ниям, все небезопасно. Будущее наше творение... сможем ли
мы его завершить? Все упирается в Нравственность и Проку
ратуру! К тому же повсюду в газетах — рука полиции; оскорб
ления, на которые нельзя даже ответить; литература подонков
и ругателей — и не одна, а несколько: вместо одного Рива-
роля — всякие Вейо, Гранье де Кассаньяки, Барбе д'Оревильи.
Ни знамени, ни лозунга — только личные интересы! Кондо-
155
тьеры. Их жалкий успех — лишь триумф, оплачивающий рабо
лепные услуги ругателей. Недавно вечером я видел Шолля.
Он собирается в «Фигаро» обругать Юшара, потому что я у
того обедаю... «Фигаро» — вот это газета, вот это люди! Бездар
ность, зависть, грязное белье и ночной столик... Тьфу!
13 февраля.
Ходил к Альфонсу, нахохлившемуся в своем кресле у ка
мелька. На камине — брошюрка, проспект г-на Вафилара, вла
дельца бюро похоронных процессий. Сметы погребения со
всеми подробностями, меню для всех разрядов, начиная с деся
того и кончая первым. Ничто не забыто в этом меню смерти —
количество священников, бахрома, восковые свечи и т. д. Даже
гравюры на дереве в виде заставок к каждому отделу, где доб
росовестно изображено все, что вы можете получить за свои
деньги.
Перелистывая брошюрку, я наткнулся на карандашную по
метку: какие-то числа, а под ними сумма — четыре тысячи и
несколько сот франков. Отец Альфонса находился рядом, он
все понял, но улыбался и смеялся вместе с нами. Мы шутили
над Альфонсом, над его предусмотрительностью и любовью к
порядку, над тем, что он, мол, уже составил точную смету.
Выходим. Альфонс шагает рядом со мной, его отец — позади
нас. «Послушай, все-таки, это?..» — «Да, это для отца», — про
износит он, улыбаясь.
Самый великий комик никогда не придумал бы такой ужас
ной шутки. Даже отцеубийца не мог бы об этом помыслить.
Сидя у камелька, спокойно подсчитывать на полях проспекта
похоронного бюро, во сколько обойдется смерть отца! И, за
метьте, он все согласовал в своей смете — приличия и эконо
мию, требования, диктуемые социальным положением отца, и
свою нелюбовь к лишним расходам, он скомбинировал два раз
ряда: отпевание — по первому классу, похоронная процессия —
по второму. Таким образом, все спасено — и честь и деньги.
20 февраля.
Встретил на днях свою бывшую любовницу, акушерку Ма
рию; * она пополнела и похорошела. Речь ее занимательна, как
книги доктора Бодлока *, а на ягодицах у нее ямочки, как на
академических рисунках Буше. Она рассказывает мне, что
устроила выкидыш любовнице председателя Исправительного
156
суда, Легонидека, — того самого, который судил нас за оскорб
ление нравов. Будучи уже судебным следователем и женатым
человеком, он сам привел к Марии эту женщину — горничную
его жены.
Превосходно проводим воскресенья у Юшара. Очарователь
ные беседы о высоких материях, раблезианские шутки, пере
ходы от нового анекдота к великому вопросу о душе и о смерти,
к вечному монологу: «То be or not to be...» 1
Сен-Виктор, который провел после обеда часа два, в позе
воздыхателя с картины Ватто, у подола некогда прославленной
Марии Станцуем Польку — ныне гнусной старой шлюхи со
сморщенным лицом, мечтающей раздобыть пятнадцать тысяч
франков на обстановку в стиле Бове, — Сен-Виктор встает,
дыша тяжело, как кабан, с раздувающимися ноздрями, с выпу
ченными глазами, натыкаясь на мебель, которой он не замечает,
и говорит об ужасе, который ему внушает бог. Мы тоже при
знаемся, что не очень-то спокойны в этом отношении.
Говорим о светской жизни, о Библии, о правах женщины,
на наш взгляд, слишком широких в Париже. Тонко заметила
одна женщина, г-жа де Траси: «От женщины должен исходить
легкий аромат рабства».
Вечера Юшара — последний кружок единомышленников;
такие вечера утешают и веселят, они возвышают душу после
всего грязного белья, которое зависть полощет в канаве, после
всей дряни, которою кормится современная французская мысль.
Клоден нам рассказывает, что Марк-Фурнье, этот выскочка,
ухитрился превзойти на своем обеде англичан — салфетки ме
няли после каждого блюда.
5 марта.
< . . . > Написать трилогию «Народ»: «Мужчина», «Жен
щина», «Малыш» (бродяга). < . . . >
Шурин нашего Луи *, мэр общины по соседству с Версалем,
получил приказ от комиссара версальской полиции прислать
ему сведения о настроениях среди жителей его общины и спи
сок всех, кто на последних выборах голосовал против прави
тельства.
Тип для «Молодой буржуазии» — священник, умнейшей
человек, наставляет женщин в добродетели и в знании света;
1 «Быть или не быть...» ( англ. ) .
157
полностью выражает себя в том совете, который он дает жен
щине, обеспокоенной холодностью своего мужа: «Видите ли,
дитя мое, у порядочной женщины должен быть легкий аромат
кокотки... тонкое белье, знаете ли...»
12 марта.
Написал Шарлю Эдмону по случаю хвалебной заметки в
«Прессе»: «Милостивый государь, спасибо, большое спасибо!
Наши иллюзии обращены в прошлое, ваши верования — в буду
щее; но, как ни далеки наши боги, для нас всегда будет суще
ствовать некая общая родина, где мы будем обмениваться ду
ховным рукопожатием, своего рода Иерусалим свободных и бла
городных идей, где мы сообща будем искать утешения и му
жества».
24 марта.
< . . . > Чем дальше, тем больше жизнь кажется нам буф
фонадой, которую надо и воспринимать и покидать смеясь.
26 марта.
Путье повел нас в Ботанический сад, — вот уж что меньше
всего выражает идею бога для тех, кто его настолько уважает,
чтобы не мыслить его просто большим и грубым каменщиком,
занятым постройкой миров. Убогая фантазия, повторяющиеся
формы... На мой взгляд, больше величия в мозгу человека, чем
во вселенной, в «Комедии» Бальзака — чем в комедии бога.
Вот огромной черной гадюке служитель бросил трех лягу
шек, которых она поглотила. За что? В чем может состоять
первородный грех лягушки?.. И жуткая мысль, неверие в
какую-либо справедливость овладевает человеком, когда он стал
кивается с этим круговоротом пожирания, с этим законом пол
ного и всеобщего истребления, который охватывает всех, начи
ная от какого-нибудь клеща и кончая слоном! В древних рели
гиях все прекрасно сочеталось и обосновывалось. Бог был зло,
страшилище, которому поклонялись. Но бог I года христиан
ской эры совершенно не подходит для мира, где господствует
рок и право сильного. Это барашек в цирке.
Когда лягушка исчезает в треугольной змеиной голове и
змеиная шея растягивается и играет, как латунная пружина,
женщина, стоящая со своей служанкой неподалеку от нас, от
водит глаза и произносит: «Ужасно!» Это одна из крупнейших
158
в наше время торговок человеческим телом — Элиза, Фарси * II.
Чуть подальше, в отделении травоядных, мы натыкаемся на
борца Виньерона. Так вот каковы прогулки и развлечения этих
сверхпресыщенных, этих последних представителей античного
мира в мире современном — атлета и сводни.
Бегемот, лежащий в своей каменной купели, выплывает на
поверхность. Над водой раскрывается нечто огромное, розовое,
бесформенное, какая-то глыба слизистой ткани, выпуская книзу
острый копьеобразный язык, — при виде этой исполинской па
сти, плавающей в воде, как огромный лотос, кошмаром возни
кает перед вами уголок допотопного мира.
