разум, близкий к звериному. И потому такое сравнение для меня, наследницы короны, было просто оскорбительным.

Я вздохнула и, сдавшись, ткнула пальцем в ближайший ворох тканей.

– Это надену. И хитар принесите, – я окинула выбранное платье быстрым взглядом. – Палевый, – горничные переглянулись, и я привычно пояснила, – Розовато-бежевый…

Через час я была готова и поправляла перед зеркалом складки хитара, скрывающего пламя моих волос и покровом спускающегося на плечи. Благо, брови и ресницы у меня темнее, так что под слоем пудры и краски, призванной скрыть мою природную яркость, я выглядела даже прилично.

Скромное платье до пола нежного оттенка розового пепла с высоким кружевным воротником, жемчужными пуговичками и длинными, несмотря на жару, рукавами. Конечно, в моих легких платьях было гораздо удобнее, но я никогда не спорила и не роптала против норм этикета. Более всего я боялась подвести отца, или увидеть в его глазах неодобрение. Поэтому все необходимые церемониальности всегда выполняла безупречно. Батюшка был очень добр к нам с Люком, никогда не стеснял нашу свободу – до разумных пределов, конечно, всегда находил для нас время, несмотря на чрезмерную занятость, и мы старалась не расстраивать его.

Стоило мне подумать о нем, как дверь открылась, впуская короля Идегоррии.

Горничные склонились, приветствуя Его Величество. Я тоже присела в реверансе, но тут же выпрямилась и бросилась отцу на шею.

– Папа! Какой ты сегодня красивый!

– Ева, – он с улыбкой чуть отстранил меня, рассматривая. Тихонько вздохнул. – Ты тоже, милая. Хотя под слоем всех этих белых красок я почти не узнаю свою дочь.

– Ничего, как только гости покинут дворец, я снова превращусь в твою дикарку! – рассмеялась я, с удовольствием рассматривая короля. Право, втайне я считала отца и брата самыми красивыми мужчинами на земле. Люку я, конечно, никогда подобного не сказала бы, напротив, всячески его дразнила и подтрунивала, но вот отцом любовалась открыто. Да и не только я. Энгер Арвалийский считался красивейшим мужчиной королевства вполне заслуженно. Даже в своем почтенном возрасте он оставался стройным и подтянутым, с сильными руками скульптора и трепетными пальцами живописца. Глубокие темные глаза с вкраплениями золота всегда смотрели на мир с неизменным выражением добра и понимания. Аккуратная борода обрамляла твердый подбородок, а волосы всегда были собраны низко на затылке изящной серебряной заколкой. Это был подарок жены, с котором Энгер никогда не расставался. В детстве, помню, я очень любила рассматривать вещицы, сделанные мамой, каждый раз поражаясь, как из металла и камней можно было создавать столь невесомые и ажурные украшения. Как жаль, что саму матушку я совсем не помнила…