* * *

На Рождество получил:

1) дубленку немного выше колена (видел точно такие в каталоге “Литтлвудс”);

2) журнал “Бино” (жалко, что в этом году комиксы какие-то детсадовские);

3) шлепанцы (точь-в-точь как у Майкла Кейна, только об этом мало кто знает);

4) складной армейский нож (у папы бредовая идея, что я буду ходить в походы);

5) банку мятных леденцов (от пса, что ли?);

6) вязаную шапку-шлем (ну это точно от бабули. Фуфло! Натуральное фуфло!);

7) книжку “Спорт для мальчиков” (наверняка от бабушки Сагден, потому что на обложке Стэнли Мэтьюс (35) бицепсами трясет).

В одиннадцать дико обрадовался приходу тети Сьюзан с ее подругой Глорией. Они всегда могут поддержать цивилизованную, столичную беседу, а Глория вообще очаровашка и жутко сексуальная. Платья у нее классные, со всякими прибамбасами, колготки кружевные и каблуки дюймов десять, не меньше! А голос тоненький-тоненький; я его как услышу, в желудке горячо становится. Тетя Сьюзан работает надзирательницей в тюрьме, дымит панамскими сигарами, а пальцы у нее волосатые. И при этом Глория с ней дружит. Что она в тете Сьюзан нашла – понятия не имею.

Индюшка нормально получилась, но была бы еще вкуснее, если б мама сначала целлофан сняла и потроха вынула, а уже потом в духовку засовывала. Пока индюшку резали, Берта на шовинизм потянуло. В вырез Глории глаза вытаращил и говорит:

– Кхе, кхе. Мне бы грудки. Отчекрыжь-ка, бабочка, самый лакомый кусочек.

Глории хоть бы хны, зато я покраснел и полез под стол – вроде кусок хлеба уронил.

Мама спросила, какую мне часть индюшки положить.

– Крылышко. Большое спасибо.

Вообще-то я крылышки терпеть не могу, просто все остальные индюшачьи части носят яркую сексуальную окраску. А я лучше бы салфетку слопал, чем выговорил “грудка”, “ножка” или “бедрышко”. Рози две чайные ложки пюре с подливкой перепало. Вести себя за столом совершенно не умеет. Ест как свинья, они с Бертом на пару такие. После стакана “Бычьей крови” я окунулся в океан сладострастной чувственности. Речи толкал выдающиеся и острые, больше часа без остановки говорил, пока мама не остановила:

– А ну марш из-за стола, Адриан! Нет, вы только поглядите на него. Нюхнет чего покрепче колы – и понесло мужика! Готов трепаться до второго пришествия.

Королева во время рождественской речи выглядела не ахти. Думаю, ей в этом году тоже подарки паршивые достались, так что мы с ней товарищи по несчастью. Берт с тетей Сьюзан сцепились насчет королевской семьи. Берт заявил, что “враз вытурил бы этих, с голубыми кровями, из ихнего Букингемского дворца в бунгало вроде моей берлоги”.

Я бы и сам ему сказал пару ласковых, но Глория первая заступилась:

– Это уж вы загнули, Берт. Зачем же так бесчеловечно. Короли – люди особые, не то что мы. Им шик подавай. Но увидеть кого-нибудь из этой семейки в Милтон-Кейнс я бы тоже не отказалась.

Вечером пошел навестить бабушку с отцом. Бабуля запихала в меня четыре пирожка и спросила, почему я не надел вязаный шлем. Отец помалкивал. Он в отрубе был, в бабушкином кресле валялся. Надрался до чертиков.

26 декабря, воскресенье

Первое после Рождества.

Мы с Пандорой обменялись подарками в торжественной обстановке, при свечах, в моей спальне! Я застегнул у нее на шее толстенную золотую цепь, а она набросила мне на шею толстенный шарф (70% шерсти, 10% кашемира, 20% акрила).

Кашемировый!!! Шарф!!! В пятнадцать лет!!!

Буду носить этикеткой кверху.

Пандора моей цепочке дико обрадовалась, от зеркала никак отлипнуть не могла.

– Какая прелесть! Чистое золото! Как тебе это удалось, котик? Ты же за нее, наверное, целую сотню выложил!

Я скромно молчал. Раз она не в курсе, что в “Вулворте” таких по два фунта навалом, чего зря трепаться?

27 декабря, понедельник

День подарков. Выходной день (по всей Великобритании, кроме Шотландии). Выходной день (в Канаде). Праздник (в Шотландии). Выходной (в Ирландской Республике).

Только что пацан на новом мопеде к нашему дому подрулил и передал мне записку:

Любовь моя,

Глубоко сожалею, но вынуждена отменить назначенную встречу. Встала сегодня с гадкой красной полосой вокруг горла.

Всегда твоя

Пандора.

P. S. У меня аллергия на недрагоценные металлы.

28 декабря, вторник

Обмотал шею шарфом и прошвырнулся по Хай-стрит. На светофоре встретил Найджела в новых кожаных штанах. Он пригласил меня к себе “потолковать”. Почему бы и нет? Праздник как-никак. Короче, я согласился. И офигел! Найджел, оказывается, не может решить, кто он такой – бисексуал, гомосексуал или натурал. Я спросил, кем он сам себя больше чувствует. А он в ответ:

– Без разницы, Моул. Все три годятся.

Вечно с Найджелом так. Слабовольная, нерешительная личность.

Дома он показал свои подарки: навороченный тренажер, кроссовки “Адидас”, набор косметики (женской) и трико в обтяжку.

29 декабря, среда

Дэнни Томпсон реггером заделался. Я его утром встретил, когда по Хай-стрит в шарфе прогуливался. Он спросил, как у меня с музыкой – играю на чем-нибудь или нет.

– Мне, – говорит, – бас во как нужен!

Странное дело, никогда не слышал, чтобы регги басом исполняли. Так ему и сказал. А он загоготал и руками себя всего обшлепал радостно:

– Бас-гитара нужна! Для ритма.

Я объяснил, что могу внести свой вклад в его новое дело, но только в роли поэта.

Дэнни предложил “нашмалять” парочку текстов. Тряханул мне руку и двинул по улице, извиваясь и подпрыгивая, так что белые косички по спине заскакали.

30 декабря, четверг

Полнолуние.

Сегодня мы с мамой, Рози, тетей Сьюзан и Глорией ходили в Бриджгейт-парк. Берт прогулок не выносит, поэтому его оставили дома с собаками и остатками рождественского обеда. Четыре мили до парка тащились, офонареть можно! Я специально всю дорогу за Глорией шел, чтобы ничего из ее заднего вида не упустить. Вечером тетя Сьюзан с Глорией возвращаются к себе в тюрьму Холлуэй (36). А Берт возвращается в свою конуру. Никто по нему плакать не собирается. Он только и делал, что Ай-ти-ви смотрел, будто других программ на британском телевидении нет! И еще к Рози приклеился, больше никому не дал подержать.

31 декабря, пятница

Берт попросил остаться на Новый год. Ему, видите ли, в праздник компания соцработников не по нраву. Мама разрешила, только сразу потащила меня на кухню и зашипела:

– Пусть остается, Адриан, но учти – он здесь в гостях, а не навсегда! Грудной младенец и старая развалина на шее – это не для меня.

В одиннадцать папа позвонил – пожелать счастья в новом году. Мама вся красными пятнами покрылась и дрожащим голосом пригласила его на рюмочку.

В 23.15 из Шеффилда позвонил гад Лукас, гундосил про то, как ему одиноко с бутылкой “Джонни Уокера”. Мама сказала:

– Мог бы и поприличнее выпивку купить, Новый год как-никак.

Она теперь похудела и выглядит классно. А после звонков румяная стала, веселая и нахальная, совсем как раньше. Отец заявился за минуту до полуночи, с пакетом растопки “Зип” (уголь весь раскупили), и, когда по телику шотландцы в буйство впали, мы все Берта окружили, за руки взялись и спели “Доброе старое время” (37). Вспомнили Квини и Стрекозу Сушеную, потом про будущее говорили. “Что год 1983-й нам готовит” и всякое такое.