Тут я буду комментировать. Павел Назарович ошибается, я никакого Константина Ивановича Прийму никогда в глаза не видел. Впоследствии я слышал, что есть такой литератор, книжки его где-то видел. Во всяком случае, мне эта фамилия знакома. Фамилия довольно редкая. Скажу, Прийма его чем-то обидел, вот, поэтому он и заподозрил, что ненавистный ему К. И. Прийма меня к нему подослал. Вот что он пишет дальше:
«...Из вашего письма видно, что вы имеете связь с журналистом Константином Ивановичем Прийма. Я ему помог материалами. Прийма пытался заняться провокацией в чужой стране. Я с таким журналистом сотрудничество прекратил. Дорогой Григорий Юрьевич я не имею намерения обидеть вас, но на все ваши вопросы воздержусь до следующего раза, и только потому, что распознал журналиста Прийму, сокращаю свою веру в современных русских людей.
Вы, дорогой — литератор, это для меня очень приятно, и, возможно, что ваша свободная мысль ко мне самая благородная, учтивая, благодетельная. Я крайне желал бы, чтобы сохранившиеся материалы... (я у него просил, чтобы он ответил на мои вопросы и передал материалы, документы какие у него остались об этом восстании. — Г. Н.) были бы преданы гласности через родную печать и в родной стране, но сталинские кровопролития над народом русским и казачьим угасили все восковые свечи, растоптали любовь, веру в правду превратили в зло. Вы спрашиваете, как я живу (сейчас). Живу я, как живут скитники, безродные, беспризорные, бездомные, на гумне ни снопа, в закромах ни зерна, на дворе по траве хоть шаром покатись. Восемь лет работал я в чужой стране в колхозе, а теперь устарел, 70 лет, и живу без работы, в одной комнатушке в нижнем этаже, как волк в берлоге. Вот уже два года ищу сносную квартиру, но, увы, руснак, а русское имя — жизнь пелигримма. Вы, Григорий Юрьевич, читали “Тихий Дон”. Вот и причина познакомиться мне с Сибирью. В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили...»
В последующих письмах я его спрашивал: как же, если ограбили, сохранились у него документы, мундир казачий? Он мне отвечал, что НКВдешники, которые его увели, так торопились, что даже не успели сделать обыск и не покушались на дорогие вещи, которые в квартире были. Тут он претензий не имеет. Его увели. Но его жена, тоже дочь казака с Дона, Пелагея, когда Кудинов вернулся из Сибири, ему рассказала, что через несколько дней после его ареста пришла пехота и беспардонно разграбила дом. И вот далее он пишет: «В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили, потаскали по Западу...», т. е. его таскали после ареста по территории Восточной Европы — из Софии через Румынию. Почему-то из Румынии он попал в Австрию. Потом, через некоторое время он увидел венгерскую деревню. Через Венгрию его в Москву привезли3. Далее он пишет: «...потаскали по Западу, а после — в Москву, а в Москве военный трибунал, не находя вины, судить отказался, а Берия и Сталин наложили свое “вето” на 10 лет. Дорогой товарищ, пока на этом закончу свою повесть, так как она обширная и отложу до другого времени. И так коротаю свою жизнь на положении скитника. До свидания дорогой товарищ, желаю вам счастья, много лет прожить, посылаю земной поклон советскому народу. Павел Н. Кудинов».
В письмах П. Н. Кудинова есть мысль, что о Кудинове знает весь советский народ. Что он имеет в виду? Он всегда восхищался большими, миллионными тиражами «Тихого Дона» в Советском Союзе. Но так как он в нескольких главах там фигурирует, он считал, что весь советский народ «Тихий Дон» читал, а потому его знает. Кстати, я могу с ним согласиться, действительно, весь наш народ читал «Тихий Дон». Скажите, какой культурный человек в 40—60-е годы мог не читать «Тихого Дона»? Все читали. Но вот вопрос. Было ли в Советском Союзе, в нашей прессе, в средствах массовой информации известно о том, что Кудинов Павел Назарович, проживавший в Болгарии, — герой «Тихого Дона», что это реальная историческая личность, что это живой человек? Я убежден, что никто об этом не знал. Мне думается, что, наверно, я первым открыл, что Кудинов на страницах «Тихого Дона» и Кудинов болгарский колхозник, т. е. наш гулажник, — одно и то же лицо.
Я держу в руках очередное письмо Павла Назаровича Кудинова, которое я получил в первой половине 60-х годов, тут даты на листе нет. Я чувствую, что оно не полное, конец его, по-видимому, остался у наших спецслужб. На почтовом листе бумаги вот тут даже завод имени Владимира Ильича Ленина, цеха заводов, почтовая бумага в линеечку. Начинается оно отрывком из его поэмы: «Смирись, кумир!» — так она называлась. А дальше: «Дорогой Григорий Юрьевич, здравствуйте, простите меня за то, что я так долго не отвечаю на ваши любезные письма. Я понимаю вашу торопливость в литературной поспешности. Говоря откровенно, спешу ответить и я, чтобы не разочаровались в нашем деле и в нашей братской дружбе. Вы уже знаете мою материальную слабость, а это и есть смягчающие вину обстоятельства запоздания на вопросы. Пять вопросов, поставленные в вашем письме, сохранены, но отвечать на них я воздерживаюсь, и не потому, чтобы скрыть и оглашать, а потому, зачем губить время, копаясь в написанном мною материале, отыскивать или перелистывать 20 страниц, около 40 тысяч букв». Вот отсюда я сделал вывод, что у него напечатаны воспоминания. Дальше он пишет:
«Если бы удалось подыскать возможность имеющийся у меня материал придать народной гласности, то 5 вопросов сами по себе отпадают, а типографски отпечатанный и корректированный корректорами готовый материал сам ответит всякому интересующемуся содержанием4. Да, я помню наизусть содержание, но зачем мне губить зря время. Причем эти вопросы аналогичны точка в точку журналисту Прийме, который в той статье, которую вы прочитали и, к сожалению, ничего вредного для меня и для моей супруги не нашли. Моя супруга — дочь простого казака-работника, окончившая 8 классов гимназии на Дону, а в Болгарии, выдержав государственный экзамен и получив государственный диплом, приобрела высшее образование и как лучшая в Болгарии учителка по русскому языку, вот уже 18 лет преподает русский язык в гимназии. А Прийма провоцировал в той статье, которую вы имеете, что она княгиня Севская. Спрашивается, для чего Прийма пытался спровоцировать мою супругу?»
Многое в этом письме мне непонятно. Какую «статью», посвященную восстанию на Дону, я мог прочитать и где она была напечатана? О какой статье Приймы, в которой жена Кудинова названа «княгиней Севской», он говорит?5 Статья эта действительно нанесла Кудинову и его жене вред. Далее он в этом письме пишет, что из-за того, что «его жена — княгиня», ее «Министерство культуры и просвита (просвещения) увольняет от службы, то есть отнимает последний кусок хлеба». Он пишет также о каком-то «сделанном три года назад имеющемся материале о восстании Дона», который он предложил в «Литературную газету», «Директор “Литературной газеты” схватился за этот случай», — пишет Кудинов, и попросил прислать ему материал для рассмотрения «какими-то большими советскими верблюдами. И тем дело кончилось... Для меня, — продолжает П. Кудинов, — всякий журналист — мошенник, как мошенники адвокаты и всякие докторишки. Верю что вы ознакомитесь с моим кратким объяснением, поймете меня, что я готов сотрудничать с вами. Но вы, Григорий Юрьевич, найдите тропинку, не заросшую будылями, и продолжите нашу дружбу с чистой совестью и непорочным намерением. Материалы, написанные мною, есть такая же истина, что солнце вращается по своему вечному пути. Например, в “Тихом Доне” я могу найти сотни неверностей, но я не восставал. Всему есть время и правда во времени, а время есть совесть человеческого мира. Скажите по правде, кому обязан Шолохов за его славу, богатство и многое и прочее, как не Кудинову?
Вы в своем письме даете совет обратиться за помощью к Шолохову. Напрасный совет. Новые паны крошки хлеба не дадут. Юрьевич, вы просите за фото. Ваше фото получено. А о своей обязанности я помню и что обещали я приму и буду благодарен относительно рыбы — копченки, тарани, чтобы не обременять вас. Простите за мое откровенное письмо, правда всегда полезна...»
