Верблюды покорно прижимались к земле, жуя свою жвачку и терпеливо внимания свистевшему в сумерках ветру. Посланец торопливо поспешал между равниной и склоном, производил осмотр строительству и ходу работ.

Через два дня он встречал новый караван, шедший из Аира. Сахара наводнилась призраками мужчин, пришедших ниоткуда.

3

В шатре воцарилось спокойствие, люди занялись обычными обрядами встречи. «Гиблый» затих, поднялось пламя, запахло жареным.

Вождь кашлянул два раза, прежде чем завершить церемониал радушного приема и перейти к проявлению полномочий вождя племени.

Он поправил голубую маску вокруг лица и произнес:

— Дошло до меня, что вы соизволения добиваетесь на постоянное соседство?

Посланец провел тонким указательным пальцем по треугольникам на узоре ковра и после подобающего случаю минутного молчания ответил:

— Верно.

Один из приближенных подошел вперед и принялся разносить первый круг чая между присутствующими. Вождь сделал глоток и поставил стаканчик рядом с опорой.

— Мы, однако, такой народ, что не терпим постоянного пребывания на одном месте, — сказал он. — Не любо нам оседать на земле. Сегодня на равнине у Идинана, а завтра — в пути к Тадрарту, а, может, и к аль-Хамаде закочуем на край света, если морской подует и возвестит нам о дождливой поре. Таков старинный обычай…

Он замолчал на мгновенье, затем внезапно спросил:

— Вы такой обычай принимаете?

— Закон гостя — в руке хозяина, — раздалось в ответ. — С сего дня ваш обычай и для нас действует.

— Но ваша эмира в строительство пустилась. А это явно против обычаев. Строительство означает оседлость, а оседлость на месте есть слабость, упадок сил, путы и рабство. Закон природы!

— Мы такое предприняли только чтобы от злого ветра укрыться. Гиблый — это проклятье, которое гонит нас, господин наш вождь. Аллах свидетель словам моим.

— Такое благое намерение злом оборачивается, насколько мы знаем. Если в строениях избавления от ветра, да дождя, да солнца искать, так темницу себе сотворишь, сам того не ведая. От малого худа бежишь — во зло похуже влезешь!

— Но что-то же делать надо.

— Сама вера осуждает упорство и упрямых. Аллах сказал, что они братья шайтану.

— Он и другое сказал — действуйте!

— Однако ж он не говорил: действуйте против пророков и аятов его.

Мужчины внимательно следили за этим состязанием. В углу сидел имам, но в перепалку не вмешивался. Слуги разносили жаркое из печени, насаженное на длинные тонкие прутья, только что с огня.

Посланец заметил примирительно:

— Купцы караванные много мне рассказывали о твоей мудрости. Особенно о рассуждениях твоих да хватке — посох посередке хватать.

— Когда бы не делал я этак, не сидел бы сейчас здесь перед тобой.

— Да. Дошли до нас вести о тварях, что пожелали оседлость вам навязать да судьбу злую…

Мужчины вокруг переглянулись острыми взглядами из-под нависших тюрбанов. Вождь опустил голову и долго молчал, прежде чем ответить:

— Злосчастье наше с шейхом братства имеешь в виду?.. Ожидал я, что ты скажешь о нем.

— В помыслах моих злого не было. Аллах о том ведает, однако слухи о нем дошли до Аира и Адага^[55]. Много народу и племен он унизил, пострадали от набегов его и страна джунглей, и страна Судан…

— Злоумышленник он, прикидывался, будто из членов братства аль-Кадирийя, сулил нам освобождение души от власти шайтана. Мы ему души открыли, позволили, чтоб основы веры нам поведал, а он гнилой оказался, одну порчу навел, с пути праведного сбился да рабство развел…

— В жизни такое бывает… — он поводил указательным пальцем по белым треугольничкам на коврике и продолжал: — Кажется справедливым да истинным, а на поверку — все наоборот получается.

Ветер завыл с новой силой. Сахара окуталась мраком. Вождь сказал:

— Почему же это все наоборот получается? Истина искажается, а справедливость в порок приходит… О, Аллах милосердный!

Имам промолчал. Тогда продолжил гость:

— Верно сказал! Добро с пути сбивается, едва тот путь превращается в способ. Благо есть благо. Бегает себе по пустыне верблюжонок, резвится на воле, пока его рука рода человечьего не коснется да не усыновит — все тогда перевернется. Это как вода и воздух. Воду схоронишь — задохнется, а воздух запрешь — протухнет.

— Вера твоя правду говорит! — неожиданно и решительно заявил вождь. — Ты что, ясновидящий?

Однако посланец оставил этот вопрос без внимания, продолжал свое:

— Сокровище, талисманом опечатанное. Благо есть тайна, что нас оставила, как только мы души свои забыли.

— Я тебя понял, — заговорил опять вождь. — Тайна в том плоде, что был причиной исхода нашего из рая Вау^[56] — так? Или я тебя неправильно понял?

Гость окинул его туманным взглядом при тусклом свете костра, а вождь настаивал на своем:

— Ты — ясновидящий?

Внезапно гость переключился на тему погибшего шейха:

— Дошло до меня, что вы в пору испытаний в терпение пророков нарядились.

Шейх наклонил голову и оперся локтем на подушку, прислоненную к опорному шесту:

— Нет в том геройства. Все дело в том, что я счел себя вынужденным отступить и уехал. Когда ты не в силах сопровождать шествие, лучше будет шею склонить да переждать, когда пройдет буря.

— Блажен народ, отступать умеющий.

Имам беспокойно зашевелился в углу. Он подернул вверх свое белое покрывало, глаза его тревожно блеснули в полумраке.

4

Рев ветра смолк.

Селение успокоилось, вождь вышел проводить посланца. Он молча шел рядом с ним, пиная сандалиями мелкие камешки на пути и монотонно твердя заклинания. Они поднялись на холм, возвышавшийся над сооружением прибывших. Внезапно он остановился и набросился на гостя:

— Дошло до меня, что вы от веры отступились и сбились с праведного пути… Маска да тьма — вот две чадры, что способствуют сокрытию тайны…

Вождь хотел было прочесть стих до конца, слова так и рвались с губ, но молчание пролегло между ними — пустыня во мраке. Порывы южного ветра трепали покрывала на головах, рвали полы одежды. Вождь опять принялся за свое:

— Все это нас беспокоит. Я тебе говорю не таясь.

Противостояние затянулось. Поднявшаяся в воздух пыль в добавок к сумраку возвела еще один занавес. Посланец рухнул вниз, сел на корточки на холме. Вождь подождал немного, затем тоже примостился рядом.

Гость решил раскрыть душу:

— Не отрицаю я: есть народы и племена, что с пути сбились после того, как призыв возвещен был и сдуло с земли золотую пыль. Однако осталась толика малая, что смогли утвердиться на верном пути, хоть и жили мирской жизнью.

— Деньги и бог в душе раба не совместимы.

— Сокрытие золота есть несчастье, устрашившее малодушных — оттого и сбились они с пути. А мы вот малым довольствовались и удалились с нашей собственной верой. Не говорил ты разве, что мудрец тот, кто голову склонит при налете песчаной бури?

— Я не отрицаю, что место изгнания есть укрытие для угнетенных. Однако не забывай — пыль золотая есть колдовство, шайтаном произведенное.

— Мне прекрасно ведомо отвращение ваше к этому праху, хотя заслуга ваша истинная в том, что избавились вы от шейха и учения его, однако невеликий обет — пропитание мирское, чтобы веру и учение крепить.

— Что с лихвою пьянит, то и по малу — грех. Суждение, сообразное закону веры на грех да на отпущение грехов, оно солнца яснее.

Неожиданно налетел сильный порыв ветра, одежды обоих раздуло вширь, покрывала с лиц сбило прочь. Они стояли молча, сопротивляясь ярости бури.

— Я могу только приветствовать переселенцев, — сказал вождь. — Однако от мнения своего тоже не откажусь: ни разу не слышал я, чтобы они в душе сотворенной совместимы были…

Посланец никак не ответил на это — лицо его напряглось под порывом ветра, а вождь произнес: